Hatsume Inc Research Team: свободный день. Внеконкурс

[Hatsume Inc Research Team]

Название: прнс
Тема: свободная тема
Автор:  Hatsume Inc Research Team
Пейринг, персонажи: Хатсуме-аноны,

спойлер

Артур Уизли/Хатсуме Мэй
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: постмодернизм юморочек)0)0)
Размер: драббл, 387 слов
Предупреждения: ето тру канон!!11 ток несмешно, а, ну еще лапслок, все как вы любите

однажды один хатсуме-анон ходил на пары. к сожалению, хатсуме-анон ебаная студентота.
пара хатсуме-анону не понравилась. хатсуме-анон сидел за третьей партой у окна, смотрел на падающий апрельский снег и думал, что бы ему принести на свободную тему.

аппарентли, хатсуме-анон был в растерянности. бнха-тред в дежурке предлагал множество идей, и некоторые из них пришлись хатсуме-анону весьма по вкусу: хатсуме-анон любил протезы, любил, когда бакуго (псина поганая) страдал, любил нестандартные пейринги, яойорозу момо... в общем, хатсуме-анон много разных вещей любил в бнхе, бнха-фандоме и бнха-треде, и уже был готов фанонить и креативить. вигилант!ау с айзавой-сенсеем и парой снайперских винтовок. стимпанк-ау с благородной семьей тодороки шото и яойорозу момо и их личным механиком хатсуме мэй - самым близким человеком этой богатой и эксцентричной парочки аристократов. очередной киберпанк с облизыванием имплантов, аугментаций, неона и рамэна в уличных забегаловках.

но душа хатсуме-анона требовала чего-то большего. нестандартного. экстравагантного. этому фандому был нужен взрыв. нужна была бомба. сенсация.

хатсуме-анон мрачно посмотрел на преподавателя, явно требующего, чтобы тот все-таки обратил внимание на теорию государства и права. безнадежный цивил явно не понимал всего величия и важности мыслей хатсуме-анона.

"эй, мой друг-хатсуме-анон" - написал хатсуме-анон своему другу и соратнику по команде, другому хатсуме-анону. "кажется, я нашел то, что нам нужно. это ебаный шедевр".
"ой бля иди нахуй пидор" - ответил другой хатсуме-анон нашему хатсуме-анону. - "опять небось свой ебаный постмодернизм принесешь, а мне потом за тобой, уебком, твой сраный лапслок править. соси хуй короче".
"ты пидор" - расстроился первый хатсуме-анон. - "ниче не знаю. концепт реально на миллион, го скайп, заебал".
"ты сука в универе" - по ту сторону экрана профэйспалмил второй хатсуме-анон, но звонок принял.
- короче, - выпалил хатсуме-анон. хатсуме-анон был не очень умненьким аноном и не знал, что слово "короче" только удлиняет твою речь. - фандом давно хотел хогвартс-аушку, так?
- тааак, - протянул второй хатсуме-анон. последнее, чего он ждал от первого хатсуме-анона, так это ламповую аушку по гарри поттеру.
- ну и смотри. мы команда хатсуме? - продолжал тянуть хатсуме-анон.
- че правда что ли? - съязвил второй хатсуме-анон. - рожай уже, мразь.
- НУ В ОБЩЕМ Я ПРИДУМАЛ ПЕЙРИНГ ГОДА - внезапно заорал хатсуме-анон. если бы второй хатсуме-анон видел вебку, то увидел бы, как от хатсуме-анона шарахнулись проходящие однокурсницы. - АРТУР УИЗЛИ/ХАТСУМЕ МЭЙ, КАК ТЕБЕ?
- ты сука щас гонишь, - пробормотал второй хатсуме-анон.

это было риторическое утверждение. хатсуме-анона уже было не остановить.

@темы: Внеконкурс, Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Хацуме, Текст

---

Dabi Band: свободный день. Арт, 2 драббла

[Dabi Band]

Название: Numb
Тема: свободная тема
Автор: Dabi Band
Форма: рисунок
Персонажи: Даби
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: портрет
Размер: 1557х1557

Название: Маньяк
Тема: любая тема для дня свободной темы
Автор: Dabi Band
Бета: Dabi Band
Пейринг, персонажи: Даби, ОЖП
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: Даркфик
Размер: драббл, 651 слова
Краткое содержание: Ему известно имя следующей жертвы.
Предупреждения: Насилие, ОЖП

Ему известно имя следующей жертвы. Он следит за ней до самого подъезда и внимательно смотрит из-за угла. Ее тонкие руки дрожат, ключи выпадают, и девушка в спешке заходит внутрь и плотно закрывает за собой дверь. Он улыбается и уходит, потому что знает, что время, наконец, пришло.

Три недели непрерывной слежки рассказали больше, чем нужно было знать: от любимого трека в наушниках до сладкого блюда, которое она позволяет себе по четвергам. От породы ее собаки до привычек выходить на работу раньше остальных. Он стоит в очередях позади, везде следует и занимает дальние столики, чтобы потом отдать заказ официанту. Дешевая булочная, в которой всегда много народу по утрам — место её заработка. Даби быстро выучил расписание и заранее прокладывает маршрут, по которому она будет идти, и где ему можно будет спрятаться. Сегодня последний раз, а завтра все уже будет кончено.

Это происходит следующей ночью, когда Сара задерживается на смене и поздно возвращается домой. Она не замечает человека, что преследует её и идет позади. Даби привык прятаться в тени, держать руки в глубоких карманах чёрного пальто и лживо улыбаться. Старые ожоги на его лице отпугивают людей, но он не носит масок и солнцезащитных очков. Ему всё нравится в этой изуродованной коже на лице, руках и теле.

Они сталкиваются плечами, когда Даби ее догоняет, и он тут же ловит жертву за руку, толкает её в сторону переулка, куда не заходят редкие прохожие. Он впечатывает её в стену и зажимает тряпкой рот, чтобы не кричала. Девушка трясется, вырывается и бьет ногами, но резко замолкает, когда чувствует, как что-то холодное и острое касается её горла. Даби слишком близко, он убирает тряпку и видит, как безмолвно открывается женский рот, но оттуда не выходит ни звука. Сара умная и не зовет на помощь, сильно сжимая лямки своей сумки. Даби не говорит ни слова, щурится и касается ее мягких щёк. Он всегда следит за качеством, чтобы в руки не попадал испорченный товар. Его холодные голубые глаза опускаются ниже, к открытому участку декольте.

— Зря старалась, Сара, твой официант — гей.

Он знает все, даже кто ей нравится. Девушка шумно сглатывает и не отводит взгляд с обожжённого лица. Даби убирает нож и отходит на шаг, чтобы сильнее замахнуться и вонзить остриё до основания в её бедро. Женский крик разрубает тишину, и громкие стоны боли следуют за ним. Сара выпускает из рук сумку, и вынутый оттуда газовый баллончик катится по земле и останавливается возле похитителя. Даби стоит в стороне и упивается картиной: слёзы отчаяния и адской боли искажают приятные черты лица, ноги девушки подкашиваются, она падает. Он наклоняется и поднимает защитное средство от таких, как он — маньяков, преследователей, серийных убийц. Ему хватает полминуты, чтобы достать пачку сигарет и закурить. Даби подставляет лицо шумящему ветру и глубоко выдыхает. Сара сражается за жизнь, уползает, пытается вылезти на главную улицу, чтобы остаться в живых. Он дает ей фору в минуту, пока сигарета до конца не истлеет, а догоревший кончик не обожжет пальцы. Тихие всхлипы и рвущиеся наружу стоны веселят как никогда, но время выходит, и бежать ей теперь некуда.

— Знаешь, Сара, ты не виновата. Виноват мой отец, который изуродовал меня. Этих шрамов не было, и я был такой, как все. Но теперь понял, что выгляжу лучше, гораздо лучше. Мне хочется подарить тебе ту же красоту… Не упирайся, я уверен, тебе будет к лицу.

Даби приближается, засунув одну руку в карман, где лежит зажигалка. Девушка ползет быстрее, часто оборачивается и прижимается к стене, будто та может укрыть от опасности. Он склоняет голову и снова улыбается. Вытягивает вперед руку, в которой лежит газовый баллончик, и несколько раз на пробу чиркает зажигалкой во второй, проверяя. Даби больше не думает,

направляет баллончик, создавая цепную реакцию, и огонь обволакивает девушку. Первыми сгорают ее волосы, потом подпаливается одежда. Он зажимал палец до тех пор, пока не становится критически жарко. Сара больше не кричит, ее лицо обгорает слишком сильно.

Даби бросает пустой баллончик и разворачивается, чтобы скрыться и уйти, оставляя изуродованную девушку умирать.

Он скрывается в темноте, потому что где-то там его ждет новая жертва.

Название: dormant
Тема: свободная тема
Автор: Dabi Band
Бета: Dabi Band
Пейринг, персонажи: твайсодаби
Категория: слэш
Рейтинг:
Жанр: что-то странное
Размер: драббл, 720 слов
Краткое содержание: Наверное, он правда болен. Твайс часто говорит ему, что он больной на всю голову. И Джин тоже. Они оба. И Шигараки, и даже Тога.

Наверное, Даби просто слишком устал, чтобы уснуть. Или болен. Или, может, не привык спать в чужой постели. Хотя Джин не чужой. И Твайс тоже. Они оба.

Даби скользит по квартире пёстрым призраком, и казался бы совсем нематериальным, если бы не цеплял стулья и углы. Чудовищно неуклюжий, сшитый из кусков призрак чьих-то надежд и чаяний. Или, может, не призрак вовсе, а зомби, чудовище Франкенштейна, любая другая тварь, давно переставшая быть человеком.

Даби не любит оставаться наедине со своими мыслями. Наверное, он немного завидует Тоге, которой в качестве собеседника подходит даже свежевыпотрошенный труп, или Джину и Твайсу, пререкания которых прекращаются только на время сна. И иногда — только иногда, — когда Даби просит поговорить с кем-то одним.

Мысли потрескивают и чадят, будто подмокшие дрова, брошенные в костёр, а Даби бродит по чужой квартире, пока кто-то — голос совсем хриплый ото сна, толком не разобрать, но Даби всё же подозревает, что Твайс — не просит убедительным матом перестать шуршать.

Поэтому Даби уходит на кухню — там стерильно-чисто, если не считать пепельницы на подоконнике, и прохладнее чем в спальне. Хотя бы пока. Воздух вокруг Даби всегда прогревается слишком быстро. Фоновое проявление причуды — поэтому Твайс ворчит, что рядом с Даби невозможно спать, а Джин сбрасывает одеяло и цепляется так, что поутру приходится заново вгонять скобы и отстирывать простыню от кровавого пунктира.

На кухне пока ещё прохладно, но у Даби в голове туман, как во время лихорадки. Или дым пожара. Или ещё какая-то муть. Он старается не задумываться, в голове и так слишком много мыслей. Даби старается отвлечься, прижимается лбом и ладонями к прохладному оконному стеклу. Стоит несколько секунд — или минут — или часов, — закрыв глаза и слушая шум в ушах. Он всё равно не сможет уснуть, пока не уснут мысли. Но темнота и тишина их только раззадоривает.

Даби снова открывает глаза, смутно надеясь, что мысли разбегутся вспугнутыми тараканами.

На несколько секунд — или минут — в голове воцаряется блаженный вакуум. Ровно пока перед глазами плавают цветные круги и пятна. Затем картинка снова фокусируется.

Просто отражение. Гротескная маска в тёмном зеркале окна.

Даби мрачно смотрит на своё отражение. Отражение смотрит в ответ чужим холодным взглядом. Колко. Осуждающе.

Даби подносит к лицу огонёк — тусклый, красно-оранжевый. Мало ли, вдруг поможет. Вдруг нечисть боится огня. Глупо, конечно.

Отблески огня окрашивают волосы в медно-рыжий, и Даби передёргивает от отвращения.

Наверное, он правда болен. Твайс часто говорит ему, что он больной на всю голову. И Джин тоже. Они оба. И Шигараки, и даже Тога.

Даби смотрит в окно, как в зеркало. Из зеркала на него смотрит тринадцатилетний мальчишка.
Которого он убил.
Почти.
Так и не.

Из зеркала на него смотрит высокий рыжеволосый мужчина.
Которого он так и не убил.
А жаль.
А хотелось бы.

Из зеркала на него смотрит слишком много людей.

Кем был. Кем не был. Кем не стал. К счастью. К сожалению.

У Даби в голове огненный вихрь, под ногами — выгоревшая земля, а с неба падает пепел.

Кажется, у него плавятся скобы.

Просто игра света и собственного больного воображения, натянутых нервов и усталости.

— Ты опять загоняешься.

Говорит Джин. Или Твайс. Или оба. Иногда они говорят в унисон.

Даби пытается отлипнуть от окна и смотрит на вошедшего. Вошедших. Тело одно, люди разные. Ему нужны оба. Сейчас нужнее один.

— Джин. Кто я?

Твайс зажимает половину лица ладонью. Джин смотрит спокойно и устало.

— Ты — это ты.

Джин смотрит на него.

На него.

Такого, какой есть.

Штопанного-перештопанного. Тело держится на нитках и скобах, на чём держится рассудок — Даби даже думать не хочет.

Может, боится.

Может, бояться нечего. Может, держаться не на чем.

Может…

— Можешь расслабиться.

И Даби может. Рядом с Джином. И Твайсом. Они оба успокаивают — мрачной рассудительностью и искрящим абсурдом. В одном флаконе. Смешать, можно взболтать — всё равно расслоятся. Как вода и масло. Воспламенится или потушит?

Джин подходит ближе.

— У тебя скоба вылетела, — Джин проводит пальцем по стыку здоровой и обожжённой кожи чуть ниже ключиц. — Я исправлю. Сейчас или утром?

Джин может. Исправить. У него получается, и не только скобы. И не только тело. Даже рассудок.

Только не свой.

Но в этом они похожи, наверное. У Даби тоже получается. Только не свой.

— Давай утром, — Даби хочет уткнуться лбом в окно, но плечо Джина оказывается ближе. — Когда болит — уснуть невозможно.

Джин шумно вздыхает. Твайс жалуется, что с Даби в любом случае невозможно уснуть.

У Даби тяжелеют веки.

Наверное, для одного человека Даби с его проблемами слишком много. Джину и Твайсу — в самый раз.

@темы: Визуал, Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Даби, Текст

---

Iida team, фик, сет аватаров

[Iida team]

Название: Следующий уровень
Тема: канон
Автор: Iida team
Бета: Iida team
Пейринг, персонажи: Иида Тенья/Яойорозу Момо
Категория: гет
Рейтинг: R
Жанр: PWP
Размер: 738 слов
Примечания: присутствует хэдканон сомнительной художественной, зато несомненной практической ценности

За спиной щёлкает замок. Широкие ладони ложатся на плечи, скользят по ткани блузки. Она сама расстёгивает пуговицы. Начинает снизу. Шершавые пальцы выводят узоры на животе, поднимаясь всё выше, следуют за её руками. Горячей шеи касается прохладный воздух комнаты и тёплые губы, отчего внутри разгорается пламя, а кожа покрывается мурашками.

Ни один из них не торопится. Они исследуют каждый сантиметр давно известных тел друг друга, каждый раз как в первый. И каждый раз эти руки, эти губы смывают с неё напряжение, рассеивают постоянные мысли о работе. Остаются только ощущения и пьянящая лёгкость.

Когда это случается в первый раз, они сидят над планом организации их последнего культурного фестиваля. Ребята уже разошлись по комнатам, а они остаются структурировать все задумки и идеи. У Ииды-сана круги под глазами или скорее глаза над кругами, и двигается он ещё резче от выпитого кофе. Сама Момо тоже чувствует истощение как физическое, так и моральное, из-за которого даже есть приходится через силу, что не может не сказываться на причуде.

Иида-сан с силой трёт лицо, сбивая очки; становятся отчётливо видны следы от носоупоров. Момо берёт очки за дужки и, вместо того, чтобы передать их в руки, медленно надевает обратно. Под её взглядом Иида-сан заливается краской, а сама Момо вдруг замечает, насколько он красивый. И от этой близости, от жара кожи, который ещё чувствуется на кончиках пальцев, у Момо захватывает дух. Она поднимает руки, едва-едва касаясь дужек очерчивает их, проводит по ёжику волос на затылке. Пальцы приятно колет, и отчего-то это кажется неуместно интимным.

— Яойорозу-кун, — немного хрипло говорит Иида-сан, но Момо не даёт ему закончить.

Она облизывает губы, даже не замечая этого, и придвигается вплотную. Выдох Ииды-сана на её губах отдаёт кофейной горечью, и Момо не остаётся ничего, кроме как убрать эту горечь. Поцелуй выходит немного неуклюжим: они сталкиваются носами, Момо задевает очки, и они повисают на одной дужке, перекосившись. Но всё это не важно, потому что Иида-сан отвечает на поцелуй и нерешительно кладёт ей на плечи свои ладони, кажущиеся горячими даже сквозь блузку.

Дальше всё получается как-то слишком быстро, скомканно. Они даже не поднимаются в комнату, только добираются до прачечной и подпирают дверь стулом. Момо тяжело дышит, её блузка безнадёжно измята, а бретельки бюстгальтера соскользнули. Иида-сан подцепляет резинку для волос и осторожно тянет — волосы тяжело падают на плечи. Кожа головы ноет, и Момо не может не запустить пальцы в волосы. Стон срывается с губ будто сам собой, и тут Момо подхватывают под бёдра и усаживают на сушилку.

Всё сливается в беспорядочный клубок из прикосновений, поцелуев и ощущений. Одежда незаметно исчезает в процессе. У Момо есть один единственный шанс остановить всё это, когда сквозь юбку и бельё она чувствует возбуждённый член, но она тратит шанс, создавая на раскрытой ладони презерватив.

Иида-сан не был бы Иидой-саном, если бы не спросил:
— Ты уверена, Яойорозу-кун?

— Абсолютно, Иида-сан.

Обращение к друг другу по фамилиям с хонорификами остаётся с ними и сейчас. Момо находит такое постоянство забавным и, пожалуй, милым.

***

Хлопковое постельное бельё в крупную синюю клетку тоже привычно. Но это не раздражает, наоборот — что бы ни происходило, Момо всегда знает, чего ожидать от их встреч. Возможно, для кого-то подобное покажется скучным, но для них это тихая гавань, в которой можно не опасаться подводных камней или мин.

Нельзя сказать, что Момо влюблена. У неё никогда не было ощущения бабочек в животе или почти невесомости от ожидания встречи. Ничего романтического в классическом понимании. Только то, что можно назвать удобной привычкой и страстью, которая, тем не менее, не выгорела за три года. Так может?..

Момо встряхивает головой, и волосы полностью закрывают её лицо. Медленно и сосредоточенно она опускается на член, создавая презерватив прямо вокруг него.

Она любит быть сверху, ощущать на себе обжигающий взгляд красных глаз. Это совсем не один из тех липких взглядов, которые она собирает, выходя на патруль, и от которых так хочется побыстрее отмыться. Иида-сан смотрит на неё по-особенному. Момо и чувствует себя особенной, и надеется, что Иида-сан тоже ощущает нечто подобное рядом с ней.

Иногда они всё же зовут друг друга по именам.

В момент, когда пальцы на ногах коротко сводит судорогой пришедшего оргазма, Момо слышит своё имя и выдыхает «Тенья» в ответ.

Потом они выравнивают дыхание, не выпуская друг друга из объятий. Её нога зажата между его бёдрами, голень холодит трубами двигателя. Иида-сан невесомо массирует ей голову, перебирает слегка влажные волосы, и Момо незаметно проваливается в дрёму.

Когда-то, в самом начале, они устанавливают правила. Сейчас Момо хватает смелости признать, что они придумали это из-за страха: за себя, друг друга и свои чувства. И, возможно, пришло время шагнуть на следующий уровень?


Название: Иида на все случаи жизни
Тема: канон
Автор: Iida team
Форма: сет аватаров
Пейринг, персонажи: Иида Тенья
Категория: джен
Количество: 25 шт.
Рейтинг: G-PG
Размер и вес: 100 х 100, 209КБ (не более 12КБ/шт)

@темы: Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Ииды, Текст, Челлендж

---

Kirishima_team: 4 драббла

[Kirishima_team]

Название: То, что нравится
Тема: свободная тема
Автор: Kirishima_team
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Киришима Эйджиро/Амаджики Тамаки
Категория: слэш
Рейтинг: R
Жанр: ER, повседневность
Размер: 480 слов
Краткое содержание: Тамаки заплетает волосы Киришимы
Комментарий: навеяно артом

Киришима млеет — опускает голову вниз, не в силах держать её прямо, прикрывает глаза. Если бы умел, то обязательно замурчал бы. Слишком хорошо.

Длинные пальцы массируют у корней — сначала макушку, затем мягко перебираются к затылку, от него к вискам и в конце зачесывают волосы от лба.

Киришима представить не мог, что заплетение каких-то косичек будет доставлять ему такое удовольствие. Он и не предполагал, что Тамаки ему подобное предложит, когда начал отращивать волосы.

Тот аккуратно проводит расчёской, разделяет волосы на прядки, несильно тянет, что-то плетёт. Киришима не видит Тамаки, но представляет смущённым и сосредоточенным. Нежно улыбается этому образу и склоняет голову сильнее. Тамаки, обхватив по линии челюсти, заставляет выпрямиться.

— Прости, — отзывается Киришима, хотя голова вновь опускается от слишком приятных ощущений.

Он плавится, словно мороженное под полуденным солнцем, ещё и по другой причине — осознание, что Тамаки ему всецело доверяет, так, что может попросить сделать причёску и затем признаться, что смотрел туториалы по заплетению, теплом отзывается в груди и заставляет сердце влюблённо трепыхаться.

Ещё свежи воспоминания, в которых Тамаки краснеет, бледнеет и слова не может выговорить, чтобы что-то предложить (например, добраться до офиса Фэтгама или зайти перекусить по дороге).

Киришима сидит между разведённых ног около дивана, позволяет делать со своими волосами всё что угодно, пальцами мягко поглаживает открытую лодыжку Тамаки, обводит выпирающую косточку.

— Тебе правда так это нравится? — задумчиво спрашивает он и, не дожидаясь ответа, задаёт другой вопрос: — А знаешь, что нравится мне?

— Что?

Тамаки заканчивает, последний раз что-то поправляет в причёске Киришимы и отпускает. Отодвигается немного, но Киришима оборачивается, поднимаясь на ноги, стискивает чужие колени и нависает сверху, призывая не шевелиться.

— Сейчас покажу.

От аккуратного поцелуя за ухом Тамаки крупно вздрагивает, но не двигается с места. Киришима ведёт носом, легко языком подцепляет мочку, обводит ушную раковину и прикусывает заострённый хрящик.

Тамаки громко выдыхает, почти со стоном, замирает весь напряжённо, учащённо дышит. Ускоренный пульс на шее Киришима нащупывает губами и улыбается, задевая зубами кожу.

Уши Тамаки — одно из самых чувствительных мест, и для Киришимы оно является точно такой же слабостью, как и для самого Тамаки. Видеть его покрасневшим, закрывающим глаза, чтобы не выдать себя возбуждённым блеском, с неровным дыханием и слишком очевидно плавящимся — дикое удовольствие. Поэтому Киришима усаживается на его колени, притираясь ближе, и медленно, с наслаждением продолжает то прикусывать, то зализывать места укусов. Чувствовать, как Тамаки беспомощно хватается за его бока, чуть склоняет голову, подставляясь, почти стонет. А затем переворачивает их, укладывая и оказываясь сверху, и несдержанно целует.

Киришима хочет засмеяться сквозь поцелуй, но вместо этого захлёбывается воздухом, когда возбуждённый член Тамаки задевает его собственный через шорты. И лишь обхватывает ногами за пояс, заставляя прижаться плотнее.

— У тебя причёска помялась, — запыхавшись, замечает Тамаки.

— Поправишь? — Киришима заглядывает в глаза Тамаки, как будто впервые проваливаясь в тёмный омут, словно сердце ухает в желудок и невозможно оторвать взгляд.

Тамаки кивает.

— Но потом, — продолжает Киришима, мягко массируя чужой затылок.

Он слегка надавливает на него, заставляя Тамаки приблизиться и возобновляя поцелуй. Пока есть другие, не менее приятные вещи.

Название: Неидеальные
Тема: свободная тема
Автор: Kirishima_team
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Киришима Эйджиро/Ашидо Мина
Категория: гет
Рейтинг: G
Жанр: романс, ER
Размер: драббл, 487 слов
Предупреждения: ООС
Комментарий: продолжение «Тепло ладони», на ключ «под одним зонтом»

Они уже были на выходе из комплекса, когда Мина смешно потянула воздух.

— Чувствуешь, Киришима?

Киришима не чувствовал ничего.

— Ну как же, — Мина вздохнула полной грудью и счастливо выдохнула, — дождем пахнет.

Действительно, улица за стеклянными дверями наполнилась разноцветными зонтиками. Только вот у Киришимы совсем не было плана действий на случай дождя. Да и не должно было его быть — обещали теплый вечер.

— Как и говорили, — радостно заметила Мина и полезла в сумку.

У нас даже разные прогнозы погоды, удрученно подумал Киришима. Может, их идеальное свидание еще не провалено? Надо найти зонт...

— Вот, — Мина, до ужаса довольная собой, протягивала ему зонт, — хорошо, что взяла.

Киришима смотрел на нее и пытался не улыбнуться. Дождь, зонт, свидание? К черту! Стоило ли переживать об этом, когда рядом находилась идеальная во всех смыслах Мина.

— Ты потрясающая, знаешь?

Конечно, Киришима тут же смутился, но не сказать не мог. Слова рвались наружу и сейчас казались самыми правильными.

— Знаю, — хмыкнула Мина и раскрыла зонт, — держи.

Киришима схватил его по инерции, повертел и удивленно уставился на Мину.

— Пойдем вместе.

— Пойдем, — согласился Киришима и протянул зонт обратно.

— Дурак ты, Киришима, — рассмеялась Мина, — вместе значит вместе.

— Подожди, это же... ну...

— Ты еще скажи, что неприлично, — Мина подошла ближе и прильнула к его руке. — Мы же встречаемся?

— Встречаемся.

— Тогда все в порядке, — Мина улыбнулась и первой вышла на улицу, не дожидаясь Киришимы.

Он нагнал ее мгновенно — не хотел, чтобы она промокла и заболела. А если совсем честно — не хотел ее отпускать.

— Что скажем ребятам?

— Что ты трусишка, — хмыкнула Мина и толкнула его в бок. Киришима не пошатнулся, только удивился ее действиям. — Ладно, скажем, что было интересно, страшно и что там еще по списку? А твоя тайна останется со мной.

— Мина, ты...

— Потрясающая.

— Нет, то есть да, и еще... — Киришима замолчал, подбирая верное определение.

Мина вдруг остановилась, внимательно посмотрела в его глаза, шепнула: «Только не дергайся» и поцеловала в щеку. Киришима от неожиданности едва не активировал причуду.

— А можем и не говорить про фильм, скажем, что целовались на заднем ряду. Практически правда, и девчонки обзавидуются.

Киришима прикрыл глаза — ему очень срочно нужно было досчитать до десяти — и выдохнул.

— Прости, что все прошло неидеально. Ты совсем не волнуешься, а я вот растерялся. Не по-мужски это.

Мина задумчиво почесала нос, пожевала губу и дотронулась ладонью до его руки.

— Так и быть, открою секрет — когда волнуюсь, я говорю больше обычного, смеюсь больше обычного. Разве не заметил? Меня не особо заботит «идеальность». И все время я думала, что ты тоже...

Рука горела, Киришиме хотелось еще раз ощутить тепло ладони Мины, но он боялся разрушить момент. Мина говорила и, кажется, смущалась. Ее слова постепенно достигали Киришимы, и он начал понимать, что этот день был для Мины таким же особенным, как и для него, несмотря на изъяны.
— Что «тоже»?

— Ты потрясающий, Киришима, — призналась Мина и закрыла ладонями лицо, оставив большие щелочки между пальцев. — Можешь сейчас самодовольно улыбаться, но только до Академии.

— Как скажешь, — кивнул Киришима и взял Мину за руку, отставляя зонт. За их разговорами дождь успел закончиться.

Название: Приобретения
Тема: свободная тема
Автор: Kirishima_team
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Киришима Эйджиро/Каминари Денки
Категория: слэш
Рейтинг: PG
Жанр: романс, ER
Размер: драббл, 334 слова
Предупреждения: ООСище
Комментарий: пост-канон

— Каминари.

— Нет дома.

Киришима фыркнул и свесился с дивана. Каминари лежал на полу, в одних боксерах, и обмахивался журналом. Лето было жарким, влажным, и кондиционер слабо справлялся со своей работой.

— У нас закончились продукты, — напомнил Киришима, перехватывая журнал.

— В морозилке есть лед, в самый раз.

Каминари приподнялся на локте, склонил голову набок и улыбнулся. Киришима закатил глаза, подался вперед и мазнул губами по его губам.

— Ничего не выйдет, бро, — рассмеялся Киришима, уклоняясь от объятий Каминари, — сегодня твоя очередь тащиться в магазин.

— Умеешь обламывать, — страдальчески вздохнул Каминари и потянулся за брюками, которые лежали тут же неподалеку.

Киришима лишь улыбнулся и развалился на диване, двигаться совершенно не хотелось. Он слышал, как за Каминари захлопнулась дверь, и в квартире стало совсем пусто. Тишина убаюкивала, но Киришима знал, что через минут десять — как только Каминари дойдет до магазина, — его забросают сообщениями. От «а что купить?» до «смотри, какая клевая вещь, она обязана стоять у нас на полке». Киришима продумывал меню, посылал ответ и еще раза три напоминал, что «вещь, конечно, клевая, бро, но пусть остается в магазине».

Киришима знал, что Каминари придуривается — своеобразная попытка держать связь, — но совершенно не был против этого. Ему даже нравилась их игра. Да все, что делал Каминари, нравилось.

Размышления прервала вибрация телефона, и Киришима погрузился в ничего не значащее общение.

Когда вернулся Каминари, Киришима мигом подхватил пакеты и унес на кухню. Кушать хотелось как не в себя.

— Почему долго? — спросил Киришима, не оборачиваясь к последовавшему за ним по пятам Каминари.

— Выбор — дело важное, не требующее спешки, — заметил Каминари, стягивая с себя футболку и принимаясь за брюки.

— Не здесь же, — фыркнул Киришима и, примерившись, пнул его по заднице, в сторону спальни.

Каминари даже не сопротивлялся и подозрительно быстро ушел. Киришима напрягся и готовился к любой неожиданности.

Неожиданность оказалась на дне пакета. Киришима сглотнул и постарался дышать глубже.

— Каминари, бро, — начал он, — я же говорил, что этой вещи место на полке в секс-шопе. Зачем нам зажимы для сосков?

— Ну, не белье же вешать, — резонно ответил Каминари и счастливо улыбнулся. Стоял он около двери совершенно голым.

Название: Одному — плохо
Тема: свободная тема
Автор: Kirishima_team
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Киришима Эйджиро/Каминари Денки
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс, ER, AU без причуд
Размер: драббл, 662 слова
Краткое содержание: Каминари скучает.
Предупреждения: ООС

Каминари уже минут пять пялится в потолок, раскидывает руки-ноги звездочкой и думает, как же хорошо одному на широкой кровати. И поворачивается на бок — нет, не хорошо. Холодно, скучно, одиноко и что-то там еще.

Киришима уехал по делам в другой город, обещал привезти чего-нибудь вкусного — он что, ребенок? — и просил не скучать по нему.

— Не дождется, — бормочет вслух Каминари и встает с кровати. На полу достаточно чисто — нет в спешке разбросанных вещей, которые могли валяться до следующей уборки, зато есть только его носки.

До полудня Каминари перебивается кофе и фруктами, скроллит новости, переписывается ниочем с Серо и старается не думать, что от готовки не уйти.

С самого начала их отношений Киришима всегда вызывался постоять за плитой. Каминари не возражал, потому что Киришиме это нравилось, да и выходило вкусно. Еще он не возражал, потому что сам не особо умел готовить.

У Каминари чудесные фантазии — сделать что-то на двоих и послушать, как его хвалят.

В дело идут интернет, Серо — пытающийся отговорить, но это не важно, и пласты лазаньи. Откуда это у них дома, Каминари не волнует, главное, на коробочке есть рецепт. Относительно простой.

Каминари выставляет все ингредиенты на стол, придирчиво осматривает и меняет их местами. Несколько раз щелкает на телефон, выбирает удачную фотографию, применяет нужный фильтр, и через мгновение он срубает лайки и отзывы в Инстаграме.

За это время вода успевает вскипеть, и Каминари отправляет туда пласты — что значит «до состояния альденте» ему неинтересно. Заливая кипятком помидоры, он ошпаривается и сам. В комментариях под фото уже делают ставки, и они не в пользу Каминари.

И все начинает идти наперекосяк. Замороженный фарш не хочет до конца размораживаться, пласты уже явно не в состоянии «альденте», помидоры не скидывают шкурки и нужного сыра, кажется, нет.

Каминари раздражается, развязывает фартук и садится на стул. Лучше бы сделал яичницу с беконом.

— Лучше бы сделал яичницу с беконом, — повторяет Киришима.

Почему-то запыхавшийся, с висящим пиджаком на одном плече, рабочей сумкой — на другом. Каминари становится стыдно — надо было убрать весь пиздец до его приезда.

— Ты рано, бро.

— Я — поздно, — качает головой Киришима, отворачиваясь от плиты.

Его дыхание все еще неровное, рубашка натягивается при каждом движении, и хочется ощутить, как перекатываются мышцы под ладонью. Киришима отчего-то серьезный — напряжен с самого прихода, смотрит пристально и хмурит брови, но не спешит ничего делать.

— Соскучился?

— Решил соблазнить?

Выходит одновременно, и Каминари окатывает жаром с ног до головы. Он не успевает ответить. Киришима скидывает сумку, бросает на пол пиджак, тянет узел галстука и начинает расстегивать пуговицы рубашки. Они мелкие, его руки подрагивают, поэтому сделать все удается не с первого раза.

— Что происх?.. — опешивает Каминари. Ладно, он тоже скучал, но не так сразу. Однако стоит только встретиться взглядом с Киришимой, он сглатывает.

— Беги, бро, — глухо приказывает Киришима, и Каминари слушается, исчезая в их комнате.

Кровать — самое подходящее место. Киришима не спешит и появляется только через минуту, нависает над ним, заглядывает в глаза, а Каминари не выдерживает, тянет за ослабленный галстук и целует. Лижет, проталкивает язык, сталкивается им с языком Киришимы, и пытается не сгореть раньше времени.

Киришима отпускает его и ведет ладонью от щеки к шее, оглаживает яремную впадину и задевает сосок. Каминари дышит через нос, наблюдает за Киришимой, который наблюдает за ним. Они не виделись всего лишь два дня, что с ним — ними — не так?

— Скучал? — едва слышно шепчет Каминари. Пусть скажет первым, и я признаюсь вторым, крутится в его голове.

— Да.

Киришима смотрит на него еще какое-то время, щурит глаза, а потом опускает голову на плечо Каминари.

— И ты скучал.

— Не скучал.

— Скажи еще, что это, — он обхватывает его член рукой сквозь ткань трусов, — мне показалось. А еще сколько раз говорить, чтобы ты хоть что-то натягивал на себя, помимо нижнего белья.

Каминари улыбается и накрывает ладонь Киришимы своей.

— Мы, конечно, можем и поговорить, но я бы хотел...

— Хотел он, — смеется Киришима, — инстаграмщик чертов. Я думал, ты нам дом спалишь.

Он опрокидывает Каминари на спину, показушно медленно снимает с себя рубашку и наваливается сверху.

Каминари смотрит на Киришиму и думает, как же хорошо вдвоем на широкой кровати: не холодно, не скучно, не одиноко и что-то там еще.

@темы: Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Киришимы, Текст

---

Uraraka team: свободная тема. 3 арта, 2 мини

[Uraraka team]

Название: Не робей!
Тема: Свободная тема: канон
Автор:  Uraraka team
Форма: рисунок
Пейринг, персонажи: Мидория Изуку/Урарака Очако
Категория: гет
Рейтинг: G
Размер: 710х750

Название: Hairstyle
Тема: свободная тема: канон
Автор:  Uraraka team
Форма: рисунок
Пейринг, персонажи: Урарака Очако, Тодороки Шото
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: портрет
Размер: 1483х1168

Название: Очако и ее кошачий гарем
Тема: Свободная тема: AU
Автор:  Uraraka team
Форма: рисунок
Пейринг, персонажи: Урарака Очако
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1252х1750
Комментарий: Кошачье АУ

Название: Я (не) в порядке
Тема: свободная тема: постканон
Автор:  Uraraka team
Бета:  Uraraka team
Пейринг, персонажи: односторонний Урарака Очако/Тодороки Шото, Тодороки Шото/Яойорозу Момо, мельком Мидория Изуку
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: slice of life, ангст
Размер: 1 660 слов
Краткое содержание: Урарака влюблена.
Предупреждения: Возможен OOC персонажей.
Комментарий: Постканон, второй год обучения в Юэй.

— Урарака-сан, всё в порядке? — Деку заглянул ей в лицо с беспокойством. У него на скуле зрел здоровый синяк, на разбитых губах запеклась свежая корочка крови, а левую руку он держал подозрительно осторожно. Ему бы самому к медикам, — для Очако не было оправданием то, что раньше он получал травмы страшнее, — но сейчас в машины скорой помощи забирали тяжело пострадавших, и другим приходилось ждать. Вокруг царил шум, мешающий сосредоточиться: разговоры громкие и тихие сливались в один плохо различимый гул, кто-то ругался, кто-то нервно, надрывно смеялся, выли сирены полицейских машин.

Очако чувствовала себя очень, очень уставшей. Левая щека, горящая огнём ещё с четверть часа назад, — проехалась лицом по земле при падении — сейчас онемела, и улыбнуться было больно. Отшутиться тоже не оставалось сил, и поэтому она просто кивнула и ободряюще коснулась здорового плеча Деку. Поймала его посветлевший взгляд, разглядела проступившее на лице облегчение и ничего не сказала о том, как тяжело опираться на левую ногу. Даже сидя на потрескавшемся бордюре в наиболее удобной позе — опираясь о него правой рукой и перенеся весь вес на эту сторону.

«Не думай обо мне, — постукивала в голове мысль, — я в порядке. Вон, и бока касаешься... Что с твоими рёбрами на сей раз, Деку-кун?..»

Что с его рёбрами, Деку не сказал, и спрашивать было бесполезно. Он вообще не любил говорить о себе — отошёл сразу же, как его позвал Мирио, оставляя Очако наедине со своими мыслями. Работа героев на сегодня была окончена: злодеев забрала полиция, гражданские спасены, а восстановлением разрушений в квартале займутся городские власти. Ощущая тупую, неприятную пульсацию в больных ноге и щеке, Очако терпеливо ждала своей очереди к медику и осматривалась вокруг.

Пострадавшие с лёгкими травмами тоже постепенно редели. Разговоры становились тише, и даже стало слышно, как скрипит покосившаяся от чьей-то атаки вывеска на противоположной стороне улицы. Этот унылый, повторяющийся скрип отчего-то вбуравливался в мозг, раздражая, и Очако тихо вздохнула. Покосилась на неприветливо серое небо, чуть поёжилась от пробирающейся под костюм прохлады и вздрогнула, когда сзади под чьим-то весом заскрипели пыль и мелкие камешки.

Над ней стоял Тодороки.

Сердце Очако предательски сжалось и пропустило удар, а потом забилось учащённо и сильно. Ей показалось, что этот звук громкий настолько, что может заглушить даже навязчивый скрип вывески, но то, конечно же, были глупости. Тодороки, не меняясь в лице, просто кивнул ей в знак приветствия, переступил через бордюр и сел рядом. Правый рукав его костюма был порван, и под болтающимся на нитках куском ткани виднелся глубокий, только-только начавший покрываться корочкой порез.

Их взгляды пересеклись, и Очако почувствовала, как внутри всё замерло. Тодороки был близко, очень близко, и он сказал ей, истолковав её взгляд по-своему:

— Просто царапина, — дёрнул здоровым плечом, — пустяки.

Она одеревенело кивнула, разомкнула губы для ответа и тут же поморщилась от стрельнувшей по левой стороне лица боли. Тодороки удивлённо выгнул бровь, удобнее переставил ногу и коленом задел ногу Очако. И это — о, это были искры из глаз едва ли не в прямом смысле! Так на несколько мгновений показалось Очако, когда боль ещё большая кольцом огня охватила лодыжку, и она громко охнула, едва подавив вскрик. Хотела было машинально схватиться за пострадавшее место, но в последний момент торопливо отдёрнула руку, едва не заехав внезапно подавшемуся к ней Тодороки по носу. Его спокойное выражение лица исчезло, уступив место лёгкому волнению и смущению, и Очако накрыло настоящей смесью чувств — от всего: боль, стыд-чуть-не-поставила-ему-синяк и неправильная, горчащая радость, поднявшаяся с самых глубин души.

Тодороки беспокоился за неё.

«Как за товарища», — царапнул изнутри черепной коробки внутренний — здравый смысл — голос. А потом Очако сама неловко дёрнула ногой и уже едва не взвыла — боль усилилась, растеклась по лодыжке ещё шире и, кажется, не собиралась теперь успокаиваться. Морщась и кусая губы, Очако неловко коснулась пальцами голенища сапога, но не решилась снять его и лично осмотреть повреждения. Она не медик, сапоги сшиты не так, чтобы их можно было снять легко и безболезненно в таком случае...

— Урарака, — голос Тодороки прервал её мысли. Она вскинула голову, ловя его взгляд — сосредоточенное беспокойство и отголоски вины, — прости.

— Всё нормально, — всё-таки ответила Очако, и боль в лице добавила ей гаммы ярких ощущений. Ох, да она как какая-то старая развалина! — Я... уже к врачу скоро.

Тодороки оглянулся, махнул рукой женщине-медику у скорой, но та очень деловито копалась в своём чемоданчике и, кажется, не видела их. Возле неё зашнуровывал кроссовок только-только вылеченный пацан лет тринадцати. Можно было покричать, но Очако не считала свою ситуацию настолько плачевной. Она будущий герой, в конце концов!

— Не волнуйся, — повторила Очако. Тодороки снова посмотрел на неё, чуть хмурясь, и предложил:

— Льда?

— Да нет, — она осторожно махнула рукой. — Не стоит. Лучше пусть специалист посмотрит, я не думаю, что это... что-то очень серьёзное.

Они замолчали. Поднявшийся ветер взлохматил волосы, поднял лёгкую пыль и заставил злосчастную вывеску скрипеть ещё пронзительнее. Затаившись на одном месте и наблюдая за копаниями медика, Очако продолжала ждать, чувствуя тепло Тодороки рядом — он не отсел далеко, но теперь вёл себя осторожнее. Их сложно было назвать близкими друзьями, но за два года они всё равно стали хорошими товарищами, и эта совместная миссия была далеко не первой. Пару раз даже дрались бок о бок.

Очако не понимала, как её угораздило влюбиться в Тодороки.

Он никогда не показывал ей большую часть себя. Говоря начистоту — Деку или Иида зачастую понимали его намного лучше неё, но внутри Очако билось отчаянное, почти страстное желание узнать и понять. Тут бы говорить хотя бы о дружбе, но Очако не видела смысла обманывать себя: ей хотелось большего.

Большее у Тодороки уже было. И от этого на сердце было горько и хорошо одновременно.

— Пошли, — неожиданно сказал он, вырывая её из омута мыслей. Очако дёрнулась, прикусила от новой вспышки боли щёку изнутри и удивлённо на него взглянула. Тодороки поднялся на ноги и с самым серьёзным видом протягивал ей руки, — я отведу тебя к врачу. К этому ещё люди вон идут...

И правда. С правой стороны улицы ковылял парнишка из Кецубуцу.

— ... поэтому ждать можно очень долго. Ты как Мидория — у него вообще трещины на рёбрах опять сегодня нашли. Мирио-семпай отправил его провериться, когда я шёл мимо.

Кто бы сомневался. Очако качнула головой, вспоминая, с каким сосредоточенно-деловым видом Деку уходил за Мирио и даже скрывал, что пострадал сильнее, чем на первый взгляд. Она бы могла сказать, что почти привыкла к этим его самоубийственным поступкам на заданиях... но это было бы ложью.

Самоотверженный и светлый Деку.

«... И глупая я», — кусая губы, Очако ухватилась за протянутые руки Тодороки. Наряду с беспокойством за друга в её душе продолжали трепетать пресловутые бабочки — так неправильно! Она была бы рада вытравить их прочь, но не получалось, сколько бы она ни старалась. Слишком сильное желание, слишком-слишком...

Всё — слишком.

Очако поняла это, когда неуклюже встала, стараясь не опираться на больную ногу, и Тодороки закинул её правую руку себе на плечо. Крепко придержал за талию, не давая сильно шататься и терять равновесие, и в каждом жесте его были спокойствие и уверенность. Разве что заглядывать Очако в глаза он больше не спешил — может, смущался и скрывал это, а, может, сосредоточился на помощи; она не была ни в чём уверена. У неё вообще вышибло из головы все мысли, и остались только ощущения его тепла, прикосновения к его боку, его пальцев, крепко сжимающих её предплечье...

Очако хотелось и остановить этот момент, и улететь на своей причуде в стратосферу. Быть близко-близко к Тодороки — и оказаться от него как можно дальше ради своего и их с Яомомо блага.

До скорой они доковыляли в молчании. Очако использовала причуду, чтобы немного облегчить свой вес и путь, и уже спустя пару минут вокруг неё суетилась врач; издали слышался вой ещё одной машины. Тодороки попытались было осмотреть за компанию, но он спокойно отказался и пояснил, что на этой миссии у него всё обошлось.

— Я, — сказал он, — в порядке. Что с гражданскими? Другими героями?

— По переданным данным, только один герой в тяжёлом состоянии, у остальных травмы средней и лёгкой степени тяжести, — врач быстро осматривала и ощупывала изрядно припухшую лодыжку Очако, и та стискивала зубы почти до скрипа — ощущения были не из приятных. Чужие прохладные пальцы, обтянутые хирургическими перчатками, сильно контрастировали с раскрасневшейся и, по ощущениям, горящей кожей. — А из гражданских...

Она сказала: динамика в основном положительная. Другие медики передают, что сделают всё возможное и позже обязательно дадут информацию в СМИ о состоянии пациентов, а пока нужно просто ждать и надеяться. Пожелала выздоровления и Очако, погрозив ей вытащенным из аптечки шприцем:

— А вам лечиться, ещё многим людям будет нужна помощь. И вам, — колпачок шприца оказался направлен Тодороки в грудь, — тоже стоит себя беречь!

— Я берегу, — серьёзно кивнул Тодороки. Он остался дождаться, когда Очако сделают укол, наложат тугую повязку на ногу и обработают щёку, и... Ох, ей не стоило обольщаться — а глупое сердце колотилось сразу где-то в горле, стоило снова поймать его взгляд.

Очако закрыла глаза, слушая скрип вывески на ветру. Врач легко касалась ран на её лице смоченным в растворе тампоном и приговаривала, что даже шрамов не останется, и она снова будет красавицей лучше прежнего. И Очако тихо-тихо посмеивалась, получая в ответ сердитое шиканье.

Она слышала, как у Тодороки зазвонил телефон — простенькая, стандартная мелодия. Он захлопал себя по бокам, ища его, и Очако могла представить эту картину легко и без проблем, словно смотрела. Зашуршала ткань костюма, пиликнуло открытие вызова, и голос Тодороки заглушил слова врача:

— Да? Яойорозу, да, мы закончили... Я? А, как я...

Даже если внешне он был спокоен, Очако слышала в его голосе улыбку. Представляла, как она отражается в его глазах, и он светится словно изнутри. Открыть глаза и проверить — и...

«А что — „и“...»

Грудь сдавила привычная горечь. Наивные, толком не имеющие формы надежды каждый раз рушились при виде идеальной, словно на картинке, пары Тодороки и Яомомо; и Очако правда была рада, очень рада за их счастье, но не могла себя пересилить.

Пока.

«Да. Пока».

Она сильная и обязательно со всем справится. Со злодеями, с тяготами геройской жизни, с финансовыми проблемами семьи, но в первую очередь — с самой собой. Чтобы перебороть большие трудности, нужно начать с малого и выцарапать из себя неправильные, только мешающие чувства — чем не цель?

Очако рвано выдохнула, когда врач прижгла ещё кровящую ранку на подбородке. Хотелось верить, что от новой неожиданной боли, но не более.

— Вы в порядке?

— Да, вполне.

Мерзкое «Нет, я не в порядке», рвущееся откуда-то изнутри, заглушил пронзительный скрип вывески.

Название: Ведьмина сказка
Тема: Свободная тема: AU
Автор:  Uraraka team
Бета:  Uraraka team
Пейринг, персонажи: Односторонний Урарака Очако/Тодороки Шото
Категория: гет
Рейтинг: G
Жанр: Фэнтези!АУ, сказка в сказке
Размер: 1911 слов
Краткое содержание: – А расскажите что-нибудь.
– Сказку на ночь? – смеется Очако.
– Можно и ее.
Комментарий: по внутрикомандной заявке: ведьма!Урарака/принц!Тодороки. Фэнтези!АУ, тихо накладывать на него заклятие защиты от несчастий. «Пусть они обходят тебя стороной».

Тихий стук в дверь — два легких удара костяшками по дереву. Очако отставляет чашку с травяным чаем в сторону и оглядывается на окно — за ним уже совсем стемнело. Незваный гость терпеливо выдерживает паузу и стучит снова. Очако поднимается из-за стола, берет посох и проходит к двери. Щелкает тяжелый засов — время настало неспокойное, и даже ведьме лишняя защита теперь не помешает. Еще сомневаясь, она медлит, но все же приоткрывает дверь — холодный зимний ветер заставляет ее поёжиться — и осторожно выглядывает наружу. Свет падает на порог, освещает темный силуэт, и Очако облегченно вздыхает.

— И что же привело вас в столь поздний час, ваше Высочество? — улыбается она, отступая в сторону и пропуская гостя в дом.

Он переступает порог, и пока Очако закрывает за ним дверь, снимает с головы широкополую шляпу и отряхивает с нее снег. Она замечает, что вид у него изнуренный, лицо осунулось, волосы спутались — видно, не первый день в пути.

— Вечер добрый, госпожа Урарака, — в голосе Тодороки, напротив, кажется, нет и тени усталости. — Я снова к вам за помощью, а после — тотчас же уйду.

— И даже не передохнете? — цокает языком она, глядит на него неодобрительно и качает головой.

Он колеблется. Бросает быстрый взгляд на очаг, на котелок, подвешенный в нем. Ужин простой, но сытный, уже разогрелся, и маленький домик наполнился его ароматом.

— Дела не ждут... Но если только недолго.

Очако хмыкает себе под нос и отправляет гостя умыться да руки помыть, сама же на стол пока накрывает. Тодороки немногословен. За ужином только упоминает, как далеко продвинулся в своих поисках, — она лишь слушает да изредка кивает — да жалуется: последнее время кажется ему, что ходит кругами. Очако разводит руками — всякое бывает.

Уж минуло полгода, как Шото Тодороки — принц крохотного королевства на границе Запретного леса — прознал о принцессе неземной красоты, похищенной и удерживаемой в плену злым магом. Полгода, как он выдвинулся в путь. Но за это время ни ему, ни кому бы то ни было другому не удалось найти и следа ни принцессы, ни мага. Но Тодороки не собирается так просто сдаваться. Вот такие уж они — принцы благородных кровей.

Очако вздыхает. Составляет чашки-тарелки на полку, сметает крошки со стола. Тодороки, заботливо усаженный в кресло у очага, ждет, пока она закончит. А Очако не торопится — за окном разбушевалась метель, и ей не хочется отпускать его никуда в такую погоду.

— Все как обычно? — спрашивает она, отряхивая ладони. — Броню укрепить, меч заворожить, коню сил прибавить?

— Все так, — соглашается принц, слегка улыбаясь.

— Ваше Высочество, — Очако смотрит на него свысока, уперев руки в бока, но в голосе слышится смех, — себя не жалеете, так хоть животинку пощадите: не выгоняйте ее из стойла в такую морозную ночь. Останьтесь здесь до утра, никуда за это время ваша драгоценная принцесса не денется.

Тодороки хмурится, но понимает — спорить с ведьмой бесполезно, и он ей здесь не закон. Да и, будь эта метель неладна, есть толика правды в ее словах. И потому все-таки соглашается.

Очако довольна: по крайней мере, сегодня она может не переживать, что он замерзнет где-нибудь в снегах или сорвется с обрыва. Тодороки будто читает ее мысли:

— И все же вам не стоит так волноваться обо мне. — Он закатывает рукав и указывает на красную нить, обвязанную вокруг запястья. — Ваш амулет на удачу меня еще ни разу не подвел. Благодаря ему, всегда возвращаюсь целым и невредимым.

Очако хмыкает — конечно же он работает, ведь она знает, что делает, и мало кто сравнится с ней в ведьмовском мастерстве. Очако отсылает гостя спать, сама же начинает колдовать над латами. Они совсем легкие и хлипкие: ткни кто копьём — развалятся. Она качает головой. Не королевское это дело — в одиночку против темного мага выступать. Но на ее предложение нанять рыцаря в подмогу Тодороки всегда лишь отмахивается.

— Госпожа Урарака, — голос принца отвлекает ее от раздумий, — а расскажите что-нибудь.

— Сказку на ночь? — смеется Очако.

— Можно и ее.

Очако в задумчивости чешет нос кончиком ногтя — не привыкла она рассказывать сказки...

— В одном далеком-предалеком королевстве... жил-был прекрасный принц. Он был, как и подобает всем принцам, смел, храбр, а порой даже и безрассуден.

— Как я?

Очако поднимает глаза от своей работы и пару секунд сидит неподвижно, словно задумавшись, уставившись в пустоту.

— Да, совсем как вы. Вот только... В отличие от вас, это был очень глупый принц.

Со стороны Тодороки раздается тихий смешок. И она продолжает свой рассказ:

— Жизнь принца протекала тихо и размеренно. Он много учился, иногда сопровождал отца в его поездках. Порой в королевстве проводились балы и турниры, в которых и он принимал участие наравне с остальными. Да, его жизнь была не слишком насыщена событиями, но он к тому и не стремился. Он просыпался каждое утро на рассвете и желал, чтобы новый день не был пройден зря. А потом очень старался, чтобы этого не произошло. Потому что принц знал: одних желаний мало, надо и самому прилагать усилия, чтобы они сбылись.

— По-моему, вы его слишком идеализируете.

— Возможно, — улыбается Очако, — ведь я его совсем не знаю.

Однажды к принцу в окно влетела маленькая пестрая птичка, дабы спрятаться от дождя. Он позволил ей остаться у себя и обсохнуть, а в ответ она спела ему свою лучшую песню, на которую только была способна. С тех пор птичка прилетала к нему каждое утро, принц всегда держал свое окно открытым для нее. Она садилась на подоконник или в изголовье его кровати, чистила пёрышки и выводила для него чудесные трели. Принц привык к ней, и эта пташка стала ему настоящим другом, а маленькая птичка всем своим крохотным существом полюбила прекрасного принца. Так они и жили, пока в один прекрасный день, а может быть, ужасный, не прошла молва о волшебной синей птице — птице, дарующей своему хозяину процветание и удачу. Слухи дошли и до принца. И загорелся он идеей отыскать и поймать эту чудную птаху. Ведь с ней он сможет столько всего изменить — так ему казалось. И вот собрался принц в путь. Путешествие обещало быть опасным, ведь никто не знал, где водится эта птица счастья. Маленькая птичка очень беспокоилась за своего принца, пыталась отговорить, да только он ее не понимал, и упрямый был донельзя — даже если бы и понял, все равно не послушал.

Очако останавливается — в горле пересохло. Наливает из кувшина воды — прохладная — жадно пьет. Тодороки не слышно. Быть может, уснул уже? Оно и к лучшему.

— И принц все-таки отправился на ее поиски?

Она прикусывает язык. Сглазила. Не спит.

— Конечно. И маленькая птичка с ним — не могла же она отпустить его совсем одного? Принц проскакал много миль. На север, юг и запад. Но ничего не найдя, каждый раз возвращался назад. А птичка, прятавшаяся от порывов сильного холодного ветра у него за пазухой, грела его своим теплом. Но больше она не пела.

— Он расстроил ее?

— Да, ведь ему было ее недостаточно. Принц хотел найти другую птицу, более чудесную, нежели она. И от этого у нее разрывалось сердечко. Но оставить его она не могла.

— Ох уж эти женские заморочки! — вздыхает Тодороки.

— Вам, принцам, этого уж точно не понять, — смеется Очако, отставляет латы в сторону — они смазаны и заколдованы, теперь так легко не пробить. — И теперь для них оставалась только одна дорога: та, что вела на восток. Долго ли, коротко ли следовали они этому пути, но, в конце концов, достигли края — дальше был лишь бескрайний океан. Принц расстроился, но тут уж ничего не поделаешь. А потому остался там на ночлег, чтобы на заре с новыми силами двинуться обратно. Утром его разбудил громкий щебет. Он распахнул глаза и оглянулся, но никаких птиц поблизости не увидел. И тогда он запрокинул голову. И увидел. Там, в небе, над этим краем мира в облаках раскинулся волшебный сад. Ну как — сад? — Очако снова смеется. — Одно тоненькое деревце да пара кустиков. А вокруг кружат синие птицы. Но принц не обрадовался своей находке, а опечалился еще больше. Ведь одно дело — не найти ничего, и совсем другое — найти, но не дотянуться. Принц заметался по берегу, не зная, что теперь делать. Счастье, как ему казалось, было столь близко. А маленькая птичка видела его мучения, и сердце ее сжалось от тоски. И тогда она отдала ему свои крылья, чтобы принц смог подняться ввысь и заполучить свою синюю птицу.

Тодороки приподнимается на локте и смотрит на нее с удивлением:

— Как же она это сделала?

Очако подходит к нему, садится на краешек кровати. Улыбается очень мягко и тихо произносит:

— Просто маленькая птичка была на самом деле волшебной. Не такой сильной, как синяя, но все же. Ее волшебства хватало на один раз. Принц когда-то знал об этом — прочел давным-давно в одной книге, но забыл. О самом важном и забыл. Глупый он был, понимаете?

Принц вернулся в королевство с синей птицей. Специально ради нее был разбит прекрасный сад, куда ее выпускали, но, чтобы не улетела, подрезали крылья. Ее кормили самым лучшим зерном, а на ночь закрывали в золотой клетке. И поначалу она приносила удачу принцу — дела у него спорились. Но постепенно он начал замечать, что оперение ее блекнет, аппетит попадает. Стала птица счастья чахнуть в его великолепном саду.

— Что же с ней произошло?

— Может, она просто не хотела находиться в неволе? И на том чахлом деревце ей было куда лучше, чем в золоте и роскоши королевской клетки? Ведь принц похитил ее...

— Совсем как мою принцессу, — тихо произносит Тодороки.

Очако хмурится, сжимает кулаки и произносит чуть громче, чем хочется:

— Или наоборот?

— Что вы имеете в виду?

— Может, ей хорошо с этим магом? Может, он ее не похищал, а она сама ушла к нему? И теперь им приходится скрываться от всяких принцев, которые хотят их разлучить, полагая, что совершают благородный поступок?

— Чушь, — Тодороки фыркает. Он раздражен. — Так не бывает. Мы говорим о принцессе, а не о простой... — он бросает на нее быстрый взгляд и замолкает. — Так чем там сказка закончилась?

Очако встает и, возвращаясь на кухню, бросает:

— Больше некому было петь принцу.


Больше они не разговаривают. Она сидит за столом, ждет, пока Тодороки заснет, пока дыхание его выровняется. Затем достает из ящичка маленькие ножницы и кладет их в карман. Отпирает дверь, выходит наружу — метель давно прекратилась. Снег громко хрустит под ногами. Очако проходит в загон с лошадьми, осторожно гладит по короткой шерсти, перебирает пальцами гриву верной спутницы принца, заглядывает в ее мудрые глаза.

Было бы проще, если бы Тодороки согласился на помощь рыцаря. Тот освободил бы принцессу, и она влюбилась бы в него. Но принц предпочитает все делать сам.

Было бы куда лучше, если бы Очако сама оказалась принцессой. Хоть похищенной, хоть заколдованной. Но она не была.

Было бы... Но не будет.

Очако вздыхает. Покормив и напоив лошадей, выходит на улицу.

«Возьми клубок красных ниток», — так наказывала ей мать.

Она подходит к двери своего дома и стряхивает с ручки снег. У ее основания едва заметной полоской завязана уже повыцветшая нить. «Распусти его и обрежь с двух концов. Один повяжи у себя». Очако достает из кармана ножницы. Перерезает тонкую нить. Ёжится от холода, забегает обратно в дом.

В тепле она сидит на корточках, греет руки у огня. Кусает губы, время от времени кидая взгляд в сторону Тодороки. Наконец, поднимается, проходит к нему и снова усаживается на кровать. Тодороки спит спокойно, и рядом с ним тепло. Некоторое время Очако наблюдает за ним, любуется не своим прекрасным принцем. Потом берет его за руку, обводит указательным пальцем линии жизни и сердца на ладони. «А второй конец отдай любимому человеку». И разрезает красную нитку на запястье. «Так он всегда найдет дорогу к тебе». Очако наклоняется к лицу Тодороки и легонько прикасается губами к скуле.

— Пусть все беды и несчастья обходят тебя стороной, мой глупый-глупый принц.


Тодороки просыпается на рассвете. Прохладно. Огонь в очаге давно погас. Он проходит на кухню — Очако нигде нет. Наскоро завтракает остатками вчерашнего ужина и собирает свои вещи.

Тодороки окидывает напоследок взглядом дом и оставляет на столе два золотых. Выходит на улицу. Седлает лошадь. Немного помедлив, он поворачивает на восток. Почему-то Тодороки уверен, что в этот раз он найдет то, что ищет. И, отъехав, забывает дорогу назад.

@темы: Визуал, Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Урараки, Текст

---

Shouto Team: свободный день. 2 арта, 1 мини, 1 драббл

[Shouto Team]

Название: Мэджик
Тема: AU/кроссовер
Автор: Shouto Team
Форма: рисунок
Персонажи: Тодороки Шото
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: Harry Potter!АУ
Размер: 2500х2188

Название: Геройские будни
Тема: пост-канон
Автор: Shouto Team
Форма: рисунок
Пейринг, персонажи: Тодороки
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: повседневность
Размер: 779х965
Исходники: референс плаката

Название: Один звонок
Тема: свободная тема
Автор: Shouto Team
Бета: Shouto Team
Пейринг, персонажи: Тодороки, Бакуго, Мидория, Иида, Тодомама, Лига злодеев
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: ангст
Размер: мини, 1411 слов
Краткое содержание: Если бы Шото сказали, что его жизнь разрушит один телефонный разговор, он бы не поверил.
Предупреждения: Смерть персонажа

Бакуго рванул вперёд на тяге от взрывов, хотя мышцы горели от боли, а плечи чуть ли не вырывало из суставов. Впереди сквозь клубы дыма и пыли мелькнула светлая голова Тоги, и это был последний шанс. Бакуго поднял руку с закреплённой на ней гранатой, надеясь что пусковой механизм не повредился, и эта херня не рванёт ему в рожу. И дёрнул чеку.

Стена льда встала между ним и целью. Взрыв должен был пройти её насквозь, растереть в морозную пыль, но должно быть говнюк создавал новый лёд так же быстро, как взрыв его сжирал.

Когда пар рассеялся и пыль осела, Бакуго оставалось лишь сверлить бешеным взглядом ледяную преграду.

- Лицемерный ублюдок! - заорал он бессильно в небо. - Чтоб ты сдох двуличный, трусливый говнюк!

И Бакуго заплакал. Ненавидел себя за это, но глаза жгло, и сдержать вой во всю глотку не было сил, пока тот медленно не затих до жалкого скулежа. Бакуго давился горькими слезами напополам с гарью и бетонной пылью.

Он ненавидел Тодороки Шото.

***

Среди прочего - длинного списка претензий к Лиге Злодеев - Шото ненавидел то, что ему так и не дали закончить Юэй.

Ему нравилось болтать с Мидорией и остальными одноклассниками. Ему нравилось выкладываться на сто процентов на тренировке с Бакуго. Ему нравился чай Яойорозу, пение Джиро и порой странные, но смешные шуточки Каминари.

В Юэй он был по-настоящему счастлив.

И у него это забрали.

***

Мидория держал перед собой кусок бетонной плиты на манер щита. По ту сторону был самый настоящий огненный ад, в котором потоки пламени перехлёстывали через край как настоящие океанские волны. Ослепляющий, обжигающий океан огня, от которого Мидорию и раненную женщину позади него отделял крошащийся от жара и осыпающийся кусок бетона. Так себе укрытие.

- Пожалуйста, Тодороки, ты не обязан этого делать! - закричал он, молясь, чтобы его голос прорвался через рёв пламени. Ему не ответили, но на миг - или ему померещилось - огонь отступил. Перчатки на его руках сгорели, кожа покрылась волдырями, а думать, во что превратились ладони вообще не хотелось.

- Тодороки! - снова понадеялся на удачу Мидория. - Здесь женщина, и она ранена!

Пламя отступило. Рыкнув напоследок, словно алый голодный зверь, оно растворилось без следа. А в следующее мгновение, всё сковало льдом, и руки примёрзли к айсбергу, в который превратился их бетонный щит, а ноги вмерзли в землю по пояс. Мидория закричал от боли, когда обжигающий холод пронзил искалеченные ладони, и позади него застонала женщина. Бросив короткий взгляд через плечо, он убедился, что с ней всё относительно в порядке, просто шок от холода.

- Что, не добьёшь его? - раздался с той стороны преграды голос Мистера Компресса. - У нас так дела не делаются, наполовину.

- Так иди и сделай это сам, - коротко обрубил Тодороки, и голос его был глухим и злым. - Только не я потом буду объяснять Шигараки, кто лишил его удовольствия расправиться с Деку.

- Ну конечно, в этом всё дело, - хмыкнул Компресс, но уверенности в его голосе больше не было. Впервые Мидория порадовался, что каким-то безумный образом умудрился стать архинемезисом Шигараки Томуры.

А когда Исцеляющая девочка накладывала ему мазь на ожоги, он далеко не впервый раз пожалел, что на спортивном фестивале на первом году обучения помог Тодороки Шото снова пользоваться пламенем левой стороны.

***

Это был звонок с неизвестного номера.

Если бы Шото сказали, что его жизнь разрушит один телефонный разговор, он бы не поверил.

Голос на том конце был незнакомым, хриплым и усталым, даже каким-то скучающим.

- Тодороки Шото, у меня для тебя предложение, от которого ты не имеешь права отказаться.

Так он начал. И сказал, что нужно делать, а когда Шото ответил холодно и чётко “нет”, то из палаты за его спиной раздался пронзительный крик. Голос Фуюми взвился на невероятно высокой ноте, полной паники, и сердце Шото остановилось. Он бросился назад и увидел свою мать, бьющуюся в конвульсиях на полу, а Фуюми пыталась удержать её за плечи. Как будто если прекратить дрожь, то припадок тут же прекратится.

- Как я уже сказал, у тебя нет права отказаться, - напомнил голос из трубки, которую Шото всё ещё держал в руке.

- Хорошо, - сдавленно прохрипел он. - Хорошо, я понял, хватит!

- Молодец, - сказал голос, уныло вздохнул, и звонок прервался. И мать тут же обмякла в объятиях Фуюми, которая облегчённо разрыдалась. И подняв руку к щеке, Шото понял, что тоже плачет.

***

Иида почувствовал, как его левая нога ухнула в пустоту, так и не найдя опоры. Он ухнул вниз, прижимая к себе девочку и понимая, что ему ничего не остаётся, кроме как сгруппироваться и смягчить для неё падение своим телом. Так будет правильно. И больше думать не о чём.

Резкий рывок чуть не заставил его выронить девочку, но Иида её удержал. Запрокинув голову, в ореоле света он различил двухцветные волосы.

- Давай её мне, - натужно выдохнул Тодороки, удерживая двух человек - а Иида в костюме весил почти немало - над пропастью. Внизу тьма услужливо скрывала высоту в несколько десятков метров.

Иида хотел сказать “Пошёл к чёрту”, или “Думаешь я поверю предателю?” или даже “Отпусти”, хотя последнее было бы несусветной глупостью. Вместо этого он поднял девочку и поддержал, пока Тодороки, отпустив одну руку, перехватил и прижал её к себе. А потом уставшие, взмокшие от напряжения пальцы левой руки соскользнули, и Иида понял, что его больше ничто не держит. Он видел ужас в глазах девочки, читал отчаяние во взгляде Тодороки, чувствовал странную лёгкость внутри, как аттракционах, где тебя резко роняют вниз.

И очень хотел, чтобы всё это оказалось дурным сном.

***

- Прошу вас всех уважительно относиться к нашему новому члену, - сказал голос - опять чёртов безликий голос - из динамиков телевизора.

- А разве можно ему верить? Он ведь герой, - с сомнением протянул человеко-ящер. Шото не знал, как его зовут, но неожиданно приятно было узнать, что хоть кто-то ещё считал его героем.

- После того, что он устроил? - хмыкнул Даби, и голос его звучал с энтузиазмом свежеоткопанного трупа. - Я не удивлюсь, если ему уже зарезервировали отдельную камеру в Тартаре.

- А мне он нравится, - улыбнулась Тога, заливаясь румянцем. Правда, хищный блеск в глазах выдавал её намерения с головой. - У него фарфоровое личико и такой чуде-е-есный шрам.

- Ты о чём? - Твайс сделал неуловимый шаг, оказываясь на линии обзора между Тогой и Шото. - Он выглядит очень крутым. Как побитая собака.

Оба верно.

- Ну в этом же вся прелесть! - вздохнула та, закатывая глаза, явно устав объяснять суть своих странных фетишей.

- Если всё дело в шрамах, то у меня и Шигараки куда больше шансов, - поддел её Даби, и на его шрамированной роже улыбка выглядела так, будто его лицо вот вот треснет пополам и отвалится назад, как у Пакмана. Ну как, “улыбка”, оскал скорее.

- Да нет же, ты не понимаешь... - действительно взялась объяснять Тога под путанные комментарии ревнующего Твайса.

Шото бросил их слушать и внимательно посмотрел на Шигараки. Тот улыбался как блаженный. Он был счастлив снова получать приказы от Учителя, и смотрел на Шото пустым взглядом.

- Я прошу вас всех! Уважительно! Относиться к новому члену Лиги, - голос из динамика без усилий перекрыл болтовню остальных. И в наступившей тишине раздалось вкрадчивое: - Он ведь нам теперь как член семьи, а о семье нужно заботиться. Верно, Шото?

Тот дёрнулся всем телом, как от пощёчины. Сжал зубы, уставился в камеру над телевизором ненавидящим взглядом. Если бы он знал кто, знал как, то уже испепелил бы это место дотла и даже быстрее, чем Курогири успел бы вытащить своих дружков.

Но о семье нужно заботиться.

***

Тога принесла ему одноразовый телефон. Не по собственной прихоти, и даже не по его просьбе, а по приказу Всезаодного. Чтобы держать его на игле.

И Шото почти что ощущал себя наркоманом, которому дали долгожданную дозу, потому что пальцы реально дрожали, когда он набирал выученный наизусть номер.

- Шото, - раздалось в трубке, и он облегчённо вздохнул. Развеялась ужасная мысль, что возможно всё уже давно напрасно, и вернулась уверенность в своём выборе. В череде нескольких весьма сомнительных решений.

- Шото, - повторила мать. - Я видела новости. Пожалуйста, ты должен прекратить. Не ставь на себе крест из-за меня.

- Мам, - начал было он, но волна чувств подступила к горлу, и все слова разом встали поперёк, мешая вздохнуть. Переведя дух, он продолжил: - Я не смогу. Не смогу бросить тебя и просто жить дальше.

- Но ты так хотел стать героем, - прошептала она. Шото слышал слёзы в её голосе, и самому хотелось плакать. Он знал, он всё прекрасно понимал, но поделать ничего не мог. Да и каким бы героем он стал, если бы пожертвовал собственной матерью.

Его выбор был правильным.

Ведь так?..

Название: Назойливый
Тема: канон
Автор: Shouto Team
Бета: Shouto Team
Пейринг, персонажи: Тодороки Шото/Мидория Изуку, Йоараши Инаса, Бакуго Кацки
Категория: слэш
Рейтинг: G
Жанр: юмор, slice of life
Размер: драббл, 356 слов
Краткое содержание: Йоараши не понимает, когда надо остановиться.

Йоараши не понимает, когда надо остановиться. Он избрательно-глухой или, может, избирательно-рассеянный, или даже избирательно-туповатый, потому что не слышит, не замечает или не понимает, что Шото не заинтересован в крепкой и громкой дружбе до гроба.

Бакуго не выдерживает первым — посылает коротко, но заковыристо, прибавляет шагу и почти убегает к станции. Шото бегать не любит. Навязчивая болтовня ему тоже не по душе, но бессмысленную спешку он не любит ещё больше.

— Тодороки, давай куда-нибудь сходим! — у Йоараши зычный голос и эмоции через край.

— Нет.

— Вот ты сегодня чем занят?

— Иду в «Вуки» с Мидорией, — Шото останавливается заново завязать шнурки, а Йоараши кружит вокруг него, неприятно напоминая акулу.

— О, это твоя девушка?

Шото тяжело вздыхает. Ладно, допустим, у Мидории внешность незапоминающаяся, а у Йоараши не самые лучшие память и внимательность, и они виделись всего один раз.

— Это мой друг.

— Даже лучше, тогда я с вами!

— Лучше не надо, — у Шото начинает звенеть в ушах, а мысль побежать следом за Бакуго уже не кажется такой уж неприятной. Бакуго, конечно, тоже бывает шумным, и тоже иногда не понимает, когда надо остановиться, но разговоры с ним обычно короткие и по делу.

— О, вот и станция! Ну всё, увидимся!

Наверное, всё-таки избирательно-глухой. Шото устало трёт ладонями лицо и тихо радуется, когда Йоараши уходит на другую платформу.

Бакуго не комментирует, но мелко вибрирует от смеха, и Шото делает вывод, что он злорадный засранец. К сожалению, вывод он делает вслух, и до самой станции Юэй Шото дремлет под непрекращающееся брюзжание.

***

Шото немного жалеет, что старался не обидеть Йоараги молчанием. Не сказал бы о планах на вечер — этот двухметровый ком эмоций не маячил бы сейчас на входе в торговый центр перспективой испорченного вечера. Мидория смотрит на перспективу с недоумением, Шото — с досадой, которая, с поправкой на его феноменальную эмоциональную выразительность, больше похожа на бытовую усталость.

А Йоараши машет им обоим с таким энтузиазмом, что поднявшимся ветром безо всякой причуды грозит сдуть проходящих мимо старушек.

— Это…

— Это Мидория, — Шото, не сдержавшись, фыркает. — И он не моя девушка.

— Приятно по…

— Он мой парень.

Шото ничего не имеет против Йоараши, но не может сдержать мелочное удовлетворение, когда тот примерзает к месту. Безо всякой причуды.

@темы: Визуал, Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Тодороки, Текст

---

Aizawa Shota team: Свободная тема

[Shota-chan]

Название: Такой разный Шота
Тема: Свободная тема
Автор:  Shota-chan
Форма: сет аватарок
Пейринг, персонажи: Айзава Шота
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер:120х120

1	2	3	4
5	6	7	8

Название: 24/7
Тема: свободная тема
Автор:  Shota-chan
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Айзава Шота/Фукукадо Эми
Категория: гет
Рейтинг: G
Жанр: романс, ER
Размер: драббл (302 слова)
Предупреждения: ООС, пост-канон

«В комнате слишком шумно», — сквозь сон думает Айзава и открывает глаза. На экране телевизора бодро скачут и поют молодые парни. Айзава хмурится — перед тем как заснуть он, кажется, смотрел нэшнл джиогрэфик.

— Уже проснулся?

Айзава видит, как Фукукадо лениво и с явным сожалением щелкает пультом и возвращается на канал о природе. Пока он спал, она успела устроиться на диване и улечься головой на его колени.

— На самом интересном месте, — Фукукадо недовольно ворчит себе под нос, но Айзава все равно слышит.

— И что ты в них нашла?

— Уверена, ты тоже засматриваешься на молоденьких девчонок, — усмехается Фукукадо, садится рядом и прижимается к его плечу.

— Не смотрю.

Серьезно, не смотрит. Да и зачем?

— Не ве-рю, — смешно тянет Фукукадо и тычет пальцем в его щеку. — Совсем-совсем? Там, на подроч?..

— Эми, — Айзава одергивает, намекая, что еще немного, и его терпению придет конец.

— Шутка, — смеется она и хватает себя за щеки. — Айзава назвал меня по имени, какая прелесть! А может, замуж позовешь?

«Фукукадо совсем не изменилась», — устало вздыхает Айзава, разглядывая ее покрасневшее лицо. Он до сих пор не понимает, как, находясь в здравом уме, предложил ей съехаться. Наверно, потому, что было лениво мотаться по отелям, вставать рано, чтобы успеть добраться до работы, переться на встречу с работы. Жить у него и быть вместе выходило намного проще.

— Прием, Сотриголова, — Фукукадо толкается острым локтем в бок — больно, между прочим, и фыркает: — Ты бы хоть глаза закрывал, когда в сон проваливаешься.

«Вот же ж глупая», — усмехается Айзава и обнимает ее, притягивая ближе.

— Не спишь? Что надумал? — подозрительно щурится Фукукадо, но устраивает голову на его груди.

— Надумал замуж тебя позвать.

Фукукадо замирает и, кажется, от шока теряет дар речи. Айзава прикрывает глаза и зарывается носом в ее волосы.

Нет, решает Айзава, дело вовсе не в «проще». Дело в том, что он хотел и хочет видеть Фукукадо двадцать четыре часа, семь дней в неделю.

Название: Не игра
Тема: свободная тема
Автор:  Shota-chan
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Катсуки Бакуго/Шота Айзава
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, пропущенная сцена, учебные заведения
Размер: драббл (347 слов)
Краткое содержание: Нужно было прекращать эти странные отношения, так не могло больше продолжаться. Бакуго — ученик, он — его классный руководитель, учитель. И, что бы там себе ни придумал Бакуго, ни о каких отношениях здесь не могло быть и речи.
Предупреждения: Возможен ООС.
Комментарий: Написано на арт

Айзава сидел в давно уже пустовавшей учительской и медленно обводил взглядом каждый листок с ответами на очередной тест. Ручка, чуть поскрипывая, оставляла на бумаге свой красный след. Результаты в целом были неплохими, но некоторые ученики едва набирали пороговый балл. Айзава расслабился, отодвинув от себя последний листок, отложил ручку и откинулся в кресле, смежая зудящие веки.

В коридоре послышались шаркающие шаги, некто зашёл в учительскую и медленно подошёл к столу Айзавы. Тому не надо было даже глаза открывать, чтобы узнать, кто мог прийти к нему в такое время. Бакуго тихо цыкнул, пытаясь привлечь к себе внимание, но Айзава и бровью не повёл, продолжая так же расслабленно сидеть, рассматривая темноту внутренней стороны век.

— Эй, учитель, — раздражённые нотки в таком знакомом голосе заставили Айзаву мысленно чертыхнуться. Он и сам не знал, почему не устроил Бакуго разбор полётов. Этот маленький демон ни в какую не хотел отставать от него, пытаясь день за днём искусить, замутить разум.

Тем временем Бакуго, ухмыльнувшись, резким движением руки разгрёб залежи тестовых бланков и уселся прямо на преподавательский стол, упершись ногой в стул, запачкав ботинком ткань чужих чёрных штанов. Бакуго почти что бережно ухватил пальцем кромку белых лент и потянул на себя. Айзава всё же открыл глаза и тихо выдохнул, перехватив горящий взгляд.

— Бакуго, слезай со стола. Он здесь стоит совершенно не для этого, — усталость, сквозившая в голосе, заставила Бакуго чуть унять раздражение. Он тряхнул светлыми волосам, наклоняясь ближе к лицу Айзавы. Тот внутренне напрягся, хотя внешне остался таким же безучастным к происходящему. Нужно было прекращать эти странные отношения, так не могло больше продолжаться. Бакуго — ученик, он — его классный руководитель, учитель. И, что бы там себе ни придумал Бакуго, ни о каких отношениях здесь не могло быть и речи.

Айзава обхватил рукой ногу, стоящую на его стуле, и произнёс уже совершенно серьёзно и твёрдо:

— Прекрати это. Немедленно. И уходи.

Бакуго лишь нахально усмехнулся, наклонился ближе и широко и влажно провёл своим языком по плотно сомкнутым губам Айзавы.

— Я не проиграю, — так же серьёзно ответил Бакуго, спрыгнул со стола и вышел из учительской, оставляя Айзаву в глубокой задумчивости.

«Не проиграешь? Но это не игра, Катсуки. Совсем не игра…»

Название: О шумных соседях
Тема: свободная тема
Автор:  Shota-chan
Бета:  Shota-chan
Пейринг, персонажи: Эми Фукукадо (Мисс Шутка), Айзава Шота
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: повседневность, юмор, флафф
Размер: драббл (570 слов)
Краткое содержание: о соседстве двух героев
Предупреждения: ООС

Мисс Шутка была героем весьма своеобразным. По мнению Шоты, она скорее походила на напарника, чем на героя. Физические данные, причуда, даже манера общения делали ее неподходящей для подобной работы.

И все же, офис этого исчадия ада находился в соседнем здании. И, будто назло Шоте, работала она ровно в те же часы, что и он.

— Эй, Сотриголова, — кричала Мисс Шутка из окна своего агентства, — пойдем вместе.

И Шота, придумывая все более изощренные ругательства, ждал на улице, пока Мисс изволит спуститься. Поначалу он пытался уходить, а после и убегать, но Эми непременно догоняла его и весь оставшийся день читала лекцию о том, как должны вести себя соседи.

Иногда, когда работы было немного, Эми заходила в гости. О своих визитах она никогда не предупреждала заранее, но Шота, невольно вытерпев несколько таких встреч, научился определять дату и время прихода гостьи по косвенным признакам. Впрочем, это не мешало Мисс Шутке заходить к нему в офис, пить чай и говорить, говорить, говорить…

— А потом, когда он, ну, ты знаешь, ушел по делам, я разговорилась с Хару. А потом мы пошли в парк. Представляешь? В парк!..

И так каждый раз. При этом Шота не понимал, откуда взялась Хару, кто ушел, и как парк связан с ее троюродной бабушкой.

После своих визитов уходила она обычно только вечером и, как правило, вместе с ним. Шота, деморализованный исходящими от Эми потоками слов, не сопротивлялся и покорно шел за ней по хитросплетению улиц.

— Оставь меня, — шипел на нее уставший Шота. Эми смеялась, глупо шутила и, бросив ему что-то вроде «не выдумывай», бодро сворачивала в какое-нибудь кафе. Шота, напустив на себя самый недовольный вид, плелся следом.

А после все повторялось вновь.

— Эй, Сотриголова! — Эми бежала по дорожке в нескольких метрах от него. — Сегодня тоже поработаем.

Шота кивал и, прибавив шаг, пытался скрыться в недрах своего офиса.

***

Мисс Шутка явно задерживалась. Несмотря на все свои недостатки, она была довольно пунктуальной и появлялась на улице ровно в десять пятьдесят пять.

— Эй, Шутка, я пошел, — крикнул Шота, когда минутная стрелка преодолела цифру пять. Ответа не последовало и он, пожав плечами, отправился работать один.

Идти было непривычно тихо. Шота, довольный тем, что можно не открывать рот лишний раз, вслушивался в город, а тот в вою очередь, почувствовав умиротворение Сотриголовы, старался вести себя тише.

Так продолжалось несколько дней. Шота выходил из агентства, ждал пять минут и, не дождавшись, уходил по своим делам. Тишина, окутавшая его работу, казалась невероятной. Никто не рассказывал про школу, про концерты местной рок-группы, вечно вляпывающуюся в неприятности Хару и прочую чушь.

Равно как и никто не приходил к нему без его ведома. Так, к субботе на журнальном столике стояла всего одна чашка, окруженная несколькими коробочками из-под некогда съеденных Шотой бенто.

Для конца недели офис казался каким-то подозрительно пустым. Не было упаковок из-под печенья, сложенных аккуратной стопкой у мусорки, двух-трех чашек, резинки для волос и, главное, не было звуков.

Впервые за все время работы офис показался Шоте пустым. Хотя он и работал всегда один, чего-то этому серому помещению недоставало. И чем дальше Шота удалялся от работы, тем больше он с ужасом осознавал чего именно.

Офису не хватало слов.

***

Утром понедельника Шота, необычно сонный даже по его собственным меркам, плелся в офис через парк.

— Ну что, Стерка, сегодня тоже поработаем? — крикнула ему Эми, пробегая мимо. Шота коротко кивнул. Оставшийся путь до работы они проделали вместе.

— Знаешь, Стерка, — вместо прощания бросила ему Эми, — я скучала.

Она широко улыбнулась.

— Наверное, я тоже, — ответил ей Шота. А про себя добавил: «хотя и ненадолго».

Название: Необходимость
Тема: свободная тема
Автор:  Shota-chan
Бета:  Shota-chan
Пейринг, персонажи: Айзава Шота/fem!Хизаши Ямада
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: романтика, флафф
Размер: драббл (636 слов)
Краткое содержание: Почему проклятая Ямада выбрала своей мишенью именно его — он не знал. Даже представить себе не мог. Однако с этим можно было только смириться, потому что если ей в голову что-то приходило, то дальнейшее сопротивление было совершенно бесполезно.
Предупреждения: оос

— Эй, Ластик!

В средней школе она раздражала.

Шота, конечно, молчал. Переносил стоически все её неудачные и слишком громкие шутки, после которых следовал настолько же громкий и неприятный смех, но всё-таки молчал. Девушку обижать было не в его правилах, какой бы назойливой она не была. Её оставалось только игнорировать. Или, если уж это не удалось, а удавалось это крайне редко — пытаться скрыться под любым, даже самым идиотским предлогом.

— Ластик!!!

Её голос доставал его просто везде. Спрятаться от него было невозможно — Шота уже проверял. Почему проклятая Ямада выбрала своей мишенью именно его — он не знал. Даже представить себе не мог. Однако с этим можно было только смириться, потому что, если ей в голову что-то приходило, то дальнейшее сопротивление было совершенно бесполезно.

— Ла-а-асти-и-ик!

В академии они, кажется, даже поладили. Если она уж совсем сильно мешала сосредоточиться на учёбе, её голос можно было просто выключить как ненужный шум в голове. Надо отдать Ямаде должное — она никогда не обижалась на него за то, что он чего-то не слышал или не помнил. Она даже не требовала от него разговаривать, только почему-то чуть ли не с каждым днём оказывалась всё ближе и ближе, то и дело касаясь то его руки невзначай, то колена под партой — в такие моменты Шоте казалось, что по его ноге бежит электрический ток, — то, внезапно утомившись, опускала голову на его плечо, и он вздрагивал, когда шёлк её золотистых волос падал на его грудь. Они всегда удивительно приятно пахли травой и фруктами, и Шоте приходилось порой несколько секунд приходить в себя, сдерживаясь, чтобы не ткнуться носом в макушку доверчивой девушки.

Он совершенно не понимал, почему Ямада постоянно вокруг него вертится, но, по крайней мере, это почти перестало его раздражать.

— Ну, Ластик!

Со временем он даже научился различать её эмоции, которые, как оказалось, имели весьма широкий спектр оттенков помимо вечной её необъяснимой радости и восхищений всем, что происходит вокруг.

— Да чего тебе?!

Сейчас она была уже почти обижена.

Девушка, лежащая на его коленях, довольно улыбнулась, мигом забывая, что уже начала на него обижаться.

— Ты о чём задумался? Не дозваться тебя уже полчаса!

По мнению Шоты эти полчаса длились всего пару минут, за которые она уже успела достаточно поистрепать ему нервы, однако он вновь ничего не сказал. Только вздохнул тяжело, положив ладонь на разлохмаченные волосы, и усмехнулся.

Они частенько сбегали вот так на крышу в последние пару месяцев.

Наверное, он был очень-очень глупым, раз до сих пор ни в какую не мог понять, почему Ямада так старательно преследует его изо дня в день почти с самого начала их знакомства. Почему касается его так странно, почему постоянно шутит и позволяет себе иногда проводить пальцами по его ладони так невесомо, будто бы совершенно случайно, то ли в надежде, что он не придаст этому значения, то ли, что он, наконец-то, обратит внимание на почти неощутимые прикосновения.

— Эй?! Ты опять что ли?!

Шота улыбнулся.

— Разве мы не пришли сюда именно для того, чтобы хоть немного посидеть в тишине?

Провёл ладонью по её волосам ещё раз, намотал на палец золотистую прядь и довольно хмыкнул, касаясь её губами и наблюдая за тем, как на щеках Ямады расцветает румянец.

Её волосы до сих пор удивительно приятно пахли фруктами.

— Ты чего это делаешь? — голос её звучал сейчас растерянно и даже слегка расстроено, почти что обижено.

И когда только Шота научился так её понимать?

— Прекрати… — уже несколько тише попросила она. — Ты же… Ты ведь сам этого… — Ямада видимо хотела добавить что-то ещё, но подавилась вздохом, когда губы Шоты накрыли её собственные, сминая их в ласковом поцелуе.

Румянец вспыхнул доселе невиданной Шотой краснотой, и она мгновенно закрыла лицо руками, отчего тот даже успел растеряться, однако вскоре вдруг убрала ладони от щёк и громко расхохоталась, поднимаясь с его колен и обнимая за шею.

Наверное, понимать её Шота научился в тот же момент, когда её громкий и искренний смех окончательно перестал его раздражать.

В тот день, когда смех этот стал влюблённому в него Шоте попросту…

Не-об-хо-дим.

Название: Человек
Тема: свободная тема
Автор:  Shota-chan
Бета:  Shota-chan
Пейринг, персонажи: Недзу, Айзава Шота
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: hurt/comfort, au
Размер: мини (1127 слов)
Краткое содержание: Он знал, что неволя следует за ним по пятам. Он знал ее, как никто другой. С самого детства он не видел ничего, кроме клетки и самого уродливого на свете лица — человеческого.
Предупреждения: ООС
Комментарий: AU, в котором академии Юэй еще не существует.
Написано благодаря анонам в дежурке.

Мелкий дождик накрапывал уже несколько часов, но Недзу это мало волновало. Свобода. Такая далекая и такая близкая, впервые в жизни он чувствовал ее и ни за что не хотел это чувство терять.

Он знал, что неволя следует за ним по пятам. Он знал ее, как никто другой. С самого детства он не видел ничего, кроме клетки и самого уродливого на свете лица — человеческого.

И вот, когда ему почти удалось уйти от одной проблемы, вторая буквально окружила его. Люди обступали Недзу со всех сторон, не давая расслабиться ни на секунду.

Впрочем, судя по всему, он не сильно их интересовал. Раз за разом они проходили мимо, даже не взглянув на зверька, чудом оказавшегося на окраине Токио. Им было все равно, и, хотя Недзу и боялся себе признаться, это делало его почти счастливым.

Надвигалась ночь. Судя по тучам, дождь не собирался прекращаться, и Недзу, обиженно хмыкнув, задумался о ночлеге. Выбор пал на небольшой парк между двумя кварталами. Судя по всему, он был не особо популярен среди людей, да и фонарей там было не много. Отличное место, чтобы спрятаться. А утром он убежит раньше, чем мимо него пройдет хотя бы один человек.

На окраине парка обнаружился небольшой сарайчик. Судя по всему, садовник хранил в нем некоторые инструменты и униформу. Подперев дверь граблями, он скидал в кучу несколько курток и, широко зевнув, улегся на них.

В помещении было уютно. Несмотря на отсутствие света и еды, здесь все же было тепло, а куртки, как ни странно, оказались довольно мягкими. Тяжелые веки сами собой опустились, и Недзу провалился в сон.

Разбудил его стук. Настырный стук в подпертую дверь, который, скорее всего, продолжался уже не первую минуту. Окон в сарае не было, других помещений тоже. Решив про себя, что терять ему, в общем-то, и нечего, Недзу взял в руки металлический совочек, ощетинился и стал выжидать.

Стучавший особо не церемонился. Услышав, что в коморке кто-то есть, он начал считать. Дойдя до цифры «три» человек попросту вышиб дверь и, не дожидаясь какого-либо ответа, вошел внутрь.

Недзу тоже не стал ждать. Перехватив покрепче свое оружие, он грозно зашипел и бросился на человека. Однако тот не спешил отступать. Что было дальше — Недзу не помнил. Все, что осталось у него в голове от того боя — два красных глаза, не мигая смотрящих на него из-под каких-то дурацких очков.

Когда Недзу пришел в себя, от сарая не осталось и следа. Место, в котором он оказался, было ему совершенно не знакомо. Маленькая, освещенная тусклой лампой комнатушка, практически лишенная мебели. Сам он лежал на белой, невероятно мягкой подстилке.

«Наверно, так живут люди», — решил он.

Оружия у него не было, равно как и карты. На мгновение лапки его мелко задрожали, но вскоре ему удалось взять себя в руки и, усмирив страх, заглянуть за дверь.

Там мебели оказалось значительно больше. Посреди комнаты стоял небольшой мягкий на вид диванчик, напротив которого находился маленький ящичек, назначения которого Недзу не знал. Также ему удалось рассмотреть несколько шкафов, небольшой стеклянный столик и большое, закрытое ажурной тканью окно.

— Ты вообще кто?

Перед Недзу возник высокий худой человек, одетый в нечто, напоминающее спортивный костюм.

— Я? — только и смог выдавить из себя Недзу.

— Ты, — отрезал человек. — И что ты забыл в парке? Из-за тебя пришлось поработать сверхурочно, так что ты мне должен.

— Где мы?

От волнения у Недзу пересохло во рту.

— У меня дома, — человек немного смягчился. — Есть хочешь?

Люди часто предлагали ему еду. Правда, крайне редко ее действительно можно было есть. Нет, в нее никогда не добавляли яд. Хотя, порой Недзу казалось, что от яда он бы не отказался.

Впрочем, есть хотелось, и довольно сильно. Он покинул лабораторию два дня назад, и с тех пор ему доставались разве что объедки. А питательного в них было еще меньше, чем в тех сомнительных «лакомствах», которые он получал до этого. Недзу коротко кивнул.

Еда оказалась вкусной. Человек назвал содержимое тарелок супом, Недзу спорить не стал.

Человек больше ничего не спрашивал. Просто молча выкупал и, нацепив на Недзу какие-то куски ткани, отправил его спать обратно на подстилку.

А наутро он исчез. Когда Недзу разлепил глаза, в доме было пусто. На столе стояла тарелка супа и лежала короткая записка: «вернусь вечером». По какой-то неясной причине, он решил подождать.

Человек действительно вернулся вечером. Вопреки ожиданиям Недзу, вернулся один.

— Я принес немного еды. Ты ешь рыбу?

Недзу коротко кивнул. Человек отправился на кухню, где, взяв в руки острый нож, принялся нарезать овощи.

С полчаса Недзу наблюдал за ним, после чего любопытство все же взяло верх, и он, осторожно приблизившись, спросил:

— Как тебя зовут?

Человек на секунду задумался.

— Айзава. Айзава Шота. Можешь звать меня как хочешь. А тебя?

Недзу поколебался.

— Н-недзу, — тихо выдавил он. — Разве ты не хочешь сдать меня обратно?

Шота отрезал рыбе голову и замер.

— Обратно — это куда? — медленно процедил он. Недзу судорожно сглотнул.

— В лабораторию. Разве ты не для этого меня забрал?

Шота мотнул головой.

— Знаешь, — нарочито громко сказал он, — ты не выглядишь, как лабораторный зверек. По правде сказать, ты меньше похож на животное, чем многие мои знакомые.

Недзу не стал отвечать. Остаток вечера они провели в тишине.

Утром Шота снова ушел. Недзу, несколько расслабившийся в новой для него обстановке, решил обследовать квартиру. Ему удалось найти: пять книг, три из которых были действительно интересными, два фотоальбома, на страницах которых преимущественно мелькал Шота с каким-то неизвестным блондином, гору одежды, почему-то исключительно черной, корм для рыбок, которых он, как ни старался, так и не обнаружил, телефон и стопку старых газет.

К приходу человека Недзу успел прибраться и, как ни в чем не бывало, расположиться на диване. Шота, принесший на этот раз уже готовую еду, молча сунул ему несколько рисовых шариков и сел рядом.

— Знаешь, — Недзу медленно развернул первый шарик, — ты странный.

Бровь Шоты медленно поползла вверх.

— Ты не пытаешься меня убить, не возвращаешь ученым. Даже не посадил меня в клетку. Зачем я тебе?

Шота медленно сглотнул рис и, внимательно взглянув на Недзу, бросил:

— Да, в общем-то, незачем.

— Тогда, — продолжил Недзу, — я могу идти?

Шота перевел взгляд на окно.

— Иди. Куда направишься?

Недзу на секунду заколебался.

— Не знаю. Наверно, туда, где вас нет.

— И чем ты там займешься?

Шота откусил от шарика внушительный кусок.

— Пожалуй, изучу вас получше, — протянул Недзу. — А после, когда у меня будет достаточно данных, я покорю ваше общество.

— Как? — Шота удивленно уставился на собеседника.

— Пока не знаю, — улыбнулся тот, — Могу казать одно — при нашей следующей встрече ни один человек не посмеет смотреть на меня свысока.

И он засмеялся. Смех Недзу пробрал Шоту до костей, однако, он больше ничего не сказал.

А на утро Недзу исчез. О его присутствии напоминали лишь несколько клочков шерсти на диване и короткая записка: «За мной должок».

@темы: Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Айзавы, Текст, Челлендж

---

Tenko Team: свободная тема

[Tenko Team]

Название: Камелия Тема: свободная тема Автор: Tenko Team Форма: арт Пейринг, персонажи: Шигараки Томура Категория: джен Рейтинг: G Размер: 650x847 Предупреждения: бета-версия

@темы: Визуал, Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Шигараки

---

Iida team, стрип «Shades of red and blue»

[Iida team]

Название: Shades of red and blue
Тема: канон
Автор: Iida team
Форма: рисунок (стрип)
Пейринг, персонажи: Тодороки Шото/Иида Тенья
Категория: слэш
Рейтинг: R
Размер: 690 x 4400 px

@темы: Визуал, Свободная тема, Fucking Fest '18, Команда Ииды

---

Iida team, фик «Цветы перед дождем»

[Iida team]

Название: Цветы перед дождем
Тема: AU/кроссовер
Автор: Iida team
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Иида Тенсей/Иида Тенья, ОЖП и ОМП
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс, экшн
Размер: 10 043 слова
Краткое содержание: Все было шиворот-навыворот, и даже Пятно оказался не тем, кем Тенья его считал.
Предупреждения: горизонтальный инцест

Тенья думал, что Пятно убьет его в том переулке.

Но Мидория явился очень вовремя, совсем как… Как настоящий герой, как Всесильный на видео, которое облетело весь интернет: «Все будет хорошо. Почему? Потому что я пришел». Тенья лежал щекой на вонючем асфальте и понимал, что ему очень повезло, и что спасения он не очень-то и заслуживает. И вообще, расслабляться было рано. Паралич воспринимался ужасно, Тенья внутри себя орал что-то вроде «Встань и иди», и разум метался в окоченелом его теле. Он словно бы внутри себя полз или взбирался куда-то, и тень Пятна отвесно падала на него, длинная и издевательская, как его язык. И что-то было не так. Что-то было сильно не так, и Тенья все никак не мог уразуметь, что именно. По стене прошло отражение длинной ледяной вспышки. Тодороки. Но холода Тенья не почувствовал.

Он попытался сосредоточиться, получалось это с трудом. Раненый герой рядом с ним то и дело постанывал, раздражающе и ритмично. Тенья прислушался. Интервал между стонами составлял ровно четыре секунды. Бой продолжался, но Тенья словно отдалился от него. Огонь и лед, встопорщенные волосы Мидории и голос Пятна звучали теперь на периферии, похожие на звук включенного телевизора, в нем герои сражались со злодеем, а Тенья сидел в пещере своего тела и пытался думать. Выходило не очень: то и дело из глубин памяти всплывало бессмысленное, какое-то сонное лицо брата и его «Прости, я подвел тебя». Следом за этим чувства Теньи — страх, боль, ярость — поднимались темным взбаламученным облаком.

Так нельзя, подумал Тенья, он нужен своим друзьям и должен самому себе. Ему вспомнилось, как брат учил его медитации. Вдохни, успокойся, сосредоточься. Тенья глубоко вдохнул. Мир на секунду остановился. Асфальт пах розами. Тенья, не поверив себе, снова глубоко вдохнул, на этот раз принюхиваясь. Никаких сомнений, до этого вонючий асфальт — чем он вонял? Тенья не мог вспомнить — отчетливо пах розами, и не какими-то, а сортовыми розами тетушки Фумико. Она жила за три дома от родителей Теньи, и в своем садике выращивала исключительно розы: большие и маленькие, красные, розовые, желтые, кустовые и шпалерные, и конец весны и первую половину лета вся улица приторно благоухала розами.

«Думай, Тенья, думай».

Паралич проходил, начали шевелиться пальцы. Если это розы тетушки Фумико, которым неоткуда здесь взяться, значит или он сошел с ума, или… Тенья сжал руку в кулак.

— Ты вообще собираешься нам помогать? — на него смотрел Мидория.

Все в переулке замерло. Пятно сидел на корточках, прильнув к карнизу, Тодороки безмолвно стоял, и пламя бездымно сжигало его левую половину. Тенья почувствовал себя частью любительского спектакля. Прежде ужасный, переулок теперь напоминал декорацию. Статисты ждали.

— Собираюсь.

Тело подчиняется разуму. Тенья вскочил. Он бил наугад, инстинктивно целясь туда, где запах роз был гуще всего, такой густой, что его почти можно было увидеть, как марево над разогретой мостовой.

Он попал. Реальность вокруг него начала оплывать потаявшим воском. Над черным исчезающим небом открылось вдруг солнце, переулок раздался вширь и посветлел, тишина — а там была тишина, всеобъемлющая, гнетущая, лишь слегка замаскированная голосами Пятна и Мидории — сменилась шелестом листвы и далеким гудением электрички, вскоре затихшим вдали. Ветер пах розами. Тенья посмотрел на себя — из-под доспехов проступала обычная школьная форма. Пахло паленым. Тенья суетливо охлопал тлеющие штаны. Он бил с ноги, машинально включив двигатели. Носок кроссовка был в крови.

Она лежала чуть поодаль, похожая на мешок тряпья с надетым поверх париком. Тенья пошел было к ней, но споткнулся и упал. Мир вокруг напоминал ему ботинки, которые слишком велики. Небо оказалось слишком высокое, асфальт — чересчур жестким, те самые розы (или другие?) выглядывали из-за высокой ограды по правую руку и оглушительно пахли. Реальность была слишком реальная. А Тенья словно бы выполз на улицу впервые после затяжной утомительной болезни. Небо как будто дышало над ним — то отращивая низкий облачный слой, то поднимая его. Тенья попробовал встать на четвереньки, понял, что у него не получится, и пополз. Школьная сумка била его по боку, асфальт был похож на наждак и жалил ноги сквозь форменные брюки. Ветер перебирал невнятного цвета волосы на том, что было человеком, пока Тенья его не ударил. Ему казалось, он полз целую вечность под жарким взглядом солнца, уставившегося ему в затылок. Если бы не весна, Тенья свалился бы с солнечным ударом.

Она вполне отчетливо дышала. Незнакомое лицо, приличная одежда. Тенья отшвырнул ее в стену, о которую она стукнулась, упала и потеряла сознание. Тенья лежа смотрел на нее, и ему казалось, что его тошнит, но как-то странно, как будто бы не физически. Голова не кружилась, но переулок, чистый, просторный тупичок в спальном районе, словно бы мерно раскачивался с небольшой амплитудой.

И тут до Теньи дошло. Часто понимание похоже на озарение, вспышку света в пыльной захламленной комнате. Тенья провалился в ревущую липкую темноту. Падение было почти физически ощутимым: на миг день вокруг него вывернуло наизнанку в фальшивую душную ночь, и луна посмотрела на Тенью слепым насмешливым глазом поверх головы Пятна, и Тенья падал в этот взгляд, как в устье колодца, и в ушах у него бухало и продолжало бухать, даже когда он пришел в себя с телефоном в руке. Сумка лежала подле него с оторванной лямкой, переворошенная и смятая. Экран телефона мигал сообщением. Тенья машинально открыл его. «Вы рядом с нашей пиццерией? Только сегодня…»

Тенсей для Теньи всегда был номером один и именно под этим номером был забит в телефоне. Решетка, один. Тенья не решался приложить трубку к уху и держал ее напротив лица.

— Что, еще не дома? — Тенсей шел и улыбался, его изображение на экране телефона подрагивало. — Ладно тебе, мама сказала… Тенья? Что с тобой? — Тенсей остановился.

— А что со мной? — хотел спросить Тенья и не смог, голос изменил ему, и слова куда-то пропали.

— Тенья! — Тенсей так близко сунулся в экран, что, казалось, готов был пролезть сквозь него. — Ты где?

Тенья молча повернул телефон к розам.

— Я сейчас.

Тенсей отключился. Тенья лежал на спине и смотрел на небо в рамке заборов, зеленых изгородей поверх и шпалерных роз, покачивающих головками.

* * *

Рука Тенсея лежала у него на плече.

— Тен-кун, честное слово, мы просто поговорим, — инспектор, невысокий, изящный человек с длинным усталым лицом, явно был с Тенсеем на короткой ноге.

Ноги. Тенья ничего не мог с собой поделать: то и дело смотрел на ноги Тенсея. На здоровые, целые ноги Тенсея. На то, как он ходит, как стоит. Тенье казалось, ему больше ничего не нужно ни в этой жизни, ни в следующей — лишь бы Тенсей ходил и стоял бы вот так же, за его правым плечом. Сам Тенсей, судя по всему, дошел уже до стадии легкого умопомешательства от тревоги.

Он прибежал — нет, прилетел к Тенье, запыхавшись, в сопровождении троих его лучших напарников. Все это время Тенья, лежа лицом в небо, придумывал, что сказать. До него вдруг дошло, что все выглядит как сцена нападения, причем нападающим оказывался как раз он.

Тенсей ничего не стал спрашивать и шикнул на Тенью, когда тот открыл рот. Напарники, не подходя ближе, встали на расстоянии десяти метров друг от друга, образовав вокруг Теньи треугольник. Тенсей тоже подошел к нему не сразу — Тенья следил за ним, повернув голову. Тенсей потоптался, присел на корточки, потрогал асфальт…

— Эй, Тенья, ты стоял там минут пятнадцать минут, почему так долго?

Один из напарников, наклонившись, рассматривал женщину.

— Я простоял там три недели... — Тенья сглотнул.

Тенсей снял шлем и наклонился над ним. Его лицо заслонило все небо: встревоженный взгляд, крепко сжатый рот, сведенные брови. До этого Тенья смотрел, до боли вывернув шею, как он идет, и каждый шаг Тенсея отдавался в нем эхом, как у голодного, который смотрит, как кто-то другой ест.

— Ты как? — Тенсей положил руку ему на щеку.

Перчатка пахла нагретым металлом. Холодный жестокий голос сказал в голове у Теньи — не смей плакать, тряпка, и чуть тише шепнул — все неправда, ты думаешь, что освободился, но это не так, это самообман, всего лишь само… Тенья глубоко вдохнул, задержал дыхание и выдохнул. Тенсей был настоящим, Тенье ли не знать.

— Ингениум, она ранена! Нужна скорая.

— Скорая и полиция, — отозвался Тенсей, и неуловимо изменился, превращаясь в Ингениума, непогрешимого героя всего детства Теньи. — Все будет хорошо, — сказал его герой.

Ну, если под «хорошо» он подразумевал полицейский участок…

Первый полицейский предложил Тенье признаться и нудно уговаривал на это минут десять, не слушая ничего из того, что он говорил, а у Теньи осталось так мало сил на сопротивление. Он едва не вспылил. Затем к первому полицейскому присоединился второй с тем же предложением. Тенсей пришел спустя целую вечность и привел с собой инспектора Кобаяши — человека с длинным белым лицом и выражением глаз «как вы все меня достали».

— Кобаяши… — голос Тенсея будто сгустился и понизился.

Тенья никогда у него такого не слышал. Полицейские заткнулись как хор по жесту хормейстера.

— Ну, как дела? — Кобаяши потер руки быстрым, хищным движением, словно вымыл их в воздухе. — Все ваши показания мы уже записали...

Он кивнул полицейским, и те быстро откланялись и вышмыгнули за дверь, закрыв ее с раскатистым хлопком. В ярко освещенной допросной, голубовато-стальной, с угнетающе-низким потолком и двухсторонним зеркалом в полстены, на мгновение повисла тишина. Тенсей беззвучно подошел к Тенье и встал за спиной, положив руку ему на плечо. Именно этого Тенья и хотел уже долгое-долгое время, поэтому, чувствуя, как лоб покрывается холодным потом, подумал, что, наверное, это часть иллюзии, которая никак не закончится. Инспектор Кобаяши пронзительно смотрел на него.

— Доктор! — он гулко постучал в дверь и обратился к Тенсею. — Ты же позволишь его осмотреть?

Ладонь у Теньи на плече сжалась, но Тенсей, наверное, кивнул. Вопрос явно был исключительно формальным. Доктор зашел и уперся шишковатой головой в потолок. Чтобы поместиться, ему приходилось стоять, скрючившись.

— Простите, доктор, — Кобаяши тут же пододвинул ему стул.

Тот кивнул, сел и снял очки. Белки у него в глазах не соответствовали своему названию, потому что были угольно-черными. В абсолютной черноте висели радужки пронзительного зеленого цвета, пробитые точкой зрачка. Этот взгляд оказался совершенно завораживающим, Тенья смотрел и не смел даже моргнуть.

— Притягивает? — голос у доктора был низким и очень холодным.

— Да, — шепнул Тенья. Его засасывало. Взгляд затягивал его, как воронка в темной воде.

— Вмешательство было, — доктор обхватил ладонями подбородок Теньи, — смотри мне в глаза. Глубже. Направо. Налево…

Тенья захлебывался и сражался. Ему казалось, он и правда тонет. Его манило вниз, в светящиеся тихие глубины, но сдаться он не мог — его ждал Тенсей.

— … Уровень С с нестабильным временным контролем, — когда Тенья пришел в себя, доктор что-то надиктовывал Кобаяши, низко наклонившись над столом.

Голова казалась чугунной.

— Прости, — Тенсей обнял его за плечи.

И Тенья, который только что больше всего хотел, чтобы все это закончилось, передумал. В мыслях его царил сумбур, то и дело наплывали лоскуты воспоминаний — каких-то совершенно никчемных: он ест в столовой (а Тенсей лежит в коме), бежит в дождевике, разбрызгивая лужи, и боится опоздать (а Тенсей лежит в коме), разговаривает с Мидорией…

Тенсей положил подбородок ему на макушку.

— Скажите, сколько в вашей иллюзии прошло времени? — инспектор Кобаяши и доктор таращились на них. Тенье было почти все равно. Он попытался прикинуть — и не смог.

— Я не знаю…

— Давайте так: когда именно произошло переломное событие, которое все изменило?

— Ммм… После спортивного фестиваля… То есть нет, скорее во время. После этого прошло недели три…

— Тенья, — Тенсей присел рядом с его стулом и заглянул ему в лицо. — Спортивный фестиваль был сегодня.

Его голову словно сдавило тисками. Конечно, он знал, какое сегодня число, он же увидел дату на экране телефона. Увидел — и не поверил. Со времени фестиваля для него прошла целая жизнь, арена, шум толпы, вспышки фотоаппаратов на трибуне — все виделось ему ужасно далеким и ненастоящим, как сон, который вот-вот позабудется. Тенсей взял его за руку. Он словно бы побледнел, и казался расстроенным и помолодевшим.

Инспектор Кобаяши откашлялся:

— Посмотрите, пожалуйста, узнаете ее?

С фотографии на Тенью смотрела симпатичная, но какая-то совершенно неприметная женщина. Стоило отвести взгляд от фотографии, как становилось невозможно вспомнить ни ее черты, ни даже цвета волос.

— Впервые вижу, — честно ответил Тенья.

Инспектор поджал губы.

— Это Юи Сатоши.

— Сатоши?

— Да-да, сеть ресторанов «С&Ко» принадлежит ее мужу, — инспектор поморщился. — Так вот, госпожа Юи Сатоши. Она в свое время пыталась поступить в «Юэй», но провалила вступительные испытания и пошла в школу куда ниже рангом, и ту закончила кое-как и, даже не пытаясь претендовать на геройскую лицензию, вышла замуж за господина Сатоши. Вела жизнь образцовой домохозяйки, нарожала детей и жила долго и счастливо.

В тишине было отчетливо слышно, как инспектор нервно постукивает кончиками пальцев по папке, из которой только что вытащил фотографию. Тенья поежился. Допросная была неуютная, выстуженная, кроме того, ему отчего-то мерещилось, что на него устремлен невидимый, но ощутимый взгляд сотни выжидающих глаз. Тенсей сжал его ладонь.

— Инспектор, — доктор откашлялся.

— Да-да, — тот словно очнулся. — Так вот. У жизни госпожи Сатоши оказалась и обратная сторона: ее телепатический дар.

— Достаточно редкий, должен сказать, — от голоса доктора температура в комнате словно упала еще на несколько градусов. Он вещал так, словно глотка его была устьем в пещеру, скованную вечной мерзлотой. — Она не то чтобы внушает мысли, скорее дает некий мысленный посыл, благодаря которому жертва делает за нее всю работу, достаточно только поддерживать давление и ждать.

— Жертва? — Тенсей особо выделил слово, даже не пытаясь скрыть угрозу в голосе.

Доктор достал из кармана пиджака большие очки с зеркальным покрытием, в котором пронзительно отразился свет лампы под потолком.

— Жертва, — повторил он спокойно.

— Так вот, — поспешил встрять инспектор. — Герои постоянно тренируются, вне зависимости от того, какой дар им достался, укрепляют тело и сознание. Госпожа Сатоши, так и не получив лицензию, все время продолжала тренировать свой дар. Не намеренно, конечно, — тут же добавил инспектор.

— Она контролировала мужа, — очки доктора взблеснули. — Может, и не только его.

— И вы так быстро это поняли?

Доктор, судя по движению головы, перевел взгляд на Тенью, невидимый, но тяжелый.

— Долго ли умеючи. К тому же, предполагаю, вы переоценили ущерб, который ей нанесли: она получила скользящий удар в бок и отделалась единственной царапиной и несколькими ушибами. До развода пройдет.

Доктор улыбнулся, обнажив неровные тусклые зубы. Все лицо его от улыбки собралось в желтоватые складки и стало походить на странную карнавальную маску.

— Доктор, пожалуйста, не делайте так больше, — инспектор выглядел так, словно у него разболелся зуб.

Тенсей продолжал сидеть на корточках возле Теньи, и его присутствие было тихим и обнадеживающим, чем-то, на что Тенья мог хотя бы мысленно опереться: он ничего не понимал. Получалось, что эта женщина — обычная домохозяйка, с даром, конечно, но дар есть у всех, к тому же у него сложилось впечатление, что она пользовалась своей причудой наполовину неосознанно, да и причуда была того вида, применение которой очень быстро входит в привычку и становится чем-то незаметным — толика удачи, что-то вроде заговоренного храмового амулета в кармане. Выходило, что она и злодеем-то не была… Но стала им, напав на Тенью. Она почти убила Тенсея, сказал тот самый рассудительный голос в его голове. Нет, ТЫ почти убил Тенсея, она тебя лишь слегка подтолкнула.

— Все было бы хорошо у госпожи Сатоши, — инспектор вертел папку на столе, как доску для общения с призраками, — если бы не ее идея-фикс: академия Юэй. Сама она не поступила, но решила, что кто-нибудь из ее детей обязательно должен пройти. Она возлагала особые надежды на старшего сына: умница, отличник. В общем, он провалился.

Инспектор, вздохнув, посмотрел вверх и влево. Тенья сидел и мерз — тепло исходило лишь от руки Тенсея. Казалось, инспектор старается не смотреть на него, словно Тенья в чем-то провинился.

— Дальше, — попросил он, сам удивившись своему тихому беспомощному голосу.

Инспектор вздохнул.

— Дальше он поступил в другую школу, не лучшую, но хорошую… И, в общем, где-то неделю назад покончил с собой. — инспектор пожал плечами. — Тут-то она и слетела с катушек. Конец истории, — добавил он, хотя это было и так понятно.

Тенье понятно было только это.

— Но почему я? — спросил он одними губами.

Инспектор ткнул в него пальцем.

— Форма.

Тенья непонимающе посмотрел на свой пиджак.

— Ну и что… — он осекся, потер герб, гордо вышитый на кармане. — Она напала на меня из-за формы?

Инспектор устало потер лицо. Доктор молчал, и отражение лампы покачивалось в стеклах его очков. Тенсей едва заметно гладил Тенью по руке, чертя плавные, медленные круги большим пальцем на ладони.

Тенья всегда думал, что знает, кто такие злодеи. Они ну… злые. Противоположность героев. Люди, которые разрушают порядок. Женщина на фотографии была совершенно обыкновенной.

— Простите, — Тенья подвинулся к столу, притянул к себе папку и раскрыл ее. Инспектор молча ему позволил.

В папке лежало три тонюсеньких листочка и еще одна фотография. На ней счастливая улыбчивая женщина средних лет обнимала троих хохочущих детей на фоне аккуратного двухэтажного домика. У мамы Теньи был целый альбом похожих фотографий. Нет, он конечно, знал, что злодеи — такие же люди… В теории. На практике…

Госпожа Сатоши улыбалась, прижимаясь щекой к волосам старшего сына. Теперь уже навсегда не поступившего в Юэй.

— Надеюсь, на этом все? — Тенсей, выпрямившись, закрыл папку. — Мы можем быть свободны?

Инспектор вяло повел рукой. Тенсей истолковал это однозначно. Доктор отодвинул стул и с хрустом выпрямился, бурча про низкие потолки.

— Идемте, я подвезу вас. Все равно вашим родителям куковать тут со всеми бумагами до поздней ночи.

— Мама с папой тоже?..

Тенсей сжал его локоть.

— Тен-кун, мне же не надо напоминать тебе о правилах? — словно бы между делом уточнил инспектор, заводя машину.

(«Зови меня Кобаяши-сан», — предложил он Тенье еще в коридоре.

«Не приставай к моему младшему брату», — буркнул Тенсей.

Кобаяши-сан рассмеялся. Тенья смотрел на них и завидовал, и радовался тому, насколько его брат умеет сходиться с людьми, но радость его была ущербная, память о прошлом, которое безвозвратно закончилось. Тенья чувствовал себя змеей, пытающейся вползти в старую шкуру).

— Никуда не уезжать, из дома желательно не выходить, — Тенсей скривился и махнул рукой.

— Может быть, к тебе в офис? Переоденешься. Я закурю? — добавил он без перехода.

— Нет, — сердито ответил Тенсей.

Тенья хотел сказать то же самое, но сдержался: ему не пристало вмешиваться в разговор старших.

— Нет, не поехали в офис или да, закуривай? — Кобаяши-сан засмеялся и зажег сигарету.

— Поехали уже, — Тенсей, улыбнувшись, слегка пнул водительское кресло: он сел на заднее сиденье рядом с Теньей и теперь держал его за руку. И Тенья держал его за руку, и странным образом эта длинная, сильная ладонь была для него тем единственно реальным, за что он мог уцепиться.


***

— Давай сначала поедим.

Тенсей был выше его, но словно заглядывал в его лицо снизу вверх. Тенье как-то хотелось успокоить его, но он не находил слов.

— Представляешь, — невпопад сказал он, — а я сегодня проиграл…

Тенсей с облегчением рассмеялся и хлопнул его по плечу:
— Разве же это проигрыш? Вот я на первом курсе…

У них в гостиной на почетном месте висели две его золотые медали за выигрыши на фестивалях. Тенья привычно подумал о том, как гордится братом, но мысль эта был тусклой и ненастоящей.

— Садись. Соображу-ка я нам омурайс. Как раз рис остался. О, и тыква в меду. Хочешь тыквы?

Тенья следил за тем, как он ходит, и думал, ну надо же, как просто, шаг туда, шаг обратно… Время раскрылось вокруг него тишиной спящего дома, в котором только они с Тенсеем на кухне, а остальные комнаты спят в темноте, и только слышно, как в гостиной громко тикают папины любимые напольные часы, и будущего словно бы не существует, оно прямо здесь, лишенное определенности и надежд, невысказанное и мирное.

Тенсей поставил перед ним тарелку. С омлета Тенье подмигивала рожица из кетчупа.

— Итадакимас.

— Итадакимас, — с опозданием подхватил Тенья.

Они молча поели. В середине ужина Тенсею на мобильник позвонила мама, и что-то долго говорила в трубку — Тенья не разобрал ни слова, но знакомые интонации в потоке неразборчивой речи вдруг настолько успокоили его, что он едва не уснул прямо на месте.

— Оказывается, вам дали два дня выходных, — Тенсей налил им чаю. — Рад?

— Да, наверное, — воспоминания все еще казались Тенье сложным запутанным клубком, и ему с трудом удавалось отличить настоящие от призрачных — ни чем все закончилось, ни как он уходил с соревнований, Тенья не то что не помнил, не мог разобрать. Перед его внутренним взором сразу вставал закат за окном: густое рыже-синее небо, спины холмов, дома, снова дома, темные одинокие палки деревьев за окном и рефрен в его голове: «Тенья, с твоим братом…»

С его братом все было в порядке, он смотрел на Тенью с немым беспокойством во взгляде.

— Слушай, ты мне не нравишься — от этих слов Тенсея Тенья вздрогнул, едва не уронив чашку, — давай вместе примем ванну, как раньше.

Тенсей улыбнулся, и на левой его щеке появилась ямочка. Тенье показалось, у него ослабели колени.

«Нет! — завопило у него в голове. — Ни за что!»

— Ага, — тихо сказал он беспомощным детским голосом.


***

Тенсей совершенно его не стеснялся, и Тенью вдруг ударило пониманием, что, по-хорошему, стесняться и нечего: Тенсей видел его всяким, голым, плачущим, проигравшим и победителем, измазанного мороженым и кровью, спящим. И это было совершенно взаимно, но Тенья больше не мог смотреть на него как прежде. Проблема была именно в нем.

Он приезжал в больницу к Тенсею и просил разрешения сделать хоть что-нибудь, и ему разрешали — под присмотром медсестры протереть Тенсею кожу там, где не было повязок. Всего Тенсея у Теньи было — руки (не везде), стопы и, пожалуй, бедра. И Тенья аккуратно протирал, нет, гладил Тенсея осторожными медленными движениями, и думал о том, что это, наверное, как будто потирать камень, призывая божество. И он молился, призывая божество этого тела, покинувшего его на произвол судьбы. Тенсей был весь в трубках — одна из них торчала у него из бока, так удобней, объяснила ему медсестра, один из бесконечных дружелюбных клонов, сменявших друг друга два раза в сутки. Тенья приходил, и медсестра снимала простыню с Тенсея, как могла бы поднять покрывало с музейного экспоната, и в этих движениях Тенье чудилась гордость коллекционера, заполучившего в свое собрание очередной экспонат. Однажды, когда Тенья расчесывал Тенсею волосы, у него началась эрекция. Он помнил, как потянуло вдруг в животе, и перед глазами замельтешили черные точки. Ему пришлось отпроситься в туалет под каким-то совершенно нелепым предлогом. Потом он долго, до красноты мыл руки. Из зеркала на него взглянул вдруг Тенсей, и Тенья в первое мгновение дрогнул и испугался, и потом стоял, глядел в свои глаза — красные радужки и белки в полопавшихся капиллярах, глаза очень усталого человека — и растерянно думал, насколько это правильно — ненавидеть себя.

Тенья вспомнил то зыбкое чувство. В ванной царило уютное влажное тепло, пахло травяным шампунем Тенсея, из-за уютного света слабенькой лампочки пар казался золотистым облаком. Тенсей, сидя на табуреточкие, старательно намыливал голову, что-то напевая под нос. Тенья смотрел на то, как перекатываются мускулы на его руках и спине, на ложбинку позвоночника, по которой стекает вода, и что-то похоже на тошноту пульсировало у него в желудке.

— Не мало ли воды? — спросил он, откашлявшись.

— Для нас двоих? В самый раз, — Тенсей, опустив голову, смывал шампунь. Вода, звонко журча, сливалась в утробно булькающий сток.

Тенсей выпрямился и отряхнулся, как мокрый пес, Тенью запятнало брызгами.

— Тенья, ну что ты как неродной, — Тенсей протянул ему руку.

Для него все было по-прежнему, очевидно, конечно, но для Теньи эта мысль была подобна озарению. Тело двигалось, как деревянное. Он сел и согнулся, обхватив колени руками.

— Эй, ты чего? — в голосе Тенсея сквозила растерянность. Он положил руки на плечи Теньи. — Все так плохо?

— В том видении ты впал в кому, — глухо отозвался Тенья. — Столкнулся со злодеем, и он тебя почти убил, и ты…

— Погоди. Давай сначала залезем в ванну.

В молчании Тенсей намылил ему голову, спину, жестко промял плечи — и это было здорово, у Теньи тут же перестала болеть шея, до этого словно б стиснутая спазмом.

— Дальше сам, — Тенсей бросил ему мочалку.

— Отвернись, — буркнул Тенья. Уши горели.

— Чего это?

— У меня встал. — Тенье хотелось как страусу вонзить голову в пол.

Тенсей расхохотался:
— Нашел, чем удивить. Вот помню я, как в предпоследнем классе старшей школы застал тебя, когда…

Тенья бросил в него шампунем, и Тенсей играючи его поймал.

— Оставь смущение, робо-братец, мы оба тут мужчины. Можем поговорить по-братски о всяком таком…

— Это было бы неправильно по отношению к особам, которых мы стали бы обсуждать, — Тенья выпрямился, уперев кулак в бедро и тыкая в Тенсея указательным пальцем.

— А можем и не говорить, — Тенсей лукаво улыбался, сложив руки на бортике ванной и устроившись на них подбородком.

Тенья, застеснявшись, попробовал прикрыть пах ладонями, но ему показалось, что так стало только хуже.

— Подвинься.

Вода поднялась и плеснула через край.

— Так что ты там говорил про меня?

Тенья без очков и так все видел слегка расплывчато, а пар дополнительно размывал очертания. Влажная кожа Тенсея сияла золотистым муаровым блеском. Тенья слегка потерялся в мыслях.

— Ммм… Кома. Ты лежал в коме…

Ванна давным-давно была для них обоих тесной. Они сидели, плотно прижавшись коленям. Тенья не удержался, цапнул Тенсея за ногу, потянул на себя.

— Эй! А если бы я утонул?

— Здесь слишком тесно.

— Ну вдруг.

Тенья рассматривал ступню — ступня как ступня. Ткнул под основание большого пальца, Тенсей дернул ногой и рассмеялся:

— Щекотно...

Тенье до сгустившейся пелены перед глазами хотелось поцеловать эту ступню. Поцеловать с благодарностью. «Припадаю к стопам вашим», — всплыло откуда-то.

— Тенья, пусти, — сказал Тенсей внезапно изменившимся голосом.

Тенья вдруг понял, что гладит его по лодыжке повторяющимся длинным движением, которым в видении (ненастоящем! ненастоящем!) протирал Тенсею кожу. Он нехотя разжал хватку.

Тенсей был весь красный, к потному лбу прилипли влажные волосы.

— Ну вот, — пожаловался он с неловкой улыбкой, — теперь и у меня та же проблема.

Он двумя руками прикрывал пах.

— Я не хотел… — растерянно протянул Тенья.

— Да, конечно, — Тенсей неуклюже выбрался из ванной, — случается…

Тенсей, кое-как вытеревшись, завязывал юкату, липнувшую к мокрой коже. Он открыл дверь в умывальню, впустив прохладный воздух. Пар потихоньку рассеивался, вода стыла. Тенья понял, что все испортил.

— Брат, подожди, Тенсей!

Юката липла к ногам и путалась. Тенсей только что вышел за дверь, но Тенью вдруг ударило иррациональным страхом, что он сейчас заглянет к Тенсею в комнату, и его там не будет, и дом покажется ему ровно таким опустелым и тихим, каким казался, когда мама ночевала в больнице, а отец отправлялся на ночное дежурство в агентство, и Тенья оставался наедине с грустной унылой тишиной.

— Ты чего? — Тенсей стоял на площадке второго этаже и удивленно таращился на него.

Тенья, задыхаясь, повис на перилах. Он не помнил, что говорил, в горле першило, глаза резало, влажная юката, прилипшая к телу, вдруг стала холодной, как дохлая рыба, выловленная в реке.

— Тенья, чшшш.

От Тенсея пахло мятой и можжевельником, его объятие было и теплым, и сильным. Тенья сопел ему в ворот. Они стояли и покачивались, словно бы в каком-то почти неподвижном, странном танце.

— Все закончилось, — прошептал Тенсей в волосы Теньи. — Все позади.

Когда-то Тенье с лихвой хватило бы этой его уверенности. Он почти висел в объятии Тенсея, придавленный и опустошенный из-за усталости фальшивого времени, которое вцепилось в него когтями и зубами, и не хотело отпускать. Тенье было хорошо, физически хорошо, и ему очень хотелось верить, как он верил прежде, что все замечательно сложится, ведь Тенсей уже здесь. Но эпоха невинности для него закончилась. В нем завелся циничный голос, и голос этот шепнул: «Подождем». И шепнул: «Беги от него, пока он ничего не понял».

— Спокойной ночи, дорогой брат.

Последнее, что видел Тенья, закрывая дверь в комнату, — потерянное лицо Тенсея и его протянутые, опустевшие руки — он словно бы не верил, что Тенья мог оставить его.

Чуть позже, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подушку, Тенья подумал о том, что утешало его все это время: «Хорошо, что это был я, а не кто-то из моих друзей».

***

Тенье снилась пустыня — в ночном сумраке белоснежные барханы тускло светились и походили на снежные холмы. Ветер гнал по ним кисейную поземку из крупитчатого песка, похожего скорее на сахар или на соль. Тенья брел, утопая по щиколотку. Посреди гладкого темного неба висела луна — огромная, плоская и неживая. Ровный лик не пятнал ни единый кратер. Корона переливалась выжженным желтоватым светом.

«Где же?» — подумал Тенья.

«Я здесь, — шепнул ему Пятно и обнял за плечи. — Идем».

И они пошли. Луна висела в небе как прибитая, ветер вился вокруг на нее, и временами казалось, что песок сыплется сверху. Пятно мерно и шумно дышал, и язык свешивался из его пасти, и казалось, что он пробует им воздух, как змея.

Тенья шел, стиснутый костлявой тяжелой рукой, и чем дальше, тем больше ему казалось, что Пятно врастает в него.

«Наверное, потому что я придумал его», — мысль эта пришла, как бывает во снах, спокойно и естественно, но Тенья ей воспротивился. В Пятне что-то было совершенно чуждое, что-то застарелое, холодное и опасное, как будто он причастился некоему изначальному злу, простому и понятному, тому самому, которому Тенья знал определение, и мир становился прост и понятен, распадаясь на белое и черное. Черное небо, светлый песок. Он закручивался в воронки и… поскрипывал?

«Как думаешь, догоним?» — Пятно протянул руку, и тень от нее пролегла ясной указательной стрелкой.

Впереди по холмам с еле слышным скрипом катилась инвалидная коляска, словно бы сама по себе. От человека в ней видно было только голову, безвольно склонившуюся к плечу. Коляска ехала рывками, вздыхая «скрип-скрип».

«Тенсеееееей!» — заорал Тенья во сне и проснулся.

***

Внутренний голос Теньи оказался прав: ничего не закончилось.

Мама с утра на кухне готовила завтрак, то и дело отгоняя Тенсея от блюдечка с маринованным дайконом, и казалась усталой, помятой, но спокойной — совсем не такой, как та, другая мама. Тенья старательно напоминал себе о различиях.

— Тенья, открой, — попросила она, когда во входную дверь вдруг постучали, — наверное, это папа. Наконец-то, — мама заворчала под нос, — а то отпусти его в полицию к дружкам.

— Маааам, — укоризненно протянул Тенсей.

— Что? Твой Кобаяши тот еще фрукт.

— Он не мой.

— Кажется, он об этом не знает…

Тенья слушал их перепалку, пока шел к двери.

— Йо, — на пороге стоял Айзава.

В первый миг Тенья даже не понял, кто это — никогда еще не видел Айзаву в цивильном: потертые широкие джинсы, балахонистая футболка с принтом соблазнительно раскинувшейся Леди Полночи. Разве что прическа и взгляд у Айзавы остались прежними.

— Учитель, — Тенья низко поклонился.

— Ага, — Айзава похлопал его по склоненной голове и прошел в дом. — Какая морока все эти разъезды.

— Ингениум!

— Сотриголова! Сколько лет сколько зим.

— Все такой же восторженный? — Айзава поковырял в ухе.

— А ты завел себе предмет для обожания? — Тенсей кивнул на его футболку.

— Не путай дармовой мерчендайз с преклонением! — Айзава поводил указательным пальцем, повернулся и низко поклонился маме Теньи, — Иида-сан.

— Хотите чаю?

Солнечное утро как будто нахмурилось. Айзава сел и чинно сложил руки на столешнице.

— Спасибо.

Тенья почему-то ожидал, что он скажет что-то еще, такое же, как их перепалка с Тенсеем. Но Айзава не сказал больше ни слова. Молчание давяще сгущалось.

— Айзава, что случилось? — тихо спросил Тенсей.

— Неудача всей моей жизни, — тут же отозвался он. — Ладно, вру, последнего года. Я — классный руководитель класса «А». Неприятности моих учеников — мои неприятности. Да, Иида-кун? — казалось, он обращается и к Тенье, и к Тенсею.

Мама Теньи подала ему чай, и Айзава пил его, своим тяжелым, привычно неподвижным взглядом гипнотизируя Тенью.

— Можете сказать, в чем дело? — именно мама прервала напряженную тишину.

— Могу, но только им двоим, — Айзава расплывчато кивнул на Тенсея и Тенью. — Внутренние интересы академии…

Мама подобралась, сказала нарочито мягко:
— Тенья мой сын.

Айзава взял из вазочки хлебную палочку и звонко ее разгрыз.

— Действующий герой в вашей семье сейчас только один. Я буду разговаривать с ним и со своим подопечным.

— Поехали в офис, — тихо сказал Тенсей.

Айзава кивнул и встал, стряхивая крошки с впечатляющих прелестей Леди Полуночи на футболке. Тенья вдруг понял, что это, кажется, было оказание моральной поддержки его семье. Эксклюзив от Айзавы.

В машине они молчали. День, прежде солнечный, и правда нахмурился. Улица до сих пор пахла розами настолько, что запах проникал даже в закрытую машину.

«Наверное, будет дождь, — рассеянно подумал Тенья. — Цветы перед дождем всегда пахнут сильнее…»

В офисе их ждала вся вчерашняя компания: инспектор Кобаяши, еще более бледный и утомленный, доктор — он сидел на стуле, неподвижно сложив на коленях костлявые лопатообразные ладони — и человек с головой пса.

— Шеф полиции, — представил его Кобаяши.

— Представитель Академии, — Айзава поднял руку.

— Приступим.

Шефу, судя по всему, было жарко, он шумно дышал, вывалив язык, и то и дело макал его в чашку, в которой постукивали льдинки.

— Сделаю кондиционер посильнее…

— Приступим, — Айзава выкопал в кармане резинку и собрал волосы в неаккуратный хвост. — Итак, сегодня утром госпожа Сатоши сбежала.

У Теньи запищало в ухе раздражающим комариным писком.

— Как это случилось? — тяжело спросил Тенсей.

Кобаяши гулко откашлялся и поправил узел галстука. Вообще-то у Тенсея был удобный офис: его небольшой стол, круглый стол для совещаний, мягкие кресла, диванчик — все уютное, темных ненавязчивых цветов, светлые фактурные стены с большой фотографией восхода луны на стене. Тенья любил забегать к Тенсею: заваривал ему и себе чаю, кто-нибудь из помощников обязательно угощал его чем-нибудь вкусненьким — печеньем или дынной булочкой, и Тенья пил чай и во все уши слушал, как Тенсей обсуждает с подчиненными свои дела. И Тенсей обычно ему шептал: Тенья, поменьше энтузиазма, а то от тебя пар сейчас повалит.

Этот самый офис показался вдруг Тенье ненастоящим, как иллюстрация в интерьерном журнале под статьей: как обставить офис, чтобы не отпугнуть клиента. Все было такое… усредненное. Кроме людей.

— Случилось вот как, — Кобаяши прокашлялся и снова вцепился в галстук. — Ее оставили в больнице…

— Господи ты боже мой! — рявкнул Тенсей.

Тенья вздрогнул. Доктор поднял лицо, наполовину скрытое очками.

— Мда… — протянул Айзава. — Вот бы я курил, сейчас дымил бы как паровоз. Почему я не курю?

— Потому что сигаретный дым разъедает глаза, — буркнул Тенсей.

— И правда…

— Палата была под охраной, — Кобаяши рассматривал свои руки так, словно видел их впервые. — Я поставил лучших людей… Она же просто женщина. Просто напуганная женщина.

— Вот так оно и работает, — доктор покачал головой. При неподвижных руках все его движения выглядели неестественно.

— Я должен извиниться за своих людей, — шеф полиции встал и низко склонил мохнатую голову. — Это непозволительный промах.

Айзава, запустив обе руки в волосы, шумно чесал голову, морщась и гримасничая.

— Что мы знаем о ней?

— Думаю, это вопрос к вам, — доктор повернул к нему стекла очков. — У Юэй всегда было хорошо с информированностью.

— Информированность тут ни при чем. — Айзава вздохнул. — Доктор, не тяните.

Тот потер подбородок.

— Я коротко пообщался с ней, уверенный, что в ближайшее время ее переведут в камеру, а там глушилки, то-се… Госпожа Сатоши в той или иной степени держала в подчинении половину района.

— Вы шутите, — ахнул Кобаяши.

Шеф полиции задышал глубже. Тенья сидел ни жив, ни мертв.

— Какие тут шутки. А я закурю, простите.

Доктор достал из кармана пачку и закурил, с видимым удовольствием выдохнув горчащий дым.

— Впрочем, думаю, что она делала это не слишком осознанно.

— Ее муж сказал про нее, что она «любила нравиться», — Айзава, откинув голову и вытянувшись на стуле смотрел в потолок. — И успешно нравилась всем поголовно. Ее муж не изменял ей даже в командировках. Хорошая жена, любящая мать…

— Я провел изыскания, — доктор достал из портфеля очередную папку и развернул. — Ее сын. Вот уж у кого был редкостный дар. Предвиденье.

Доктор потряс указательным пальцем.

— Покажите, — Тенсей пододвинул к себе папку. Он сел рядом с Теньей, и все это время тот чувствовал успокаивающее тепло его бока, которое теперь пропало.

— Я думал, такого не бывает, — растерянно протянул Тенья. — Как можно предсказать будущее.

— Никак, — света из окна становилось все меньше, и очки доктора потемнели, превратившись в два слепых черных круга. — Это не умение видеть будущее в его абсолютном значении, это умение формировать его. Достаточно мощный, но при этом пассивный телепатический дар, и способности к логическому мышлению, проще говоря, умение просчитывать события на несколько шагов вперед, учитывая множество переменных. Так вот, пассивную телепатию у мальчика нашли, а до предвиденья не додумались.

Доктор выпрямился и скрестил костлявые руки на груди, тут же став похожим на терпеливого грифа в ожидании добычи.

— Что ж, — напряженно сказал Тенсей, — Юэй упустили свой шанс, печально. Но к чему разговоры об этом мальчике?

Тенья смотрел на брата и словно впервые его видел: потемневшее, настороженное лицо, нос с легкой горбинкой, который придавал его лицу оттенок привлекательной хищности — сейчас Тенсей сидел, подавшись вперед, с закаменевшей челюстью и внимательным, неподвижным взглядом. Такого его Тенья не знал. Он вдруг подумал, что вот это и именно это и есть Ингениум, настоящий герой. Охотник в засаде, расчетливый, целеустремленный и безжалостный. Тенья вспомнил, как Тенсей рассказывал ему о добродетелях героя: скромность, уважительность, понимание долга перед обществом… Никакого противоречия, подумал Тенья.

— Так вот, мальчик, — доктор холодно усмехнулся, — уверен, его мать знала. Ему бы развивать логическое мышление: шахматы, математика, умение просчитывать. Вряд ли он смог бы сознательно пользоваться даром, но некие механизмы управления у него появились бы. Она, по свидетельству родных, считала это интуицией, предполагала, что дар разовьется сам.

— К чему вы это? — Айзава, наклонившись вперед, постучал по папке.

— Даже с неразвитым даром он мог, по моим подсчетам, видеть на десять минут вперед.

Кто-то длинно присвистнул, и Тенья не мог сказать кто.

— А веду я вот к чему: вероятно, у его матери причуда гораздо сильнее, чем мы думали.

— Почему же он провалился? — тихо спросил Тенья.

Все посмотрели на него, он выпрямился и расправил плечи.

— Десять минут, это очень много. Если экзамен не изменили, он мог бы ну… придумать что-нибудь.

— Мать слишком сильно давила на него, — сухо ответил доктор. — И, думаю, в определенный момент подпалила ему мозги. Это не он, а она сорвалась. И вот теперь мы подошли к главному.

Доктор положил локти на стол и сложил пальцы домиком.

— Коллеги, каждая из ваших организаций в свою очередь запросила мое экспертное мнение, — доктор по очереди кивнул Тенсею, Айзаве и начальнику полиции. — Оно таково — это женщина опасней опасного. Мы имеем дело с расчетливым, внимательным телепатом, который годами держал в подчинении не только семью, но и толпу посторонних людей. И теперь она слетела с катушек.

Доктор пошевелил руками, и это выглядело странно, как будто его пальцы пытаются превратиться в паучьи лапы.

— Ваши предложения?

В наступившей тишине Тенья вдруг понял, что на улице стемнело, и уже какое-то время идет дождь: капли мерно стучали в карниз, за окном загудела и проехала машина, шурша колесами по влажному асфальту.

— Мне приснился сон, — задумчиво сказал Тенья. — Пустыня, и я шел, и Пятно словно в меня врастал…

Тенья говорил все тише: ему показалось, он несет околесицу. Тенсей не стал брать его за руку, но незаметно подвинулся ближе.

— То самое… То есть тот самый Пятно, — доктор потер подбородок. — отличный, кстати, антигерой. Я слушал ваш допрос, — пояснил он, ничуть не смутившись. — Этот Пятно такой продуманный…

— Это не я! — Тенья сжал кулаки.

— И отлично, — Айзава закапывал капли в глаза. — Еще не хватало.

— Я правильно понимаю, что у нас осталась какая-то связь? — Тенья смотрел только на доктора, потому что ему было страшно.

Он сидел в этой комнате, слушал этих людей — и чем дальше, тем больше понимал, на что будет похожа его работа — на череду темных затхлых переулков, в которых он будет искать людей, которые будут искать крови. И после этого они будут драться. И в темных мрачных переулках выжившим останется только один. И это — чувствовал Тенья — неправильно. Но для того, чтобы выжили оба, он должен перестать бояться. А, между тем, как ему казалось, все это время после нападения — пусть и недолгое, он потратил на жалость к себе, на попытку найти утешение в Тенсее. Не таков должен быть герой, в будущем — выпускник Академии.

— Тебе снился песок, а не вода, ты с кем-то срастался во сне. Ты что-нибудь искал?

— Я шел за Тенсеем. В инвалидной коляске, — Тенья сглотнул.

— Связь осталась, — по лицу доктора расползалась ухмылка, невероятно длинная и кривая.

— Я против, — Тенсей так хлопнул по столу, что Тенья едва не подпрыгнул.

— Академия тоже, — в ленивой повадке Айзавы сквозила хорошо скрытая угроза, — мы предлагаем поддержку, любую поддержку, — выделил он голосом.

— Полиция не поддерживает, — шеф подал голос впервые за все это время. — Наше дело — защита граждан. Потому-то мы и рассчитываем на героев.

— Ну и молодцы, — ответил доктор, — только у вас нет ни малейшего шанса. Знаете, люблю организованную преступность, прямо-таки обожаю. Если не обращать внимания на мелкую шушеру, а брать кого покрупнее — это всегда люди, у которых есть цель и, зная ее, их вполне можно накрыть. Злодеи, герои, больше злодеев, еще больше героев, — он как будто строил в воздухе лестницу. — Здесь у вас эта женщина, и вы понятия не имеете, что она учудит. Она вам покажет хаос.

Доктор откинулся на стуле.

— К тому же, молодой человек согласен.

— Тенья, — Тенсей повернулся к нему.

— Я согласен, — Тенья сжал кулаки. — Это мой долг как будущего героя.

Доктор, улыбаясь, крутил в пальцах пуговицу.

— Считаю, нам нужно проголосовать. При равном количестве голосов мы победили, да, Иида-кун? — он обращался к Тенье. Тот решительно кивнул.

— Голосуем.

Айзава, Тенсей и шеф явно были уверены в победе.

— Кобаяши? — тот отвел глаза, но руку не опустил.

— Что ж решено, — доктор с хрустом потянулся. Гриф дождался своей добычи.

— Последний вопрос — в иллюзии бывало ли у вас ощущение, что это не реальность? Хотя бы раз.

Тенья задумался.

— Однажды. Я шел вечером, а там стояло дерево, и луна…

Он не знал как объяснить это чувство, когда все вдруг кажется картонным задником у сцены — неподвижные крючковатые ветки, и луна, словно бы прямо между этих ветвей, похожая на забытую елочную игрушку.

Доктор приблизил свое лицо, и за стеклами очков, близко-близко, Тенья разглядел его фосфоресцирующие страшные глаза.

— Что вы ощущали в это время?

— У меня побаливало горло, как будто я его чем-то оцарапал, и неприятный привкус…

— В медицинских картах ее детей указаны частые кровотечения из носа, — Айзава выглядел так, словно откусил от лимона и все продолжает и продолжает его жевать, хотя ему нестерпимо противно.

— Вот и славно, — доктор потер руки, словно вымыл их воздухом.

— Погодите, — встрял Тенсей, — когда вы собираетесь?..

Тенья никогда не слышал в его голосе столько враждебности.

— Здесь и сейчас, — буднично ответил доктор. — Зачем тянуть?

***

Стремительно темнело. Дождь почти сошел на нет, и только время от времени напоминал о себе редким стуком капель в стекло. Тенья лежал на диванчике, слишком коротком для него, и чувствовал, как диванный валик под ногами неловко вдавливает сопла двигателей в икры. За все это время он ни разу ими не воспользовался, вот тебе и оружие героя.

Доктор сидел подле него и швырял в стену маленький резиновый мячик, который неизвестно откуда достал. Сначала постоянный мерный стук раздражал Тенью, потом начал успокаивать.

— Вы же проходили классификацию причуд?

— Угу, — по потолку пробежал свет фар и погас.

— Знаешь, как определить телепатическое вмешательство?

— Ммм… какие-то повторяющиеся действия или один и тот же человек, который так или иначе попадается на пути, или если что происходит неправильно — например, поезд едет кверху рельсами, или если попал в какое-то место и не знаешь, как в нем очутился…

Доктор кивал на каждое его слово. Кидал мячик в стену — и ловил. Тенья вдруг почувствовал себя дураком.

— Наверное, если бы я остановился и подумал, то мог бы понять…

— Ты и понял, — доктор пожал плечами. — На самом деле, трудно такое понять без привычки. Надо сходить в иллюзию раза два или три, чтобы приноровиться. Ты вообще молодец, сопротивлялся.

— Я лежал парализованный, — Тенсей оставил Тенье свою куртку, которую держал в офисе про запас, и Тенья, натянув ее на самый нос, вдохнул привычный успокаивающий запах, вперемешку — одеколон, мятный шампунь, еле уловимый привкус свежего пота.

— Но ты же не остался один, — из-за своих очков доктор казался чем-то неживым, мумией или вроде того. — С тобой были твои друзья — это и значит, что ты защищался. В свой самый темный час ты нашел силы кому-то довериться, более того, это значит, что и в реальной жизни ты веришь в них. Очень по-геройски.

— Вы утешаете меня?

— Успокаиваю, — честно ответил доктор. — Мне в такой обстановке нервные пациенты ни к чему.

— А как вас зовут? — наконец решился задать вопрос Тенья.

— Доктор. Я думал, ты понял. Это и есть мое геройское имя.

— Никогда о вас не слышал, — вдох-выдох, по потолку вилась еле заметная длинная серая трещина. «А Мидория наверняка знает…»

— Это все мои способности, — Доктор кудахчуще рассмеялся. — Такие больше подходят злодеям, — кажется, он искренне веселился.

— Где-то я уже это слышал.

— Где-то ты это уже встречал, — Доктор ткнул ему жестким пальцем в центр лба. — А теперь, Иида Тенья-кун, будущий герой и надежда нации, потяни за нить…

— Вы же поможете мне, если что?

— И не подумаю, — Доктор неприятно улыбнулся. — Я на это не подписывался. Не отлынивай, Тенья-кун.

Иида хотел было спросить «какая нить? куда тянуть?» Он моргнул — мгновение темноты — потянул за нить, и она отозвалась…

***

— Ну вот, дело и сделано, — Доктор прижимал его к дивану, навалившись всем телом: Тенья услышал, как Тенсей что-то выкрикнул, что-то связное и грозное, и рванул было к нему.

Доктор среагировал не хуже медвежьего капкана. Шум был приглушенный, Тенья напряженно прислушивался к нему: что-то падало и стучало, потом он услышал шум двигателей и начал сопротивляться с удвоенной силой.

— Ой, мой бок, мой бок.

Тенья кинулся извиняться.

— Вот и все, — Доктор перестал постанывать и спокойно поднялся. — Пойду посмотрю, как все прошло.

— А я?

— А ты подожди брата, отдохни. Тяжелый у тебя выдался денек.

Доктор на прощание включил лампу. Свет залил офис, приветливо отразившись в лакированных столешницах, прогнал тени из углов. Тенья и правда чувствовал себя чуточку усталым и сонным. Ну и самую капельку разочарованным — он надеялся, что его участие будет более активным.

Ну и пусть, подумал он, зато я всех спас… Это была мысль, полная детского бахвальства, и Тенья, полностью отдавая себе в этом отчет, с удовольствием покрутил ее и отбросил. За дверью ходили и тихо переговаривались. Тенье показалось, он узнал характерный мрачный голос Айзавы-сенсея.

«Все кончилось», — думал он.

Под веками у него царила уютная рыжеватая темнота.

«И вот сейчас придет Тенсей…» — его предвкушение сначала было жадным и нетерпеливым, но потом его разбавила волна грусти, как порция льда в горячем чае. Между ними с Тенсеем ничего и никогда уже не будет по-прежнему. Тенья закусил губу.

Хлопнула дверь.

— Ты чего сам себя грызешь? — голос Тенсея сначала звучал приглушенно из-за шлема, а потом сменился пыхтением. — Так и будешь притворяться, что спишь?

Тенья открыл глаза и лег на бок, поджав ноги. При его габаритах он едва помещался на диванчике. Тенсей снимал доспехи.

— Я не сплю.

— И не спишь, и не говоришь мне всей правды, — Тенсей стоял спиной, поэтому его голос звучал приглушенно.

— Какой правды? — Тенья сел.

— Эй, вы идете? — Кобаяши постучал в дверь, но заходить не стал.

— Начинайте без нас, — Тенсей застегивал свою любимую клетчатую рубашку. — К фотосессии успеем.

— Окей.

Тенья мысленно цеплялся за звук шагов Кобаяши, пока они не затихли. Больше опоры у него не осталось.

— О чем ты?

— Она залезла мне в голову, — Тенсей улыбался как-то по-новому, и Тенья никак не мог понять, что в этой улыбке, сожаление? Презрение? Превосходство?

Тенсей осмотрелся, при этом словно бы ничего не видя. Потер лицо. Перевел взгляд на Тенью. В его глазах появилось что-то безнадежное. Тенсей стал похож на себя ненастоящего (ненастоящего, упрямо повторил Тенья), на Тенсея перед комой.

«Прости, брат, я подвел тебя», — Тенья вдруг понял, что повторил это слово в слово, и осекся.

Он понял, что прижимает к груди куртку Тенсея. Тот сидел напротив в кресле — усталый, словно бы опустошенный, в рубашке, так и не застегнутой до конца, и между ними, невидимая, но оттого не менее уродливая, извивалась правда, такая, какой ее видел Тенья, когда в той проклятой иллюзии, во время тех проклятых трех недель, для него совершенно реальных, как реальна была кома Тенсея, его теплое, но вместе с тем неживое тело под руками, он заперся в ванной и плакал навзрыд, как не плакал даже в самом далеком своем детстве, потому что знал, что станет героем, как его брат, а герои не плачут. Он тогда дошел до кашля и медного привкуса во рту и долго умывался, а потом налил в ванну воды, сел в нее и выпустил на волю то, что постепенно зрело и оформлялось в нем в течение тех считанных, но словно бы бесконечных дней, в которые он прикасался к Тенсею и умолял сам не зная кого о помиловании — сначала для брата, а чуть позже — для себя. Он был себе отвратителен. Он любил Тенсея. Он так устал от себя…

— Что нам делать?.. — Тенья гладил и гладил куртку Тенсея, словно это была его рука.

Молчание Тенсея становилось все более давящим.

— Тенья, — тяжело сказал он, — так нельзя. Ты же понимаешь это? Ты должен уйти.

Тенсей сидел неподвижно, положив руки на подлокотники, и походил на судью, уверенного в своей правоте. Тенья встал и подошел к нему.

— Или я уйду, — взгляд у Тенсея сделался совершенно больной. — Ни ты, ни я не заслужили этого. Прости.

Тенсей нерешительно взял его за руку и заглянул в лицо снизу вверх:
— Ты же простишь меня?

— Боюсь, что нет, Сатоши-сан, — твердо ответил Тенья.

От Тенсея в кресле оглушительно пахло розами. Он (она?) взвился с кресла, целясь ногтями ему в шею. Тенья схватил его-ее за руки и попытался прижать к сиденью. Он вдруг понял, что совершенно не знает, что делать: они были где-то… нигде? в его разуме? и что ему делать?

Они перевернули кресло. Лампа под потолком сначала разгорелась до оглушительного белого света, а потом принялась мигать. Фальшивый Тенсей и Тенья кружились вокруг кресла. Такого злого лица Тенья никогда у Тенсея не видел — нос его заострился почти карикатурно, профиль стал птичьим. Когда лампа мигала, и наступала темнота, лицо Тенсея оплывало и становилось женским, с поджатым ртом и опаловыми светящимися глазами.

— Ты отвратителен, — шипела она, и голос ее змеился и менялся, превращаясь в голос Тенсея. — Я подвел тебя, брат, — издевалась она.

— Да, подвел, — она выплюнула эти слова практически Тенье в лицо. Свет-тень-тень… Темноты становилось все больше.

На свету Тенсей менялся. В белках полопались сосуды, запал рот, он словно старел на глазах.

— Тебе, тебе, — … тень, женщина тыкала в него темным когтем, — никого не спасти.

Тенья на очередном витке споткнулся о кресло и упал, и женщина нависла над ним. «А смогу ли я вообще включить двигатели?» — подумал Тенья.

Все было другим, потолок отдалился, свет зажигался все реже, в темноте женщина все росла и росла. Тенья смотрел на нее и жалел, хотя, наверное, должен был испугаться. Но облегчение, которое накрыло его, когда он понял, что это на самом деле не Тенсей, перевешивало. Тенсей никогда бы его не услал, Тенсей боролся бы за него до последнего, и Тенья был готов сделать то же самое.

— Чего вы хотите? — тихо спросил Тенья.

Свет маячил где-то далеко-далеко тусклой далекой точкой. На Теньей склонялась бесформенная клокочущая тень, уже не похожая ни на что живое. Тенья протянул руку. По ощущениям это было словно сунуться в облако ос.

— Верни мне сыыыыынааааааа, — взревела тень, превращаясь в волну, занесшую гребень на самим Теньей.

Тенья понял, что она действительно сошла с ума, подумал, что ей ничем уже не помочь: у кого она требовала вернуть ей сына? У случайного школьника в форме Юэй?

«Так это и происходит, — ласково сказал Тенсей из его воспоминаний, — случайное столкновение. Злодей налетает на героя…»

Знание, что он может убить ее, пришло к Тенье откуда-то изнутри. Она пришла в гости на чужую территорию, и Тенья был в своем праве. Он мог уничтожить ее. Оставить ее себе, подумал он. Устроить у себя в голове кладбище.

Тенья вдруг вспомнил Пятно. Вот кого он хотел, нет, жаждал убить. И Пятно сказал, что он не достоин звания героя.

Она тоже могла его убить. Волна нависла, готовая обрушиться на Тенью.

И тогда он закричал, нет, заорал во всю мощь своих легких:

— Ингениууууууум!

И включил двигатели в ногах.

***

Перед Теньей расстилались белые пески под безмятежной круглой луной. Куда ни кинь взгляд, везде были холмы, и Тенья пошел, неспособный определить направление.

Быть может, подумал он, я уже умер…

Времени не было, он шел и шел, и быстро заскучал. Луна никуда не двигалась, и не понятно было, в какую сторону дует ветер.

— Ускорение!

… Двигатели чихнули и затихли.

«Наверное, мне нужен апельсиновый сок…»

Вместе с ним пришло воспоминание о Тенсее — что-то про то, что он купит брату апельсиновый сок, тра-та-та, словно бы мотивчик давно позабытой песни.

А в прошлый раз, смутно вспомнил Тенья, я был не один. Кто-то шел рядом… Темнота. Тенья задумался, не переставая брести. А потом впереди появился Тенсей, и коляска скрипела…

Тенья понял, что слышит все тот же повторяющийся скрип. Он взбежал на холм. Впереди рывками ехала коляска. При каждом рывке голова человека марионеточно дергалась.

— Тенсей, подожди!

Его ноги тонули в дюнах, словно пески вдруг стали зыбучими.

— Тенсей! — Тенья, пыхтя, схватился за ручки коляски.

— С Тенсеем все в порядке, ты же знаешь, — на Тенью смотрел он сам, усталый и исхудавший. — Это же все происходило с нами. Значит, и кома наша, и все остальное. Как ты думаешь, мы сможем взлететь? Посмотри.

Тенья наклонился, чтобы взглянуть, но не удержал равновесия и упал. Небо перекувырнулось, на мгновение поменявшись местами с землей. Тенья потряс головой, пытаясь прийти в себя, но сделал только хуже. Он замер, пережидая головокружение. Он сидел в коляске, и ноги его ниже колена были металлические, словно двигатели потихоньку захватывали его, продвигаясь все выше и выше. Тенья попробовал встать, но ноги оказались слишком тяжелые, и он упал. Безвкусный песок захрустел на зубах.

«Все это неправда», — подумал он, с трудом перевернулся и лег на спину.

Они говорили с Доктором о том, как можно распознать иллюзию. Но вот как из нее выбраться…

«Сумею ли я взлететь?» — Тенья еще раз посмотрел на свои тяжеленные, неуклюжие ноги. Ответ был очевиден — нет.

«Значит, — подумал он, — надо придумать что-то еще. Взлет. Подъем. Что сделал бы Мидория? Хм. Что я вообще могу?»

Он зажмурился и потянулся в темноту. Когда он проморгался, на него вместо луны очень неодобрительно смотрел глаз Доктора — зрачок, вписанный в неоново-зеленую радужку.

Тенья помахал ему рукой. У него над ухом что дзинькнуло. Над песками прямо в воздухе открылись двери лифта.

— Теперь я у вас швейцаром? Как трогательно, — Доктор покачался с носка на пятку. Лампа в лифте отражалась от его лысины. — Я же говорил, чтобы не собираюсь помогать.

— У вас же лицензия героя, — Тенья понял, что по-дурацки улыбается.

Доктор поджал губы:
— Заползать будете сами, я подожду.

И Тенья пополз. Ноги весили тонну.

— А к чему эта пустыня? — он уже наполовину заполз в лифт и остановился отдохнуть. Доктор всячески демонстрировал нетерпение. — И этот другой я в коляске, и кома Тенсея?

— Пошевелите же мозгами, — с досадой рявкнул доктор, — это все ваши страхи. Сделайте с ними что-нибудь!

— Вы же были у меня в голове, — Тенсей смотрел на него снизу вверх.

— Умение хранить тайны пациентов — общее свойство священников и врачей.

— У священников не бывает пациентов.

Доктор пренебрежительно фыркнул:
— Тонкости терминологии.

Лифт дзенькнул и закрылся.

@темы: AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Ииды, Текст

---

Dabi Band: АУ/Кроссовер. Арт.

[Dabi Band]

Название: Дешевый постер
Тема: AU/кроссовер
Автор: Dabi Band
Форма: рисунок
Персонажи: Шигараки Томура, Даби
Категория:джен
Рейтинг: G
Жанр: ...постер?
Размер: 2000х2500 пикс.
Исходники: фото для фона
Предупреждения: плохой фотошоп

@темы: Визуал, AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Даби

---

Kirishima_team: арт, драббл

[Kirishima_team]

Название: Первое знакомство
Тема: AU/кроссовер
Автор: Kirishima_team
Форма: арт
Пейринг, персонажи: Киришима Эйджиро, Тамаки Амаджики (малая панда)
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: магия!ау
Размер: 857 x 857

Название: По мелочам
Тема: AU/кроссовер
Автор: Kirishima_team
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Киришима Эйджиро/Амаджики Тамаки
Категория: слэш
Рейтинг: G
Жанр: повседневность
Размер: 505 слов
Краткое содержание: Отдаёшь одно, получаешь другое

Интернет долго прогружается, вай-фай соседский, но едва знакомое лицо, хоть и в сплошных пикселях, появляется на экране телефона. Губы сами собой расплываются в широкую улыбку.

— Привет! — слишком громко для тихой комнаты приветствует Киришима и машет во фронталку рукой.

С той стороны, уже полностью прогрузившись в чёткую картинку, смущённо чешут нос и тихо отвечают:

— Привет.

Киришиму жутко умиляет это всё — и неловкое закусывание нижней губы, и скромная улыбка, и взгляд, мечущийся и не знающий за что зацепиться, но лишь бы не в камеру смотреть. Киришима залипает и спохватывается, когда Тамаки настороженно спрашивает:

— Что?

— А? Да нет, ничего, — неуклюже смеётся Киришима и чешет затылок. — Как там Рин?

Лицо Тамаки сразу смягчается, взгляд теплеет. Камеру закрывает ладонь, чтобы в следующую секунду показать убранную комнату — приоткрытое окно и цветок на подоконнике, шкаф в углу, зеркало на стене рядом, в котором отражается часть компьютерного стола и сидящий за ним Тамаки. Тумбочка рядом с одноместной кроватью, на которой, свернувшись клубочком, спит пушистый кот. На тёмном пледе светлая шерсть выделяется контрастом.

— Рин спит, — слышится голос Тамаки за кадром. — Выпросил сегодня у мамы рыбу, пока она готовила, и улёгся спать.

— Хах, узнаю его. Эй, Рин, спящая ты задница, я скучаю по тебе, — смеётся Киришима. — Погладь его за меня.

Перед глазами вновь появляется лицо Тамаки. Тот улыбается и кивает. Обещает:

— Поглажу. И передам, что ты скучаешь, если он не услышал твой крик.

Раньше Рин был котом Киришимы и прожил в его семье почти год. Но у недавно родившейся сестры аллергия на шерсть, и теперь Киришима мог лишь иногда узнавать, как поживает Рин, у его нового хозяина по видеосвязи.

Кроме сплошных очевидных минусов в сложившейся ситуации был и плюс — знакомство с Тамаки.

Киришима влюбился сразу, с грохотом — именно так остановилось и рухнуло его сердце, когда он впервые пересёкся с Тамаки взглядом. Он всего лишь открыл дверь своего дома, чтобы поприветствовать человека, пожелавшего забрать кота, а в результате провалился в бездну глаз, забыл как дышать и потерял почву под ногами. Но это всё сплошные мелочи, бездна красивая, почва найдётся, а дышать, видимо, не обязательно, раз Киришима всё ещё живой и может с наслаждением любоваться Тамаки, слушать, как он рассказывает про день в университете, жаловаться на выпускной класс, а потом, внезапно, с размаху выпалить:

— Может встретимся на выходных?

И сразу же оправдаться, потому что признаваться вот так и сегодня Киришима совсем не планировал:

— Я там у тебя скейт заметил в углу, я тоже катаюсь, можем вместе.

Тамаки оглядывается, как будто совсем забыл,что у него есть скейт. Возвращает взгляд к телефону, выдыхает какое-то особенно неловкое «ох».

— В-выходные? Встретиться? М-м, думаю, можно.

— Отлично, — улыбается Киришима. — Мне идти пора, передавай Рину «привет».

Киришима специально машет рукой перед камерой, прежде чем отключиться — ему сейчас очень неловко видеть Тамаки. Слышит тихое «до встречи» и сдерживает идиотское «хих» до момента, когда телефон покажет, что вызов совершенно точно завершён.

Понимание, что они реально пойдут гулять вдвоём, прихлопывает каменной плитой смущения, нетерпения и лёгкого страха, покалывающего на кончиках пальцев. Киришиме хочется, чтобы Тамаки смутился не потому, что всегда это делает, а потому что разволновался из-за встречи.

Он прижимает телефон к груди и абсолютно влюблённо выдыхает.

@темы: Визуал, AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Киришимы, Текст

---

Iida team, фик «Мёртв уже много лет подряд»

[Iida team]

Название: Мёртв уже много лет подряд
Тема: AU/кроссовер
Автор: Iida team
Бета: АД
Пейринг, персонажи: Иида Тенья, Урарака Очако, Полночь, Мидория Изуку
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: road story
Размер: 3101 слово
Краткое содержание: Коня с седельными сумками увели у него ещё ночью третьего дня, но кожаный мешочек с утягивающейся горловиной всё ещё позвякивал монетами, спрятанный под бронёй. Порученная братом миссия продолжалась.
Примечания: по мотивам фэнтези эндинга,

спойлер

ворона!Полночь

Дорога петляла между деревьями, подсвеченная тонкими лучиками прорвавшегося сквозь кроны солнца. Земля дышала сыростью недавнего дождя и цветущим разнотравьем, надрывались пением птицы, шелестела листва. В лесную идиллию совершенно не вписывались лязгающие, чавкающие грязью под подошвами шаги. Рыцарь, закованный в доспехи с головы до ног, шёл по наезженной и растоптанной когда-то земле. Пользоваться этим путём перестали — тут и там дорогу пробивала сорная трава. Никто не обгонял и не шёл навстречу.

Поклажи у него не было. Только доспехи, оружие и фляга с водой на поясе. Коня с седельными сумками увели ещё ночью третьего дня, но кожаный мешочек с утягивающейся горловиной всё ещё позвякивал монетами, спрятанный под бронёй. Порученная братом миссия продолжалась.

Он шагал довольно быстро и уже долгое время, но усталости не чувствовал и дышал ровно. Его хорошо обучили. Он мог бы идти и даже бежать, неся за спиной вес равный собственному. Сейчас же под ноги гладко ложилась дорога, и лес шептал о своём, помогая думать. О том, например, почему так странно провожали взглядами местные, когда он спрашивал долго ли до следующей деревеньки и уверяли, что дороги через лес нет, предлагали кружную, новую. Или о том, как обидно было потерять верного жеребца.

Мысли вились и сплетались, тело двигалось почти что само по себе, и вокруг ничего не менялось. Лес, дорога и он сам.

Крики чуть дальше, в лесу, не хуже брошенного в стекло камня разбили наведённую сонливость.

Немного в стороне от дороги, за деревьями, шло сражение. Тенья, обнажив меч, подобрался к поляне. На пороге ветхого домика стояла в одном лёгком платье босая девушка. В руках она держала длинный деревянный посох с камнем в навершии, от которого колдовством разило сильнее, чем от бродяги немытым телом. Круглое, совсем молодое, и, наверное, симпатичное лицо застыло спокойной бесчувственной маской, а короткие волосы трепало невидимым ветром. Красиво. И страшно тоже. Тенью заворожил этот вид, — ведьмы из людских баек были совсем другими, — и он не сразу заметил нескольких мужчин, лежащих на траве. Оружие и простой кожаный доспех. Изрядно побитые. Один их них поднялся и снова направил меч на ведьму.

А он всё не мог пошевелиться. Помочь ему? Или ей? Но она — ведьма. А их пятеро. Она явно была не готова к нападению, но они — да.

Мужчина приближался к крыльцу, а ведьма начала что-то быстро-быстро говорить на непонятном языке. Надо было что-то делать, двигаться. Сейчас. Ещё миг, и он выйдет на поляну. И вышел. Но не он, а какой-то мальчишка. Выскочил с другой стороны поляны с криком, сверкнув пронзительной зеленью волос и глаз, и встал перед ведьмой, открыв ей спину. Металл лязгнул о металл, ведьмина скороговорка оборвалась, и на долгое мгновение все звуки исчезли. Чтобы потом стать ещё громче.

Мальчишка сражался, отдаваясь бою, но не зло. Хорошо сражался, умело, и был близок к победе. Другие нападавшие приходили в себя, изрыгали проклятия и поднимались, чтобы снова попасть под колдовской удар. Вот только кинжал уже летел к ведьме, а она не видела.

Слишком далеко, подумал Тенья. Не успеет. Но всё равно бросился, крикнул что-то. Она не поняла, только повернулась к нему лицом. Мальчишка понял. Даже раньше самого Теньи, наверное. Успел! Бросил меч и руку выставил, закрывая.

***

Полночь объявила этот лес своим, защищала его границы отвращающими чарами, внутри опутывала сетью сонных чар. Но люди всё равно пришли, надеясь поживиться несуществующими богатствами, спрятанными в лесу. Не верили, что нет в нём ничего ценного — ведьме же он чем-то глянулся. Глянулся. Источником, позволяющим увеличить свой резерв и быстрее его восполнять. Источником, который для людей бесполезен. Который они даже ощутить не в силах. И Полночь вышвырнула их, но потратила всё, иссушив свой внутренний Источник. Слишком далеко гнала их и перестаралась. Оказалась заперта в иной ипостаси, растеряв все умения. Знания остались, но применить их было невозможно.

И она нашла Очако. Стала учить. Сегодня вот только в первый раз за год оставила её дома одну. А люди снова пришли, будто подгадали. Очако было страшно. Не за себя, за дураков этих — вдруг пришибла бы ненароком? С контролем у неё не очень.

— Ай!

— «Не очень» это ещё мягко сказано!

Очако не ответила, только надулась и макушку клюнутую потёрла. Большая чёрно-белая ворона только фыркнула и вспорхнула на плечо Теньи. Наверное, ей повыше нравилось. Оттуда командовала, какие склянки взять и что колдовать. Внимательно следила, как ученица бинтует раненое предплечье Изуку.

Он оказался одного возраста с Теньей, несмотря на детское лицо, которого смущался. Близости Очако тоже смущался, краснел и болтал почти без умолку. Совсем другое впечатление от него теперь, подумал Тенья. Может, повезло ему просто, что победил? Нет, видно, что тренированный. Без рубахи это стало очевидно.

В ведьмином домике было неожиданно просторно. Первый и единственный этаж не был поделён на части - большое пространство в центре и много заставленных коробочками, склянками, приборами столов, столиков и полок вдоль стен. Только кухня в отдельной нише, но и она отделена только условно. Подумав, и посмотрев внимательнее, Тенья заметил дверь и догадался, что ниша тут появилась благодаря крохотной комнатке, видимо спальне. Хотя с таким убийственным смешением запахов и такой их концентрацией отдельная спальня жизненно необходима.

Тенья позволил себе откинуться на спинку стула. За недолгое знакомство Изуку успел выдать целый ворох непрошеных фактов о драконах, проанализировать недавний бой, задать кучу вопросов Полночи и записать ответы в книжку левой рукой. Рана же, которой занималась Очако, его и вовсе не волновала. Только морщился изредка — неопытная из ведьмы целительница ещё.

— Почему ты помог мне? — завязала кончик бинта Очако. В глаза посмотрела прямо и открыто.

— С-само собой получилось, — и засмеялся неловко. — Ты бы и сама могла справиться, наверное, но я не мог в стороне стоять.

— Я не об этом. Почему ты мне помог? Вдруг я плохая, настоящая злобная ведьма? — скорчила страшное лицо, но видно было — серьёзно спрашивает. — А ты не раздумывал даже…

— Так сразу понятно было, что они напали, а ты только защищалась.

— Но ты не мог знать, что раньше она не убила или заколдовала кого-то из их родных или друзей, — ударил ребром ладони по столу Тенья.

Разозлился. На него, но на себя больше. Изуку подскочил и взгляд отвёл, Очако сжала кулаки. Зародившееся доверие истончилось, зазвенело между ними. Вороньи когти впились в плечо, но Полночь молчала. Тоже ответа ждала.

— Слышал, что они кричали. И ненависть их была не такая. Они тебя только за то, что ты ведьма и ненавидели. Когда мстят — заметно. А в них не было этого. Ты не знала их. И не ждала, как если бы виновата была. Для меня всё ясно было, — посмотрел открыто и широко улыбнулся.

***

Тенья сам не знал, почему просто не ушёл сразу же, зачем остался там, дожидаясь, когда рана Изуку затянется. Но следующим утром на его руке не осталось и шрама, а они трое почти подружились. Тяжело уходить будет, думал Тенья. Не было — Очако с Полночью на плече пронеслась по домику вихрем, собирая необходимое. Затем, когда все уже вышли на поляну, ведьмы заворожили своё жилище так, что в какой-то момент Тенья понял, что смотрит на заросли колючего кустарника.

— Вы же не будете против нашей компании в дороге? — спросила Очако с чересчур милой улыбкой. То, что при этом она шла спиной вперёд, совершенно ей не мешало

Как есть ведьма!

Он был готов отказаться. Его задание — не то, о чём должны знать остальные.

За него решила Полночь:

— Поможешь с защитой в дороге, а мы поможем тебе найти пропажу.

Тенья отшатнулся, и вороньи когти заскребли по металлу доспехов. Крыло мазнуло перьями по щеке, когда Полночь снова устроилась на его плече.

— Ну так что? — невозмутимо спросила она, кося чёрным глазом. Тенья только теперь заметил красные чёрточки на головных перьях, складывающиеся в контур полумаски. — Заметь, в Выжженые земли идти с собой не заставляем, только до тех пор, пока нам попути.

— Идёт, — внутренне скрипнув зубами, Тенья согласился.

Изуку и Очако шли впереди и не слышали.

Вечером они вышли к опушке. Закатное солнце очертило небольшой замок в паре лиг к северозападу, в котором обретались регулярные войска. Общим решением стало обойти замок и жмущийся к нему городок, чтобы не вызывать лишних вопросов и волнений. Начали готовиться к ночлегу. Изуку вооружился котелком и фляжками и ушёл к ручейку, который заметили по пути. Очако осталась ворожить защиту на ночь, а Тенья отправился за хворостом.

Когда набралось достаточно, и Тенья повернул обратно, его нашла Полночь, тёмной тенью спикировав прямо на макушку и чуть не нарвавшись на выхваченный молниеносно кинжал. Сухие ветки просыпались на мшистую землю, а ворону припечатали крепким словцом. Та в ответ клюнула Тенью в макушку.

— Он направляется на север и сейчас обгоняет нас примерно на день. Точнее не скажу, письмо слишком долго было у тебя, но Очако уже настроилась на его поиск и завтра попробует снова.

— Мы двигаемся слишком медленно, — с досадой пробормотал Тенья.

— Не волнуйся ты так, найдём твоего принца, будь спокоен. Ещё раза три проведём поиск, рассчитаем точные координаты и можно переброс организовать.

— Переброс? — спросил Тенья, проглотив слова Полночи про «его принца».

— Доставим в лучшем виде, и моргнуть не успеешь, — Полночь наконец-то убралась с его головы и полетела вперёд. — Только договариваться с ним сам будешь, мы на его волю влиять не станем.

И не надо, подумал он, глядя вслед слившейся с темнотой птице.

В лагере Тенья сбросил хворост, отстегнул и сложил доспехи, и, подхватив меч, в одной рубахе начал тренировку, немного отойдя от места ночлега. Привычный комплекс упражнений приводил мысли в порядок, мышцы наливались приятной тяжестью. Вскоре к нему присоединился Изуку. Тенья внимательно смотрел за его движениями — довольно необычными, но потенциально эффективными. Пожалуй, им не хватало уверенности, как и самому Изуку. Поколебавшись, Тенья предложил ему тренировочный поединок.

Оба выложились на полную. У Теньи было преимущество в опыте, а у Изуку — поразительная для такого маленького тела сила и отсутствие страха подставиться под удар. Так что дрались они на равных. Под конец с них обоих градом лился пот, насквозь пропитавший рубахи.

Остаток вечера прошёл в спокойной дружественной болтовне. Пригоревшая каша — заслуга Очако, засмотревшейся на бой, — была обильно посыпана травками до съедобного состояния и запита подогретым разбавленным вином. Прополощенные в ручье одёжки быстро сохли, распятые на палках у костра. От ночной прохлады успешно спасал костёр и плащи.

Сон не шёл. Тенья ворочался с боку на бок, подставляя то один то другой под жар костра. Глядя на рыжие языки пламени, он вспоминал проделки, которыми они трое изводили половину замка, будучи совсем ещё маленькими. Вспоминал уроки и тренировки, которые начались после объявления Шото — младшего сына — кронпринцем, и заняли всё свободное время. Примерно тогда Тенсея повысили до командира, и Тенья пообещал себе не отставать от него, полностью сосредоточившись на занятиях. Друзья его тоже были заняты сверх меры, а после несчастного случая, чудом не лишившего Шото зрения, даже мыслей о прежних шалостях не возникало. Виделись они всё реже, и Тенья не мог понять, как ни старался, что же такого могло случиться, что они сбежали. Нет, до него доходили слухи о болезни, подкосившей королеву, но подробности, которыми они обрастали казались совсем уж диким преувеличением, а во время редких встреч Шото на его вопросы отговаривался: «всё нормально» и «тебе не о чем беспокоиться». Но Тенья видел, как с каждым разом его лицо выражает всё меньше и меньше эмоций, и иногда чудилось в разноцветных глазах что-то насквозь вымороженное, уже много лет подряд мёртвое. А уж последнее письмо, даже скорее записка в конверте, с читающимся между строк посылом не вмешиваться, полученная в то же утро, когда брат рассказал о побеге, и вовсе оставило чувство недоумения. Ещё сильнее Тенью удивил побег Момо. Он был уверен в её, такой же как у него самого, преданности короне. Почему, почему она не удержала его от побега? Что, дьявол побери, всё-таки произошло, пока они не виделись?

Последней связной мыслью стала: «Надо во всём разобраться».

Что-то рухнуло на него, вышибая дух и выдёргивая из сна, а следом на грудь щедро плеснуло водой. Не успев открыть глаза, Тенья сомкнул пальцы на рукояти меча, но сразу отпустил, услышав торопливые извинения Изуку. Остановив словоизлияния, он забрал котелок и сам пошёл к ручью. Заодно и умылся. Решив, что горелая каша сделает это утро ещё хуже, Тенья сам принялся за готовку, пока ведьмы занимались поиском, а Изуку пожирал их глазами и записывал всё в потрёпанную книжицу.

Когда с ворожбой и завтраком было покончено, а на карту нанесена ещё одна точка, Изуку залил костёр, и разношёрстная компания выступила из леса. Было ещё довольно рано и пасмурно, солнце светлым пятном дрейфовало по серому полотну неба, приглушая краски. Низина, в которую ныряла дорога, была подёрнута туманной дымкой, искажавшей звуки, заползающей под одежду, трогающей кожу мурашками. Разговоры стихли сами собой, шаги ускорились — хотелось и немного согреться, и поскорее пройти неприятный участок пути.

К замку дорога не подходила ближе чем на пол-лиги, но невольный вздох облегчения вырвался у всех, когда он остался позади. И, пройдя ещё немного, Тенья скомандовал привал, с намёком посмотрев на Полночь. Та склонила голову на бок и ответила птичьим, удивительно невыразительным взглядом, от которого Тенья почувствовал себя слабоумным. Тем не менее, поиск с Очако они повторили. На карте появилась новая отметка не намного дальше предыдущей. Сейчас они передвигались с примерно одинаковой скоростью — там уже начинались предгорья.

После полудня завеса облаков истончилась и вскоре совсем истрепалась на отдельные белёсые клочки. Дорога влилась в широкий тракт, и Очако пришлось обмотать посох ветошью и наложить отвод глаз на него и на Полночь. Мимо грохотали повозки, по обе стороны шли люди, громко переговаривались, притормаживая, возницы, — жизнь кипела, бурлила и воняла конским потом и навозом.

В крупную деревню, почти город, они вошли за три часа до заката и сразу направились на постоялый двор. Необходимо было пополнить запасы продуктов, поесть и хотя бы подремать перед перебросом. Тенья заикнулся было о покупке лошади, но его резко осадили клювом по макушке, и Очако извиняющимся тоном пояснила, что у неё попросту не хватит сил ещё и на лошадь.

За обед, припасы и пару смежных комнат Тенья заплатил из своего кармана. Его никто не просил, даже не намекал, но он двое суток сидел на их шеях, не слыша ни единого упрёка. И после чрезвычайно сытной горячей еды все разошлись по комнатам. Изуку упал на кровать не раздеваясь и мгновенно уснул. Сам Тенья так сделать не мог, сначала надо было вытряхнуться из доспехов.

Ему показалось, что он закрыл глаза мгновение назад, но разбудившая его Очако красноречиво посмотрела на окно, за которым облака окрасились в розовый. Пришлось вставать, хотя ощущал он себя более уставшим, чем до сна.

Ворожить в городе не решились. Собрались быстро и вышли через задний двор, оставив ключи в комнатах. Место для переброса искать не пришлось — пока все спали, Полночь облетела окрестности, найдя то, что им нужно.

Контур — вписанная в круг семиконечная звезда и символы по углам. Очако чертила её на земле своим посохом, монотонно бормоча под нос заклинание. Полночь кружила сверху, подсказывая и чутко отслеживая каждое движение. Тенья и Изуку с интересом наблюдали в шагах десяти. Когда всё было готово, и они подошли, то заметили насколько побледнела Очако.

— Ничего-ничего, — почти бодро отозвалась она, — у меня накопители… есть?

— Используй, конечно, — тут же ответила Полночь и нахохлилась, присев на плечо Теньи, — для чего мы их делали, как не для этого.

— Накопители? — оживился Изуку. Как в его руках появилась книжка, никто не заметил, но карандаш уже касался бумаги.

— Предметы, служащие сосудом для магической силы. Как внутренний Источник, только отдельно от самого мага, — начала лекцию Полночь.

Очако тем временем присела на траву и зашептала над медальоном с крупным камнем. Камень, поначалу бывший тёмно-красным, засиял и начал выцветать, пока не стал бледно розовым. Очако закончила говорить, и камень погас.

— Думаю, можно начинать, пока совсем не стемнело, — она бодро поднялась и отряхнула приставшие к юбке травинки.

Все встали во внутренний семиугольник, свободный от символов, Полночь на этот раз облюбовала руку Изуку, вцепившись в плотную кожу перчатки когтями. Заклинание тоже было другое: резкое, громкое, ритмичное. От ворожбы захватывало дух, и волосы на затылке вставали дыбом, в животе появилось неприятное ощущение, похожее на то, что бывает во время прыжка в воду с большой высоты. Оно становилось сильнее, принося с собой тошноту, и закончилось резко накрывшей мир тьмой.

Тенья и правда не успел моргнуть — мир вернулся на привычное место также быстро как исчез. Высокий скалистый берег встретил их рокотом моря и порывистым ветром, тут же едва не поживившимся шляпой Очако и пробирающим до костей, несмотря на лето. Не сговариваясь, все поплотнее закутались в плащи. Местность тут просматривалась на лиги вокруг, не считая леса за их спинами. К югу берег снижался, море вдавалось в континент заливом, на одном из островов которого стоял замок. Насколько Тенья знал, сейчас туда стягивали все силы для борьбы с выходцами из Выжженых земель. К северу возвышалась горная гряда с трещиной перевала и лысеющими макушками.

Чтобы сотворить поиск, Тенье и Изуку пришлось прижимать все четыре угла рвущейся из рук карты. Результат радовал — до Шото было рукой подать, и Очако, сморщив нос, добавила, что он стоит на месте. Кажется. И что получился перелёт, но иначе было никак, потому что переброс в лес мог закончиться врастанием в дерево.

После недолгого обсуждения, компания решила найти их стоянку сейчас. Рассчёт был на то, что после целого дня пути, никто не захочет устраивать драку и можно будет сразу начать с разговора. В лес они углубляться не стали, шли вдоль кромки. Ветер тут был не такой сильный, но всё ещё холодный и пах йодом. Солнце уже не грело. Красное, оно медленно тонуло в море, перекрашивая барашки волн в розово-кровавый.

Всадника на самом краю берега первым заметил Изуку. В последних закатных лучах на миг показалось, что голова его объята пламенем.

— Я пойду вперёд, — сказал Тенья. Снял с пояса ножны с мечом и протянул их Изуку: — Присмотри, пожалуйста.

Он всю дорогу не задумывался о том, чего ждёт от их встречи. Теперь он здесь. Безоружный, совершенно не представляющий, какими словами начинать разговор, такой уверенный раньше в том, что знает своего друга, своего принца. Сейчас у него уверенности ни на медяк, а разноцветные глаза уже устремлены прямо на него. Последние шаги он делал как в болоте, с трудом переставляя ноги.

— Как чувствовал, что ты не сможешь остаться в стороне, — покачал головой, уголки губ дрогнули в улыбке. — Вы так с ней похожи.

— Милорд, — Тенья опустился на одно колено — в необычной ситуации сработали вбитые с детства правила, — мой брат поручил мне найти вас.

— И вернуть? — Тенья не поднимал головы, но и в голосе холода было достаточно.

— Нет, только найти. Дальнейшие действия он оставил на моё усмотрение.

— Что же ты решил?

— Пока ничего… Но, клянусь, каким бы ни было моё решение, вы узнаете о нём первым.

Вздох был ему ответом, и Тенья рискнул поднять взгляд, боясь увидеть холод, но всё равно снова всматриваясь в его лицо. Шото… нет, милорд — прежнее обращение ещё придётся заслужить — смотрел ему за спину. И не было больше той бесконечной мертвенной стужи в глазах.

— Вижу, ты наконец-то нашёл друзей. Представишь?

Он готов был возразить, сказать, что у него не было и не может быть иных друзей, кроме него и Момо, но вовремя прикусил язык. За три дня он успел, может не подружиться, но привязаться к этим троим. И разве имеет он право называться другом милорда, не пройдя с ним путь, которым пошла Момо?

Пока он молчал, они начали знакомиться сами. Милорд спрыгнул с коня и пожал руки Изуку и Очако, вежливо склонил голову в знак приветствия Полночи.

Милорд выглядел таким живым, что единственно верное решение пришло само.

@темы: AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Ииды, Текст

---

Shouto Team: АУ/Кроссовер. 2 aртa, драббл

[Shouto Team]

Название: Let's form Voltron!
Тема: AU/кроссовер
Автор: Shouto Team
Форма: рисунок
Пейринг, персонажи: Тодороки Шото, Мидория Изуку
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: AU - Voltron Legendary Defender
Размер: 947х649

Название: Bad boys
Тема: AU/кроссовер
Автор: Shouto Team
Форма: рисунок
Пейринг, персонажи: Тодороки, Бакуго
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: мафия!АУ
Размер: 983х724
Исходники: редрав косплея (c) twitter

Название: Click
Тема: AU
Автор: Shouto Team
Бета: Shouto Team
Пейринг, персонажи: Тодороки Шото/Каминари Денки
Категория: слэш
Рейтинг: G
Жанр: фентези, юмор
Размер: драббл, 822 слов
Предупреждения: ООС

Шото никогда не думал, что с ним произойдет что-то подобное. Пусть он и жил жизнью богатого наследника, он знал, на что был способен мир.

Но нынешняя ситуация была самой странной, из тех, что ему довелось повидать.

Над ним нависал некто. Этот некто разбудил его посреди ночи и пригвоздил к кровати. Из его золотистой шевелюры явно выступали рога и в таких же золотых глазах виднелись щели-зрачки. Из-за спины выглядывали черные крылья.

За его душой пришел демон? Но неужели он рассчитывал забрать ее, расстегивая пуговицы на его ночной рубашке?

– Что ты делаешь? – ровным голосом спросил Шото, совсем не ожидая, что демон с внезапным вскриком откинется назад и завалится на спину. Оказавшись на противоположной стороне кровати – благо та была большой, так что незваный гость не свалился на холодный пол и не отбил себе чего – демон быстро уселся на колени, нервно поглядывая на Шото.

Шото с удивлением вскинул брови, рассматривая не такого уж и устрашающего демона. Теперь, когда свет не обрамлял его силуэт, Шото ясно увидел, что рожки изящно закручены, а крылья были не такими уж большими. Показавшийся из-за спины нервно подрагивающий тонкий черный хвост лишь завершил картину.

Внимательно изучая взглядом окончательно стушевавшегося демона, Шото спросил первое, что пришло ему в голову:
– Как тебя зовут?

Какая ему должна быть разница как зовут этого демона, который пришел по его душу? Но по какой-то нелепой причине этот демон сейчас был больше похож на нашкодившего щенка, чем на ужасного монстра.

– Денки, – буркнул тот себе под нос. Кажется, на его глаза навернулись слезы. Шото стало неожиданно стыдно, но он попытался быстро отмахнуться от этого ощущения. Шото на секунду засомневался, стоило ли и ему представляться. Но что, если знание человеческого имени помогало демонам забирать их души? И скорее всего этот Денки не в случайный особняк забрался, а значит – знал к кому шел.

– Я думал, демоны должны быть страшными, а не милыми, – сказал Шото, рассмотрев на растрепанной челке росчерк черных прядей в виде молнии.

Денки смешно закашлялся, вспыхнув краской. Хвост за его спиной задергался еще сильнее.

Интересно, скоро ли стража его услышит? Или Денки о ней преждевременно позаботился? Представлялось это с трудом, уж слишком не опасным тот выглядел.

Денки беззвучно открывал и закрывал рот, приподнявшись, но затем хлопнулся обратно. Теперь в его голосе слышались обиженные нотки:
– Да не демон я!

Это привлекло внимание Шото. Если Денки не демон, то кто?

Не дождавшись вопроса, тот ответил:
– Я – суккуб.

Шото показалось, что он ослышался. Секунды плавно растянулись в минуты и, поняв, что он до сих пор не ответил совсем раскисшему… суккубу, Шото поспешил выдать что-нибудь обнадеживающее:
– Здорово, – подумав с секунду, – это ты меня соблазнить пытался?

И тут плотину прорвало. Денки залился ручьями из слез, окончательно расплылся по кровати и, пряча лицо в простыни, что-то заскулил в них.

– Ну-ну.

Шото был в растерянности. Он никогда не умел подбадривать людей, а что нужно говорить расстроенным суккубам он вообще не мог представить.

Денки на секунду примолк и тут же вскинулся, обвинительно ткнув пальцем в Шото:
– Это должно было быть моё первое серьезное задание! Ты хоть представляешь, сколько я ждал прежде, чем меня подпустили к людям?! Я столько мечтал о пышногрудых красотках, а меня направили вообще к парню!

Почему-то Шото стало обидно.

«Ну извините, что я не пышногрудая красотка. Я вообще-то не просил себя соблазнять».

– Более того! – продолжал Денки, – это должно было быть ЛЕГКИМ заданием! Нет ничего проще, чем соблазнить девственника! Так какого черта ты с такой постной миной реагируешь, когда я тут тебя раздеваю и всячески совращаю?! Не так девственники реагировать должны!

О!

Шото и правда был девственником. Ему не было неприятно или обидно от этого; его все это просто никогда не интересовало. А теперь Шото случайно оскорбил суккубскую гордость Денки.

«Дело не в тебе, а во мне», – хотел было сказать Шото, но вовремя себя остановил. Это прозвучало бы, словно фразочка прямиком из дешевых романов, которыми так любила зачитываться его сестра. Та, по какой-то причине, читала их ему вслух перед сном, откашливаясь на постельных сценах.

«Моя сестра случайно отбила мой интерес к сексу», – нет, так сказать Шото тоже не мог, звучало еще хуже.

Вернув внимание на уже менее расстроенного, но более раздраженного Денки, взгляд Шото упал на подергивающийся в такт настроению хозяина хвост. Внутри что-то сладко дернулось.

– Пододвинься, – сказал Шото приказным тоном. Стрельнув вопросительным взглядом, Денки все же подполз ближе. Не успев ничего спросить, он вскрикнул от удивления, когда Шото нежно взял в руки его гладкий черный хвост. Тот гибко изогнулся в чужой руке, обвив запястье.

– Что? – буркнул Денки смущенно, чем изрядно позабавил Шото.

«Не знал, что и суккубы могут смущаться».

Во рту у Шото странно пересохло, пока он медитативно поглаживал приятно прохладный, ни с чем не сравнимый на ощупь, хвост.

Хвост сжал запястье крепче, еще плотнее прижимаясь к горячей коже руки. Сердце Шото пропустило удар.

– Может быть, – послышалось со стороны, – из этой ночи и выйдет что удачное.

Шото согласно кивнул, обхватывая Денки свободной рукой, нащупывая на спине кожистое, такое же гладкое крыло, и проводя по нему пальцами.

Видимо, интересы Шото просто были более специфичны и Денки идеально в них вписывался.

Это и правда будет удачная ночь.

@темы: Визуал, AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Тодороки, Текст

---

[Hatsume Inc Research Team]

Название: гей, "натурал" и профессиональный интерес
Тема: AU/кроссовер
Автор:  Hatsume Inc Research Team
Пейринг, персонажи: male!Хатсуме Мэй/Хитоши Шинсо
Категория: слэш
Рейтинг: R
Жанр: лавхейт
Размер: драббл, 618 слов
Предупреждения: возможный ООС
Комментарий: genderswap Хатсуме Мэй, и вы не можете пронзить автора по шапке, если не он делает шапку, как вам такой поворот

у хатсуме мэя розовые волосы. шинсо пропускает их между пальцами.

— господи, — говорит хатсуме мэй, — ну ты и педик.

в отместку шинсо перехватывает розовые пряди крепче и вжимает его в кровать. хатсуме мэй смеется, но не возражает.

— вообще-то, — меланхолично сообщает хатсуме мэй, когда все заканчивается — вообще-то я натурал.

этой волынке лет пять, не меньше. хатсуме мэй любит говорить, что он натурал, особенно когда оттирает с лица сперму шинсо влажными салфетками.

их «отношения» длятся лет пять, не меньше. почти сразу после того, как шинсо перевёлся в геройский класс, и хатсуме мэй вызвался снаряжать его экипировкой.

тогда у него ещё были длинные патлы, и он заплетал их в розовые, как клубничное молоко, дреды.

— понимаешь, — говорил хатсуме мэй, — любая девчонка-герой раздвинет передо мной ноги. я же мечта торжествующего феминизма — парень-саппорт на подсосе у своей королевы аттеншнвхорства. борщ, массаж, самые лучшие девайсы на халяву. понимающий и поддерживающий.

— клево, — отвечал шинсо с каменным лицом. — я-то тебе зачем, коли ты такой альфа-самец от поддержки?

или так:

— борщ? — спрашивал шинсо. — это какая-то сложная политическая шутка?

в обоих случаях хатсуме мэй смеялся и щёлкал шинсо по носу.

— ты не выкупаешь.

шинсо задавался вопросом: почему хатсуме мэй не боялся его. даже новоиспеченные одноклассники с геройского относились к нему с опаской (ну, за исключением мидории, но у мидории был какой-то туз в рукаве, ломающий квирк шинсо). хатсуме мэй не боялся шинсо: более того, он искал его общества, а найдя — специально провоцировал.

— о, тут все просто, — однажды шинсо спросил об этом вслух, и хатсуме мэй ответил. — природа дала тебе такой квирк, и в насмешку — такую честь. ты же хороший мальчик, шинсо хитоши, иначе бы ты и так прошёл вступительный экзамен на геройский факультет. поздно опомнился. пау! — он складывает пальцы пистолетом и «выстреливает», сощурив желтые глаза с оптическим прицелом.

однажды шинсо это доводит до ручки. хатсуме мэй никогда не боится отвечать — и однажды шинсо берет его под контроль.

— что тебе от меня надо? докапывайся до мидории, вы же вроде друзья — зло спрашивает шинсо.

— дружба дружбой, а это профессиональный интерес, — ровно говорит хатсуме мэй. шинсо кажется, что он издевается, даже будучи под подчиняющим квирком.

— что это значит?

— это значит, что деку добьётся невероятных успехов и без меня. ты другое дело. твой квирк слишком рисковый, слишком нестабильный, слишком стремный, и ты его сам боишься. я сделаю из тебя героя, каким ты хотел быть. исполню твою мечту без всяких «но». избавлю тебя от участи быть всеми отвергнутым одиночкой. помирю тебя с твоей честью и гордостью. а взамен просто сделаю тебя целиком и полностью — но ведь ты этого и ждёшь.

— гаденыш, — шипит шинсо, хватает хатсуме мэя за красный форменный галстук, сжимает пальцы на бледной шее с безвольно запрокидывающейся головой.

шинсо никогда не был эмоциональным, шинсо никогда не был вспыльчивым —

но чем глубже чаша терпения, тем больше из нее выльется.

шинсо сжимает пальцы на бледной шее и душит, душит, душит, пока хатсуме мэй не приходит в себя, не поднимает голову, не вцепляется в руки шинсо неожиданно крепкой хваткой, не отдирает их от себя и не

впивается

в его губы

поцелуем.

— эй, шинсо хитоши, — спрашивает хатсуме мэй. — кого приятнее ненавидеть — меня или все-таки себя?

— эй, шинсо хитоши, — спрашивает хатсуме мэй. — а давай тебе на пояснице набьем логотип хатсуме индастриз? будешь полезным даже если костюм порвется.

— эй, шинсо, — говорит хатсуме мэй. — время возобновлять наш контракт.

— ты заебал, мэй, — шинсо закатывает глаза. — просто накатай уже бессрочный.

Название: комикс-кроссовер с гарри поттером
Тема: AU/кроссовер
Автор:  Hatsume Inc Research Team
Форма: комикс
Пейринг, персонажи: директор Недзу, Хатсуме Мэй, Мидория Изуку, Тодороки Шото, Бакуго Кацуки, Урарака Очако, Хитоши Шинсо
Категория: джен
Рейтинг: G — PG-13
Жанр: юмор
Размер: 7000 x 3400 пикселей
Комментарий: Кроссовер с Гарри Поттером
сорян за неуменьшенный размер, но там в любом случае без
открывания в новой странице читать неудобно, я тестила

бонус 1

бонус 2

бонус 3

бонус 4

@темы: Визуал, AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Хацуме, Текст

---

Tenko Team: AU/кроссовер

[Tenko Team]

Название: Мечта Тема: AU/кроссовер Автор: Tenko Team Бета: Tenko Team Пейринг, персонажи: односторонний Шимура Тенко/fem!Тодороки Энджи Категория: гет Рейтинг: PG Жанр: AU, Slice of life Размер: 441 слово Краткое содержание: Его мечта смотрит осуждающе и строго, её испепеляющий взгляд и сжатые в упрямую полосу губы обещают не спасение, а суровую кару тем, кто посмел преступить закон. Комментарий: AU, в которой Шимура Тенко не стал злодеем. Рекламный экран над станцией «Татуин» идёт рябью и меняет изображение, и Тенко останавливается, отвлекается от нинтендо — Марио может подождать, когда с многометрового экрана почти ощутимо стекает пламя, обжигая глаза. Когда толпу перед станцией тяжёлым взглядом обводит она. Его мечта. Тенко смотрит на неё с благоговением и трепетом, боясь шелохнуться, как будто боится неловким движением спугнуть картинку на экране. Какая-то женщина, задумавшись, врезается ему в спину и негромко бурчит что-то о подростках, которые ходят, уткнувшись в свои консоли, и из-за которых приличные люди не могут спокойно ходить, уткнувшись в свои телефоны. Тенко не слушает. Он любуется. У его мечты тёмно-рыжие волосы и искряще-бирюзовые глаза — говорят, очень редкое сочетание. Завораживающее. Его мечта смотрит осуждающе и строго, её испепеляющий взгляд и сжатые в упрямую полосу губы обещают не спасение, а суровую кару тем, кто посмел преступить закон. Не обещают даже — гарантируют. Неотвратимую и жёсткую. В её глазах не «защита», а «разрушение». Совсем как его причуда. Тенко мечтает встретить свою богиню. Может быть, она удостоит его взглядом, который обожжёт адским пламенем или не менее адским холодом. Тенко не знает, как вообще возможно сочетать в себе столько эмоций. Она кажется ему чем-то неземным. Она не символ мира, не оберегающий щит — она разящий меч, напалм, выжигающий как врагов, так и тех, кто не успел уйти с её пути, и Тенко это кажется самым правильным. Она живая, настоящая, небезупречная. Это куда честнее, чем глянцевая улыбка, лживо обещающая «всё будет хорошо». Всесильная смотрит так, будто нет никого, кого она не могла бы спасти. Тенко ненавидит заведомо ложные обещания. Его богиня не лжёт. Она может быть жестокой, подчас почти безрассудно, может быть безжалостной, но она никогда не лжёт, ни на словах, ни на деле. Тенко стал бы героем, чтобы сражаться с нею бок о бок. Или хотя бы злодеем, чтобы пасть от её рук. Ему всё равно, как — только бы поймать хотя бы взгляд, хотя бы случайное прикосновение, услышать своё имя, произнесённое ею. Для счастья ему хватило бы. Но, наверное, лучше всё-таки героем. Наверное, было бы здорово стать хотя бы её сайдкиком. У неё их много, больше семидесяти, Тенко знает. Тенко много о ней знает, он влюблён, как мальчишка — да он и есть мальчишка, кого он обманывает — и собирает информацию о ней по крупицам, и его не смущает ни её легендарно-тяжёлый характер, ни то, что у неё четверо детей, старший из которых старше него самого. Тенко вообще мало что смущает. Ему нравится думать, что у них много общего. Например, нелюбовь ко Всесильной. И то, что им обоим роль злодеев подошла бы куда как больше — по крайней мере, по мнению людей. В конце концов, они оба обращают в пепел всё, к чему прикоснутся. Название: Burn out Тема: AU/кроссовер Автор: Tenko Team Бета: Tenko Team Пейринг, персонажи: односторонний Шимура Тенко/fem!Тодороки Энджи, фоновые ОЖП и ОМП Категория: гет Рейтинг: PG Жанр: AU, экшн Размер: 2186 слов Краткое содержание: Тенко так счастлив, что боится дышать. Его мечта, его богиня предложила ему стажировку. Комментарий: продолжение "Мечты" Тенко так счастлив, что боится дышать. Перед ним одинокий листок с именами и названиями агентств, всего четыре пункта, но среди них есть один, который мгновенно заставляет его забыть о недолеченных ушибах и не слишком почётном седьмом месте на спортивном фестивале. Его мечта, его богиня предложила ему стажировку. Тенко держит листок двумя пальцами, боясь случайно активировать причуду, и всматривается в острый росчерк имени. Геройского, разумеется. Просто так совпало. Родители-провидцы дали очень меткое имя. Энджи. Тенко подтверждает заявку, не раздумывая. Наверное, классрук считает его самоубийцей, потому что обеспокоенно спрашивает, уверен ли он, точно ли, может, лучше снова сходить в медпункт, долечиться… Тенко улыбается так широко, что сухие губы опять трескаются, а кому-то из одноклассников с первых рядов становится дурно. Тенко почти семнадцать, он на втором году обучения в Юэй, и одному богу ведомо, каких усилий ему это стоило. Причём даже не только и не столько само поступление, сколько попытки убедить опекунов, что он действительно всерьёз нацелен на героику, что это не минутная блажь, что он не пытается таким извращённым образом совершить медленное самоубийство, внезапно променяв общество нинтендо на гантели, а чипсы — на морковку. Правда, Тенко всё равно выглядит болезненно-худым, но это просто побочный эффект его причуды, и он давно не порывается лечь и умереть, поднявшись на третий этаж. У Тенко хорошие приёмные родители, они воспитали шестерых таких же «бедолаг», как он — с тяжёлым детством, тяжёлым характером и тяжёлыми причудами, — и достойно воспитали, вон, старшая сводная сестра уже замужем, вторая старшая — в полиции, и никого не смущает её причуда «вакуум», из-за которой, говорят, были очень серьёзные проблемы. Братья — кто учится, кто уже работает, и даже у Тоге больше нет проблем с контролем причуды, хотя раньше от каждого чиха в стороны разлетались умеренно-ядовитые шипы. Тенко ничуть не хуже. Тенко выглядит таким довольным, что Хого-сан — и он, и она — начинают заметно беспокоиться. Хого-сан — Тенко никак не может начать называть её «мамой», хотя за десять лет стоило бы уже и приучиться — на всякий случае измеряет ему температуру сперва ладонью, затем градусником, затем снова ладонью, затем ладонью мужа — его Тенко тоже никак не может начать называть «папой», хотя и по другой причине, он и слово это выговорить не может, давится им, как холодной овсянкой, — но и ладони, и градусник показывают привычное «ниже нормы». Тенко не может дождаться понедельника, и когда на станции его встречает один из сайдкиков Энджи, Тенко с трудом заставляет себя проглотить эмоции и не начать носиться по платформе от счастья, всё ещё кажущегося нереальным. Геройское агенство удивляет Тенко предельно европейским, давящим интерьером, но разглядывать мебель и обои ему некогда, да и неинтересно. Главное — она, во плоти и в пламени, в жизни ещё более грозная, чем на экране. — Переодевайся в геройский костюм, — распоряжается Энджи, скользнув по нему взглядом. — Отбываем на патрулирование через десять минут. Тенко давится воздухом. — Уже?! — Думаешь, злодеи будут ждать, пока тебе экскурсию проведут? — Энджи усмехается уголком безупречно выведенных губ. Голос у неё с еле слышной хрипотцой, в телеинтервью Тенко этого не замечал. — Собирайся. Герой. Тенко некогда размышлять — Энджи явно из тех людей, которые учат плавать, бросая на глубину, причём сразу к акулам. Патрулирование западного Корусана — его первая практика и первый серьёзный бой, хотя и далеко не первое применение причуды на людях. Хотя Энджи явно не считает злодеев людьми. Не зевать. Не колебаться. Не щадить. Не отвлекаться ни на секунду. Не мешать. Не думать о возможных последствиях — ни для себя, ни для злодеев. Энджи поставила его в боевую группу, значит, его дело — быть полезным и выводить злодеев из строя. В идеале — так, чтобы их можно было арестовать или хотя бы опознать. Ему не нужно даже давать импульс на прогрессирующее разрушение — достаточно секундного воздействия, а дальше работает болевой отклик и шок от разрушенных кожных покровов. И ни в коем случае не подставлять своих. У Тенко идёт кругом голова от грохота взрывов, инфразвуковой бомбардировки, едкого запаха кислоты и удушливого — горящей органики, от почти постоянной переклички, немного напоминающей игру в «морской бой». Убитых нет, есть раненые и подбитые, есть штатный хилер, роль которого ограничивается обезболивающей причудой — не бог весть что, но подспорье. Пальцы болят от непрекращающегося использования причуды, а глаза и горло — от пепла. Тенко думает, что надо будет подать запрос на защитную маску. Задержание подпольных брокеров — дело серьёзное и довольно громкое, они накрыли крупный канал сбыта с чёрного рынка. Тенко отрешённо думает, что одноклассники удавятся от зависти. Полиция приезжает вместе с бронированной скорой помощью, которая доставит злодеев — или пострадавших, тут с какой стороны посмотреть — в такую же хорошо укреплённую больницу. Энджи — одна из немногих героев, которых мало заботит, в каком состоянии злодеи предстанут перед законом. Энджи сама — закон. Тенко едва стоит на ногах от усталости: ему кажется, будто из него вытащили все кости, а что не смогли вытащить — превратили в желе. Он чувствует себя медузой. Энджи распекает неудачно подставившегося сайдкика из защитного отряда — молодую девушку с причудой транспортного типа. Тенко она, конечно, видит, но не прекращает выволочку. Провинившаяся девушка выглядит так, будто готова разрыдаться. Хотя, может, не от выволочки, а от ожога кислотой на всю руку, которую она пытается прикрыть краем плаща. Энджи замечает это и, нахмурившись, отправляет девушку к штатному хилеру и медикам. И только после этого удостаивает Тенко вниманием. Нет, не так. Взглядом через плечо. — Первый день пережил, уже неплохо. Поговорим, когда проведёшь первый самостоятельный захват. На сегодня свободен. Ите, покажешь ему, где ночевать. Тенко вхолостую открывает рот, закрывает. Не смеет возразить. — Учись у лучших, малец, — невесело усмехается Ите-сан, меткий герой Стрелец. Сегодня он подстрелил не меньше десятка злодеев, пытавшихся свалить незамеченными. — И радуйся, что не напортачил. Тенко радуется. А ещё теперь он чётко знает, что за эту неделю ему нужно заслужить своё право на разговор. Неделя грозит пролететь слишком быстро — Энджи не разменивается на мирные патрули и раздачу автографов фанатам, она выбирает самые неспокойные точки, самые проблемные районы, зачищает и выжигает заразу подчистую. Она ведёт войну с брокерами и дилерами чёрного рынка по всему Канто, уничтожает каналы и точки сбыта. К концу четвёртого дня Тенко ходит, ест и отвечает на вопросы исключительно на автопилоте, и решительно не понимает, каким самоубийцей нужно быть, чтобы решиться преступить закон в стране, в которой есть Энджи. А ещё ему искренне жаль её сайдкиков. Они всего лишь люди, все они всего лишь люди, замученные и несчастные, покрытые копотью, грязью, чужой и своей кровью. И только у Энджи на лице вместо усталости — пламя, вместо крови — пепел, вместо улыбки — обещание скорой расправы. Энджи требует от своих людей почти невозможного — но сама она это невозможное делает, из раза в раз, изо дня в день, и потому никто не смеет ей возразить. Тенко кажется, что влюбиться ещё сильнее должно быть просто невозможно, но он влюбляется. *** Шестой день стажировки Тенко встречает с чёткой мыслью: сегодня или никогда. Вернее, не «никогда», но если не сегодня — то в ближайшие пару лет такой возможности ему уже точно не предоставится, поэтому сегодня. Сегодня они на юго-восточной окраине Корусана. Встречают рассвет в засаде — по полученным сведениям, здесь должна засветиться важная шишка, желающая лично в руки получить свой заказ. А сведения к Энджи стекаются внушительной рекой. Почти треть её сайдкиков — ни разу не боевики и даже не спасатели, они информаторы и координаторы, и половина из них получила лицензию уже после того, как Энджи предложила им контракт. Тенко не знает, где и как Энджи их вообще нашла, но немного завидует им: она обратила на них внимание. Сегодня Тенко тоже станет достойным внимания. Он уже всё продумал. Главное — сработать быстро и чисто, чтобы его не хватились. Не напортачить. Всё идёт не по плану с самого начала, когда среди шестёрок важной шишки оказываются сразу четыре «сенсора» и поднимают тревогу. Энджи даёт отмашку «действовать по обстоятельствам», а это значит, что приоритета всего два: обезвредить противника и не окочуриться самим. Тенко ловит момент и отделяется от группы. Это его шанс проявить себя. Для него стен и запертых дверей всё равно что не существует, для него нет вообще никаких физических преград, и если он найдёт и завалит дилера, известного под прозвищем «Киб-орк» — это будет его звёздный час. Или минута. Или секунда. Или субъективная вечность. В бесконечном лабиринте выбранного базой старого склада Тенко прокладывает самый короткий путь — по прямой. Он отключает свой передатчик, но голос координатора, раздающего указания и рекомендации, всё же оставляет. Он же не враг себе. Тенко почти добирается до нужной точки, когда склад сотрясает череда мощных взрывов. Чьих — Тенко не готов предположить, а связь обрывается. Среди сайдкиков Энджи есть взрывная героиня Селитра, но если бы она жахнула, находясь рядом со своими… Тенко надеется, что Энджи и её сайдкики в порядке. А ещё он надеется, что координаторы не ошиблись — и разрушает последнюю стену. Киб-орк выглядит живой рекламой всей той продукции, которую поставляет по региону. Тенко брезгливо морщится — в их эпоху причуд понятие «человек» стало крайне расплывчатым, но в этом существе от человека остался в лучшем случае кусок торса, шея и часть лица. Наверное, это такая компенсация утраченной вместе с руками причуды. С другой стороны, это даже хорошо. Можно не осторожничать, опасаясь случайно уничтожить больше, чем надо. А ещё эта жестянка явно не привыкла к тому, чтобы её атаковали в лоб. Тенко вообще не похож на контактника, и в этом его преимущество: от него ожидают чего угодно, хоть лучей из глаз, хоть пузырей из ушей, но никак не того, что он рванёт на противника с голыми руками. Фактор неожиданности работает почти всегда. Хотя бы частично. Тенко уворачивается от выстрелов — есть в этой твари хоть один кусок, в котором не было бы встроенного лазера или огнестрела?! Спасибо огромное, ему хватит пули в левом предплечье и, кажется, возле ключицы тоже зацепило — Тенко так адреналинит, что он толком не чувствует собственное тело, и в ушах шумит почти оглушительно, и надо побыстрее разобраться… чуть ближе, ему бы хотя бы кончиками пальцев мазнуть! Киб-орк оглушительно воет, когда его высокотехнологичные руки рассыпаются трухой. Значит, всё же было прямое подключение к нервам. Какая же жуткая вещь — киберпротезы. Тенко скорее осознаёт, чем чувствует, что ему опять прострелили руку — кажется, бабушка Чиё будет его долго ругать. Перед глазами рябит и дробится, и Тенко не понимает, откуда именно стреляют, но сейчас нужно, чтобы враг не смог под шумок свалить. Тенко не знает, из какого материала сделаны киберпротезы ног, но разрушается он куда медленнее, чем любые металлы и полимеры, с которыми он раньше имел дело. Но всё равно, достаточно быстро, чтобы Киб-орк толком не осознал, что происходит. Тенко успевает запустить процесс разрушения в панелях, занимающих значительную часть его спины и груди. Наверное, голосовые связки у Киб-орка тоже искусственные, так как ругань сменяется невнятным хрипом. Что-то замыкает и искрит — недолго, всего несколько секунд. Тенко специально дал слабый импульс — чтобы разрушение остановилось на неорганике, дилеров даже с поправкой на обстоятельства лучше брать живьём. Склад снова сотрясает взрыв — если это действительно Селитра, то сегодня она в ударе. Если нет… Тенко выжидает несколько секунд. Слушает тишину и прерывистые хрипы Киб-орка. Пошатываясь, поднимается на ноги, на пробу стучит по передатчику — и в ухо немедленно ввинчивается почти истеричный вопль кого-то из координаторов, зовущего его по имени. — Да жив я, жив, — бурчит Тенко, убрав передатчик подальше от уха. — Зачем так голосить… Кажется, координатор говорит, что жив он только временно. Тенко не может разобрать — слишком много помех. Теперь всего-то и дел, что найти остальных и притащить им… — И что же ты творишь, позволь поинтересоваться? — вкрадчиво спрашивает Энджи, загородив остатки дверного проёма. Она похожа на пылающую статую. Тенко шумно выдыхает и стряхивает с рук труху и пепел. Адреналин начинает спадать, уступая место боли в простреленной руке. Это мелочь. Мелкие травмы — мелочь. Сердце колотится где-то у горла — да, он оставил команду, но ведь он самостоятельно задержал злодея, от него ведь этого хотели? Он же справился, правда? — Учусь у лучших, — преувеличенно бодро отвечает Тенко. Ладони ноют и болят. И от причуды, и от пули. Энджи подступает к нему ближе. Тенко очень высокий для своих лет, да и просто высокий, но Энджи почти не уступает ему в росте. Почти. Но при этом настолько демонстративно смотрит на него сверху вниз, что Тенко чувствует себя муравьём. — Я просто делаю то, что должен, — с куда меньшей уверенностью и с долей обиды отвечает Тенко. Его бравада стремительно утекает, куда там воде или песку сквозь пальцы. — И делаю от души. — От души, — повторяет Энджи. У неё очень сложное выражение лица. Тенко почти страшно. Почти — потому что в голове вакуум, и страха там быть не может. — Ещё скажи, «по велению сердца». — По велению сердца, — послушно и слишком искренне повторяет Тенко. Энджи смотрит на него, и её лицо так близко, что Тенко почти больно — её огненная полумаска лижет кожу, не иначе как чудом не опаляет волосы, хотя от жара у Тенко начинают слезиться глаза. Энджи слишком близко. Кажется, он напортачил. — Я тебе сердце выжгу, — обещает она, почти касаясь его лица — близко, слишком близко, Тенко кожей чувствует её дыхание, горячее, как сам ад. Тенко не смеет отстраниться — не когда его богиня смотрит на него пылающими, но оттого не менее ледяными глазами. Только шепчет еле-еле слышно, едва шевеля потрескавшимися губами: — Уже. Он почти искренне надеется, что Энджи его не слышит. Даже если и слышит — не реагирует. Хватает то, что осталось от Киб-орка, одной рукой, поднимает без малейшего усилия. Смотрит на Тенко с недобрым прищуром, и ему хочется коснуться пола обеими ладонями, чтобы провалиться под землю. Желательно — сразу сквозь все уровни ада. — К медику. И потом поговорим, — распоряжается Энджи тоном, не допускающим возражений. И Тенко думает, что начнёт всё же с чистилища.

Название: I'll burn the heart out of you Тема: AU/кроссовер Автор: Tenko Team Форма: арт Пейринг, персонажи: Шигараки Томура/fem!Тодороки Энджи Категория: гет Рейтинг: G Размер: 840x478
Название: Альтернативная реальность Тема: AU/кроссовер Автор: Tenko Team Форма: аватары Пейринг, персонажи: Шигараки Томура, Даби, Тога Химико, Мидория Изуку Категория: джен Рейтинг: G Размер: 120x120 8 шт. до 30 Кб
1 2 3 4 5 6 7 8

@темы: Визуал, AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Шигараки, Текст, Челлендж

---

Iida team, фик «Back»

[Iida team]

Название: Back
Тема: AU/кроссовер
Автор: Iida team
Бета: Iida team
Пейринг, персонажи: Иида Тенсей/Иида Тенья
Категория: слэш
Рейтинг: G
Жанр: мистика
Размер: 551 слово
Предупреждения: инцест

Глухой стук эхом разносился по поляне, когда Тенсей вскапывал твердую землю. Сухая почва плохо поддавалась.

Еще немного.

Тенсей тяжело вздохнул, хоть ему это и не было нужно. Он слабо помнил, что произошло.

Огонь. Деревня горела. Они с братом оказались заперты в ветхом старом доме. Потолок обвалился и, оказавшись в ловушке, они вскоре задохнулись.

Тенсей помнил, как бешено билось сердце. Как он до крови обдирал пальцы, пытаясь откопать им проход. Как в конце концов они забились в темный погреб, и Тенсей что есть силы прижал к себе судорожно кашлявшего Тенью. До тех пор, пока Тенья в его объятиях, он в безопасности. С этой наивной, привычной с детства мыслью Тенсей провалился в бесконечный сон.

***

Тенсей проснулся. Не моргая, уставился в непроглядную темноту перед собой. Со всех сторон его окружали деревянные доски, давя на сознание. Постепенно Тенсей понял, что произошло.

Он умер, и его похоронили.

Совладав с паникой, Тенсей на удивление легко выкопался, пробивая доски и задержав дыхание. И вскоре почувствовал, что воздух ему уже не нужен. Понял, что и живым его вряд ли можно назвать.

Выкарабкавшись наружу, Тенсей не смог сдержать вздоха облегчения от долгожданной свободы. Через секунду всё нутро окатило ледяной волной.

Тенья.

Панически озираясь вокруг, Тенсей наткнулся взглядом на холмик рядом. Внутри всё скрутило и, впопыхах раздобыв лопату в сарае неподалёку, он принялся копать.

Он вернулся, значит и Тенья должен.

Он должен!

Дойдя до деревянной крышки, Тенсей с легкостью проломил её и уставился в прищуренные, теперь уже красные глаза Теньи. Ноги Тенсея чуть его не подвели.

Спустившись к Тенье, Тенсей с силой обнял его, крепко прижал к себе и почувствовал, как руки Теньи так же крепко обвили его за талию. Он мелко задрожал в надежном объятии Тенсея.

Тенья паниковал. Неудивительно.

— Ты в порядке? — хрипло спросил Тенсей, отстраняясь, и взволнованно осмотрел Тенью. На нем была та же одежда, что и перед смертью. Их похоронили прямо так, рядом друг с другом.

— Да, все нормально. Правда, чувствую себя странно, — дрогнувшим голосом ответил Тенья, тоже внимательно осматривая Тенсея.

Тенсей понимал, о чем он говорит. Он чувствовал это тоже — странную неподвижную пустоту внутри. Всё казалось таким нереальным.

Когда-то Тенсей с Теньей переселились из отчего дома: подальше от косых взглядов и перешептываний, поближе к спокойной и размеренной жизни. Не как братья, а как что-то большее.

И вот чем всё обернулось.

— Мы ведь… умерли? — наконец спросил Тенья, нерешительно поглядывая на брата. Этот вопрос мучил обоих. Нервно облизнув губы, Тенсей коротко кивнул. Было это проклятием или благословением, Тенсей не знал. У него осталось так мало всего: пустота, и в ней чуть-чуть страха, капелька одиночества и что-то вроде любви, и больше ничего, кроме Теньи в его руках. И Тенья, первопричина всего, был именно тем, что нужно Тенсею.

Нервно хохотнув, Тенсей снова заключил Тенью в крепкие объятия, наслаждаясь его близостью.

Пока Тенья с ним — всё будет хорошо.

Повернув голову, Тенья легко поцеловал его. Тенсей не сразу заметил отсутствие тепла в привычном прикосновении. Равно как и в нем самом. Внутри всё сжалось от неправильности и одновременно ярко вспыхнуло.

Прислонившись лбом ко лбу Теньи и зарыв пальцы в его волосы, Тенсей с улыбкой прошептал:

— Кажется, нам еще долго привыкать ко всему этому.

Поднявшись на крутой холм, Тенсей хмуро оглядел черное поле, когда-то бывшее деревней. Тенья, стоявший рядом с ним, изумленно выдохнул. Отбросив гнетущие мысли, Тенсей крепко обнял Тенью за плечи и полушутя сказал:

— Думаю, нужно начинать тренироваться. А ну-ка, сострой страшное лицо.

@темы: AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Ииды, Текст

---

Uraraka team: AU/кроссовер. 2 драббла, 1 миди

[Uraraka team]

Название: Puff
Тема: AU
Автор:  Uraraka team
Бета:  Uraraka team
Пейринг, персонажи: мэил!Урарака Очако/фем!Бакуго Кацки
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: романтика
Размер: драббл, 550 слов
Предупреждения: ООС

— Я, черт возьми, могу идти сама!

Очако сбился со счета, сколько раз Кацки уже повторила эту фразу. С каждым разом злости в её бормотании было всё меньше. Очако даже показалось, что он смог расслышать нотки смущения. Но лучше не пытаться спросить об этом у неё напрямую — смерть на месте.

Неси её Киришима, и проблем бы не было. Но Очако посчастливилось быть парнем Кацки, поэтому вся ситуации оказалась смущающей для обоих.

«Зато когда мне еще представится возможность поносить свою девушку на руках», — краснея, подумал Очако и довольно улыбнулся про себя. Вслух же он снова повторил:
— Лучше не усугублять травму еще больше. Поэтому придется потерпеть.

Очако знал, как Кацки не любила проявлять слабость, но здоровье было важнее подбитой гордости. После всего этого он обязательно заключит Кацки в большие теплые объятия. Она всегда возмущалась на это, разбрасываясь оскорблениями, но до тех пор, пока в лицо Очако не была направлена дымящаяся ладонь — всё было нормально. Возможно, объятия и правда стали действовать на неё успокаивающе. Со временем.

Кацки рыкнула в раздражении, сжимая кулаки. Очако опасливо покосился на них. Синяк на скуле всё еще болел после того, как, не слабо взволновавшись, он без разрешения подхватил её на руки. Хорошо, что благодаря тренировкам Очако не выпустил Кацки из рук даже после удара. Было бы крайне стыдно.

«Надо держать планку», — кивнул самому себе Очако и окинул покоящуюся у него на руках Кацки взглядом. Как в такой маленькой фигурке помещалось столько силы и эмоций?

Медики оказывали скорую помощь потерпевшим. Завидев засуетившихся врачей, спешащих к ней, Кацки тут же отмахнулась от них, решив подождать своей очереди после всех остальных.

Сердце Очако сделало кульбит. Держать Кацки было совсем не тяжело, в крайнем случае, когда устанет, он просто применит на ней свою причуду. Но возможность подольше подержать её на руках заставляла его щеки гореть еще сильнее. Теперь, когда спешка была ни к чему, Очако мог в полной мере насладиться чужим теплом так близко.

Кацки мирно покоилась у него на руках, не пытаясь вырваться и не возмущаясь. В обычной ситуации такая покорность могла напрячь Очако, но только не сейчас. Он время от времени скашивал глаза на Кацки.

Хороший всё-таки у Кацки был костюм, удобный, не то, что у Очако. Надо было заранее уточнять детали дизайна при его создании, а то костюм получился смущающе облегающим. И лучше не становилось, когда он ловил на себе внимательные взгляды Кацки.

«Либо у неё нет стыда, либо я всё свожу не туда».

Убедившись, что никто на них не смотрит, Очако быстро наклонился, прижимаясь губами к щеке Кацки. Сердце внутри замерло, когда та повернула голову и, придвинувшись ближе, разомкнула губы, целуя.

Отпрянув и стыдливо заозиравшись по сторонам, Очако убедился, что свидетелей не было и заставил себя вновь посмотреть на Кацки. Её щеки были покрыты легким румянцем, а на губах играла хищная ухмылка. Очако не нужно было знать, как сейчас горели его щеки, он это чувствовал.

— Ты специально? — полушепотом спросил Очако. Ухмылка на губах Кацки стала шире.

— Специально «что»?

— Ты знаешь «что»! — сказал Очако, жмурясь от смущения. И тут же получил короткий чмок в сжатые губы.

— Так ты о поцелуе? — как ни в чем не бывало продолжила Кацки. Очако выпучил глаза. Он не знал, что его лицо могло пылать еще сильнее.

— Не мне же одной тут со стыда сгорать, — прыснула Кацки. Очако не мог быть уверен, насколько та была серьезна

Кто кого?

Губы Очако растянулись в коварной ухмылке:
— Вызов принят.

Название: Монохром
Тема: AU
Автор:  Uraraka team
Бета:  Uraraka team
Пейринг, персонажи: Асуи Цую/Урарака Очако
Категория: фемслэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, флафф, E/R, slice of life
Размер: 874 слова
Краткое содержание: Она не хочет верить, что однажды их встречи могут закончиться.
Предупреждение: Возможен OOC персонажей.
Комментарий: Соулмейт!AU, где человек видит мир чёрно-белым до тех пор, пока не встретит своего соулмейта.

Очако сжимает пальцы Цую так сильно, словно неосознанно боится, что та может исчезнуть. Украдкой под столом в столовой, пока Деку увлечённо болтает с Иидой, или в опустевшей после тренировки раздевалке, на несколько минут устроившись рядом на скамье. В душе, пока никто не видит, как они забираются туда вдвоём и отчаянно целуются под струями воды; в комнате общежития, делая уроки или отдыхая и переговариваясь под музыку на телефоне. Эти минуты на двоих Очако впитывает, как губка, старается запечатлеть в памяти на долгое время — сейчас это кажется ей таким же важным, как дыхание.

Она не хочет верить, что однажды их встречи могут закончиться.

Это может произойти через месяц или десять лет, когда кто-то из них встретит своего соулмейта, и жизнь вокруг заиграет красками — буквально. Чёрно-белый мир постепенно станет цветным, словно кто-то будет колоризировать старую киноленту, которую они с Цую пока делят между собой. И — Очако, на самом-то деле, готова делить всю жизнь. Монохром вокруг кажется ей привычным и даже родным, когда Цую сияет улыбкой, предназначенной ей.

Кто бы ни был соулмейтом Очако, она готова пожелать ему счастья — такого же огромного и согревающего сердце, какое она испытывает с Цую, но где-нибудь на другом конце Земли с другим человеком. Законы их мира теперь кажутся ей глупыми и странными, потому что кто, ну кто может решать, что лучше для тебя — без тебя?

— Очако, — Цую тянет её за запястье, смотрит внимательно. У неё усталый вид, да и сама Очако вряд ли выглядит лучше: на третьем году напряжение возросло: тренировок, практики и занятий всё больше, — Очако! Ты спишь на ходу. Пошли, остальные уже наверняка в общежитии...

Цую на секунду берёт паузу, задумчиво касается указательным пальцем губ. Говорит без улыбки, но та чувствуется в её голосе:

— Наверняка уже доели все пирожные, которые сготовил Сато-кун.

Очако мельком вспоминает, как об этом стенали, уходя из тренировочного зала, Каминари с Миной. Почти все мысли её о том, что будет дальше, после выпуска.

С работой — ей уже предлагали наняться помощником несколько геройских агентств. С друзьями — разлетятся ведь, кто куда, и их с головой поглотят повседневные заботы этого мира... кому-то — уже цветного, как весёленькая картинка, кому-то — чёрно-белого.

С ней и Цую, в конце концов.

Цую чуть щурится, склоняя голову на бок. Этот простой жест вырывает Очако из размышлений, и она чуть вздрагивает, стиснув пальцами край юбки и тут же его выпустив. Неловко улыбается и перехватывает руку Цую поудобнее, вкладывает свою ладонь в её.

— Да, давай! Ох, знаешь, я там ещё сок вишнёвый оставляла... Как думаешь, уже выпили?

— Пирожные ведь нужно чем-то запить.

Очако не хочет волновать её. Они обе и так достаточно вымотаны, самое время расслабиться и поболтать с ребятами... или просто остаться вдвоём. Снова наслаждаться словами друг друга, смехом, прикосновениями, поцелуями...

Счастье разливается в груди Очако вместе с лёгкой горечью ожиданий.

Дальше они идут по территории школы в молчании. Сумерки наползают на мир, делая серость вокруг плотнее, гуще — спектр монохрома не такой ограниченный, как пишут в своих статьях снобы-исследователи. У него тоже есть свои оттенки, нужно просто уметь их различать.

Очако умеет.

Очако любит. Сама, без чужих решений.

— Холодно, — бормочет Цую, и Очако придвигается к ней ближе. Они замедляют шаг и останавливаются, крепко обнимаясь и неловко грея друг друга. Можно пуститься бегом, ведь до общежития — почти рукой подать, его крыша и кусок стены виднеются над деревьями. Но если бы Цую действительно хотела в тёплую комнату к горячему чаю, она бы сказала прямо.

Очако осторожно касается губами её щеки, — холодная, — и Цую поворачивает к ней голову. Не даёт отстраниться, обхватив обеими руками за талию, и сама приникает к губам Очако в поцелуе. Он мягкий и лёгкий; они почти нежничают друг с другом, обжигают кожу дыханием, смотрят глаза в глаза. Сердце в груди Очако колотится, по ощущениям, где-то в горле, и ей — хорошо до головокружения, до пылающих щёк, до:

«Пусть эти законы рухнут. Пожалуйста».

Она, конечно, не начинает видеть всё в цвете даже на толику секунды. Монохром вокруг, монохром в её душе.

Они с Цую просто неторопливо разрывают поцелуй, снова берутся за руки и идут к общежитию. Пока никто не видит и не любопытствует... а, впрочем, Очако уже почти всё равно — пусть видят.

Пусть знают.

Она доверяет своему классу и уверена: никто не будет болтать зазря. Даже кажущийся эксцентричным Аояма, даже легкомысленный Минета. Они прошли вместе через слишком многое, в конце концов.

— Очако, — Цую слегка тянет её за руку, и Очако оборачивается. Взгляд у той уже не внимательный — пронзительный, и внутри всё замирает на долгое мгновение, — я тебя люблю.

... замирает — и сменяется лёгкостью, от которой подгибаются ноги. Губы Очако сами собой расползаются в широкой улыбке, и она тихо заливисто смеётся и быстро целует Цую в холодный нос. Та смешливо фыркает и тоже улыбается.

Она, Очако давно это известно, знает и замечает намного больше, чем говорит.

— И я тебя.

Цую гладит её большим пальцем по руке и серьёзно говорит:

— Всё будет хорошо. Завтра на практике... — Глубоко вздыхает: — ... и всегда.

Это похоже на обещание. Обещание в их монохромном, но совсем не печальном и не одиноком мире.

Очако кивает. Тихо говорит, не в силах перестать улыбаться от переполняющего её счастья — огромного настолько, что от горечи не осталось и следа:

— Да. Всегда.

У них завтра — практика у Рюкью, патруль под руководством успешно делающей карьеру Неджире-семпай и пара дополнительных уроков у Айзавы-сенсея. Встречи с ребятами, соревнование с Б-классом, возможно, стычки со злодеями. Множество забот, множество дел — и они обе.

Друг для друга.

Название: Излом
Тема: AU
Автор:  Uraraka team
Бета:  Uraraka team
Пейринг, персонажи: Тога Химико/Урарака Очако
Категория: фемслэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, дарк, психология
Размер: 6763 слова
Краткое содержание: Ей она готова простить почти все.
Предупреждения: ООС, гетно-фемслэшное изнасилование, абьюз
Комментарий: сиквел фанфика "Ranunculus Acris" с разрешения автора

***
Тога лениво постукивает ногтем по стеклу высокого стакана, перекатывает губами трубочку и громко недовольно цыкает. Она всю ночь проторчала в дурацком прокуренном клубе, вытягивая нужную информацию, а теперь Томура еще и заставляет ее ждать. Это нечестно. Химико болтает ногами, сидя на стуле за стойкой и слушая тихое ворчание телевизора. В их новом баре темно и пустовато, горит только желтая подсветка по периметру потолка и парочка светильников на стенах, поэтому телевизор особенно сильно отсвечивает. Больше ничего интересного вокруг все равно нет, и Тога терпит очередную странную рекламу. После нее неожиданно объявляют прямой эфир с героями, и Химико оживляется — это она любит, можно и посмотреть, чтобы убить время.

Она хватает пульт со стойки и делает громче. Музыкальная заставка бьет по ушам и заставляет с отвращением поморщиться, но потом на экране высвечиваются логотипы Деку и Уравити, и она заинтересованно приподнимает брови. Какая приятная неожиданность.

На сцене в студии всего три кресла — одно занимает интервьюер, в двух других расположились герои, и Очако-чан непривычно официальная: в юбке, водолазке с высоким горлом и без геройского костюма. Тога давно ее такой не видела, и теперь не может оторвать взгляд от черных прозрачных колготок, в которые затянуты стройные ноги — они ей слишком идут, а юбка задирается почти неприлично высоко.

Очако-чан неловко обмахивается папкой, ей явно жарко, и Химико расплывается в довольной ухмылке, рассматривая яркий румянец — она только вчера ее навещала и точно знает, почему та выбрала такую неудобно закрытую одежду. Тога слишком увлеклась прошлым вечером и совсем не жалеет — ей понравилась картина, которую она нарисовала на теле Очако-чан любимыми цветами. Всей палитрой от синего до красного, прямиком по нежной коже шеи — губами, зубами, руками. А вот рафинированным лицемерным героям и глупым, верящим в них людям вряд ли придется по вкусу ее искусство. И им абсолютно точно не понравится, что у непорочной чистенькой Уравити, всегда такой светлой и улыбчивой любимицы деток, есть такие грязные скелеты в шкафу.

Например, целая Тога Химико.

Химико мечтательно улыбается — она хотела бы однажды рассказать всем. Показать правду, вывернуть наизнанку, ткнуть носом каждого святошу в то, что она делает со своей Очако-чан за закрытой дверью. По обоюдному согласию, ведь Тога знает, что Очако-чан сильнее, и, если бы хотела, запросто могла бы сломать каждую кость в ее теле. Поднять высоко-высоко и ударить о землю со всей силы, и Химико умерла бы, захлебываясь восторгом и собственной кровью. Но Очако-чан никогда этого не сделает — она ее слишком любит. Так сильно, что однажды чуть не умерла, и до этих самых пор — каждой клеточкой своего тела, каждым болезненным взглядом, каждым неслучайным прикосновением. Тога знает наверняка, она давно научилась понимать, читать вздохи своего имени между строк. И любит тоже, в ее жизни еще не было холста дороже.

Очако-чан на экране как-то неуютно ерзает на стуле, отводит взгляд в сторону, и Химико отвлекается от своих мыслей, прислушиваясь к разговору.

— Правда, что в школьное время вы были больше, чем друзьями? — улыбаясь, нагло спрашивает у героев девушка-интервьюер, и Тога невольно задерживает дыхание. Ей тоже интересно.

— Н-не совсем, — совсем слегка запинаясь, отвечает Очако-чан, и Химико ловит детали того, что не видят остальные, замечает, как она смущается и нервно сжимает пальцы на коленях, ниже края юбки.

— Вы сейчас оба одиноки, какая была бы красивая пара! Многие говорили о том, что в школе вы были в него сильно влюблены… — начинает интервьюер, но Деку перебивает ее, не давая договорить.

— Прекратите, пожалуйста, это некорректный вопрос, — хмурится он. — Урарака-сан, все в порядке?

Очако-чан что-то отвечает, но Тога уже не слушает — она смотрит. Видит, как та закусывает губу, как отводит взгляд, как краснеет еще сильнее и даже не дергается, когда Деку кладет руку ей на плечо. Как смотрит на него со смесью благодарности и облегчения. Химико неторопливо встает со стула, подходит к телевизору и прищуривает сначала один глаз, потом второй, задумчиво наклоняет голову набок, приоткрыв рот. Всматривается в картинку. Она знает, как выглядит смущение Очако-чан, и сейчас та показывает перед зрителями все оттенки того, что видеть не должен никто.

Химико хищно щурится, недовольно цыкает и лезет в интернет искать адреса телестудий.

***
С ножа и рук капает, хотя она совсем не планировала так сильно пачкаться, это вышло случайно. Девушка-интервьюер сопротивлялась, пытаясь сбежать, а теперь медленно сползает по стене, тихо булькая и захлебываясь собственной кровью, хлещущей из перерезанного горла. Тога наклоняется, приближая лицо к ровной ране, вдыхает сладковатый теплый запах и осторожно присасывается к ослабевающему горячему потоку, слизывая капли. Делает несколько глотков — все, что удается собрать — и с отвращением вытирает рот найденным тут же, в гримерке, полотенцем. Совсем невкусно.

Очако-чан и Деку ушли всего несколько минут назад — их сильно задержали с вопросами, и это сыграло Химико на руку, пока она искала нужную студию и добиралась до места. Она еще успевает её догнать.

Тога вытирает нож и руки тем же полотенцем и швыряет его на еще подергивающееся умирающее тело. Никто не имеет права заставлять ее Очако-чан так краснеть, кроме нее самой. Никто не имеет права видеть ее такой. Химико не может добраться до каждого зрителя, а вот до интервьюера — запросто, и ей просто так захотелось. Она вполне довольна.

Тога убивает грязно, но не оставляет после себя следов, которые указали бы на нее — привычка, которой она обзавелась в Альянсе. Хотя, если бы она попалась героям или полицейским, это убийство было бы ничтожной каплей в море остальных преступлений. Никому уже давно не нужны дополнительные доказательства, чтобы засадить её глубоко в «Тартар» на всю жизнь или убить на месте. Но Химико отличный мимик, уже много лет успешно ускользающий от героев, и ее совсем непросто поймать.

Она превращается в убитую девушку, надевает захваченную с вешалки толстовку, застегивается и натягивает рукава пониже, прежде чем выбраться из студии. Охранник на выходе даже не всматривается в ее лицо, спокойно пробивая пропуск. Здание телестудии находится за городом, его окружает густой парк, но есть всего одна дорога, которая ведет от главного входа к остановке такси и общественного транспорта, а Очако-чан не водит собственную машину, Тоге это прекрасно известно. Ей вообще известно о ней все.

Химико торопится, почти бежит по окруженной фонарями и деревьями дорожке, словно зверь по следу, и, когда впереди, наконец, показывается знакомая фигура, нервно облизывает пересохшие губы. Очако-чан одна, а значит, Деку уехал на машине, и это неплохо — по крайней мере, не придется притворяться. Жаль, Тога не увидела, как они прощались, но это ничего, она и сама может все проверить.

На парк опускаются прохладные сумерки, но фонари еще не горят, и вокруг так тихо, что слышно только шуршание осенней листвы и цокот каблуков идущей впереди Очако-чан. Она очень красивая, черный ей к лицу, и длинные ноги в этих колготках и туфлях сводят Химико с ума. И Тога обязательно скажет ей обо всем этом когда-нибудь потом, когда перестанет ощущать внутри это мерзкое, обжигающее чувство, которое преследует ее с того самого момента, как она увидела дурацкую программу. Химико замедляется, беззвучно идет следом в своих кроссовках, и Очако-чан не замечает её присутствия, даже когда она подбирается слишком близко.

— Очако-чан, не расслабляйся так в темных парках, в них полно таких, как я, — бормочет она себе под нос, и та оборачивается на звук, но если бы Тога была обычным маньяком, то было бы уже поздно.

Очако-чан даже своими любимыми духами воспользовалась ради этого интервью. Химико вдыхает знакомый свежий аромат и хватает ее за руку, толкая с дороги в сторону деревьев. Та сначала рефлекторно перехватывает её запястье, крепко сжимает и группируется, собираясь защищаться, но хватка внезапно ослабевает, и Очако-чан непонимающе хмурится — слишком быстро узнает. Она опускает руки и растерянно произносит:

— Тога?

Химико улыбается и тащит её дальше, за деревья, как маленький буксир, и Очако-чан совсем не упирается, перебирая ногами и увязая своими красивыми каблуками в лесной грязи.

Она ее совсем не боится, понимает Тога. Нисколечки. И доверяет, потому что понимает: если бы Химико хотела убить, то убила бы уже сотни раз — пока та была рядом, в ее руках, в ее постели. Или под ее ножом.

Наконец, она прижимает её к большому дереву, которое не просматривается с дороги, и коротко выдыхает, проводя руками по всему телу. Взгляд карих глаз мечется, выцепляет капли крови на рукаве под толстовкой, и Очако-чан отчаянно жмурится, закусывая губу. Химико нравится эта ее реакция на чужую кровь, всегда нравилась — ужас и отвращение вперемешку со смирением. Потому что Тога знает, чувствует — ей Очако-чан готова простить все. Ну, или почти все. А то, что не простит, Химико никогда не сделает.

Поэтому Очако-чан молчит, тяжело дышит и не делает ни единой попытки оттолкнуть, когда Тога кладет ладони ей на бедра. Юбка короткая и обтягивающая, выше колена, и Химико перебирает плотную ткань, спускается ниже, гладит кончиками пальцев кожу под прозрачными тонкими колготками, ловит нервный взгляд. Она должна проверить кое-что, потому что это противное непонятное чувство зудит на подкорке, раздражает сознание, обжигает грудь, и для Тоги оно слишком неправильное и непривычное, чтобы она могла запросто его проигнорировать.

Химико широким движением проводит ладонью по внутренней стороне ее бедра и забирается рукой под юбку, цепляет ногтями шов и рвет эластичную ткань колготок в нескольких местах сразу, и Очако-чан вздрагивает, резко сводит ноги вместе, оседая ниже и пытаясь помешать.

Но она не использует причуду, не пытается ее ударить, и Химико читает по жестам, по вздохам, по взгляду — Очако-чан на самом деле совсем не против. Тога тихо понимающе хмыкает, неспешно отодвигает тонкую полоску белья, дразняще невесомо касается мягкой кожи снаружи и проскальзывает внутрь сразу двумя пальцами. Очако-чан еще сильнее сжимает колени, почти повисая на ней, вцепляясь в плечи обеими руками. Она совсем немного влажная, но Тоге хватает этого, чтобы тихо недовольно зашипеть — она ведь так и знала.

Но она не злится, совсем нет, разве может она злиться на свою Очако-чан. Химико быстро меняется в лице, ее губы растягивает широкая улыбка. Она грубо двигает пальцами несколько раз, позволяя себе только это, и останавливается. Прижимается к чужой груди своей, выдыхает и ласково шепчет на ухо:

— Очако-чан, скажи, тебе все еще нравится Деку?

Та застывает, забывая даже дышать, и растерянно мешкает. Не отвечает.

Слишком, непозволительно долго.

Химико резко впивается зубами в основание ее шеи, прямо туда, где вчера уже оставила большой красивый синяк, и сжимает челюсть до тех пор, пока не чувствует просачивающийся через ткань металлический вкус крови. Очако-чан тихо болезненно стонет от всего сразу — от пальцев внутри, потому что Тога точно знает, как сделать ей хорошо, и от сильного укуса, не позволяющего расслабиться.

Внутри Очако-чан быстро становится мокро, пальцы скользят, и Тога разводит их в стороны, наверняка почти причиняя боль, сгибает, поглаживая подушечками чувствительные окончания снаружи, и двигает размеренно — в нужном, правильном и таком знакомом темпе. Очако-чан издает все эти очаровательные звуки, зажимает ее руку между ног и так стискивает плечи, что Тога смущенно краснеет, облизываясь. Ей хочется ее всю, прямо сейчас. Но она ведь здесь не за этим, совсем нет, ей просто нужно было убедиться, а это — приятный бонус для послушной Очако-чан.

Через минуту та кончает с тихим всхлипом, содрогаясь и тяжело дыша, и сползает ниже по древесному стволу, еле удерживаясь на дрожащих ногах. Химико отпускает ее, собирает языком с покрасневшей щеки соленые капли боли, целует в приоткрытый рот и мурлычет довольно:

— Мне Деку тоже очень нравится, Очако-чан. Хочешь, позовем его в следующий раз? Я приглашу его, уверена, он не откажется. Нам будет весело втроем.

Очако-чан дергается, смотрит на нее мутным взглядом, нахмурившись, но произносит очень твердо:

— Не смей трогать Деку.

В ее голосе звучит непривычный металл. Тога хихикает и ласково гладит её по щеке, медленно проводя пальцами по гладкой коже. Почему-то от этих слов становится тяжело дышать, сердце неприятно замирает где-то в горле, и очень хочется откусить от Очако-чан кусок. Или несколько. Вгрызться в плоть, хоть в ту же красивую гладкую щеку, сжать зубы, чтобы кровь хлынула прямо в рот, и дернуть, разрывая кожу и мясо, навсегда уродуя. Хочется сделать ей по-настоящему больно, напомнить… О чем-то. Химико пока не уверена, о чем именно. Например, о том, что красиво смущаться Очако-чан может только перед ней. Или о чем-то еще, не менее важном.

Но Тога продолжает осторожно касаться ее щеки и ничего больше не делает. Она умеет быть терпеливой, умеет ждать, когда нужно, и сейчас ей хочется совсем другого. У нее появляется просто отличная идея, и она даже знает, как ее исполнить.

— Не буду, Очако-чан, — нежно шепчет она в ответ, надавливая пальцем на чужие пухлые губы и касаясь кромки зубов. — Обещаю.

Очако-чан смотрит на нее, прищурившись, и на дне ее темных глаз плещутся подозрение и привычное глухое отчаяние, которые Химико с радостью впитывает. О, теперь она знает, что нужно делать с этим жгучим чувством, как с ним справиться. Желания ведь надо исполнять, ради этого она и живет. И если ее любимой Очако-чан так нравится Деку, если она так яростно его защищает, если так сильно хочет, что даже мокнет в какой-то телестудии от одного его присутствия, то Тога готова дать ей возможность исправить досадное школьное упущение. Побыть для нее сказочной волшебной феей, исполняющей самые заветные мечты.

Химико же любит ее, как она может пропустить такую возможность доказать, как сильно?
Она оставляет ее у дерева и уходит, напоследок чмокнув в упрямо поджатые губы.

— До завтра, Очако-чан.

***
Урарака возвращается домой на такси, с пылающими от стыда щеками. Водитель бросает на нее неприятно понимающий взгляд через зеркало заднего вида, и она постоянно поправляет юбку, стараясь скрыть выглядывающие оттуда стрелки рваных колготок, напоминающие о ее слабости. Кричащие всем вокруг о произошедшем не хуже грязной обуви и растрепанного вида.

Между ног до сих пор противно влажно, а в голове так пусто, что отдается каждый вечерний шорох, который она слышит. Ей быстро становится тошно от себя, как только первый шок проходит — она снова позволила, снова не оттолкнула, сдалась слишком легко, почти без сопротивления. На этот раз — в парке. С каждым разом — все проще и проще. И то, что ей понравилось, выбивает из колеи окончательно.

Мозг подкидывает детали и зависает, зацикливаясь на одном и том же: чужая внешность Тоги, кровь на ее руках. Очако хочется перезагрузиться, забыть обо всем, будто и не было, стереть последний прошедший час, ничего не помнить, ничего не знать, не чувствовать это накатывающее волнами густое отвращение к самой себе. Не анализировать, не сопоставлять факты, не догадываться о судьбе девушки-интервьюера, не думать о том, насколько низко она пала. Как глубоко увязла. Не думать том, что Деку бы ни за что не позволил. Но она — не он, Урарака так не может. Слишком слабая, слишком подверженная своим желаниям, недостойная. Испачканная.

Она раздевается сразу же, как только за ней закрывается дверь — скидывает туфли с налипшей на них грязью, стягивает водолазку, юбку и колготки, оставляя все валяться в коридоре бесформенной кучей, и бредет в ванную. Включает душ, стараясь не смотреть на себя в зеркало — и так знает, что там увидит. Сетку едва заметных шрамов по всему телу, следы укусов и засосов, синяки, и самый яркий из них, кровоточащий — на шее. Свежий, прямо поверх вчерашнего, но это не играет ровно никакой роли, метки — ее постоянные спутники.

Очень хочется отмыться и сжечь вещи, но она знает, что это не поможет — изнутри все равно не отмоешься, а выжигать что-то наживую из себя у нее не получается. Зато отлично получается у Тоги.

Очако долго стоит под душем с закрытыми глазами, слушая только шум воды, и ничего, совсем ничего не хочет. Особенно испытывать эту бесконечную вину перед всеми, давно тяжелым грузом лежащую на плечах, с каждым разом становящуюся все больше. Перед той случайной девушкой, перед ее семьей, перед людьми, которых она должна защищать, перед героями…

Внезапное беспокойство разливается среди клубов пара, щекочет разум. Деку. Химико упоминала Деку в том безумном разговоре в парке. И это осознание заставляет ее почти в панике вылететь из душа, схватить телефон и набрать знакомый номер. Только бы с ним все было в порядке.

Деку отвечает сразу, удивленно спрашивает, что случилось. На заднем плане слышно только тихое ворчание мотора, и Урарака облегченно выдыхает, понимая, что не дышала все это время. На пол стекает вода, гулко капая с нее в тишине квартиры, ноги мерзнут от сквозняка, и она быстро скомкано прощается, прося его быть осторожным на дороге. Очень хочется предупредить, но она не может выдавить из себя ни слова — горло словно сдавливает удавкой, да она и не знает наверняка, о чем вообще тут можно предупреждать. Но Деку и так поймет, Очако знает, слышит по напряжению в его голосе.

Она верит, что Тога его не тронет, не посмеет, если пообещала. Не перейдет последнюю черту. Но верить — все, что она может. Все, что ей остается. На большее у нее просто нет сил, уже очень давно.

Перед тем, как отключиться в собственной пустой двуспальной кровати, Урарака вспоминает, что Тога обещала зайти завтра. И от давно привычной дрожи предвкушения, невольно пробежавшей по телу и осевшей жаром где-то в груди, ей тоже становится мерзко.

***
Химико не любит нарушать обещания, но приготовления занимают больше времени, чем она рассчитывала, а подарок должен быть достойным — Очако-чан ведь заслуживает лучшего. Поэтому на следующий день она не появляется, как и через день, и через два. Только через неделю Тога, наконец, добирается до квартиры на окраине, потому что ей приходится постараться, чтобы достать все, что нужно. Но это точно того стоит.

Химико стоит на пороге и подрагивает от предвкушения. Поселившееся внутри неприятное чувство постоянно зудит и требует внимания, напоминая о себе кучей роящихся мыслей, и сегодня она планирует от него окончательно избавиться.

Холодный вечерний ветер неприятно дует ей в спину — дом, в котором Очако-чан снимает жилье, совсем старый, невысокий и выходит квартирами на внешние балконы. Но Тоге здесь нравится, потому что она еще ни разу не встретила ни одного любопытного соседа, которого захотелось бы убить. В этом районе умеют уважать чужие секреты, а Химико это ценит.

Она звонит уже четвертый раз, а Очако-чан все не открывает, и это тревожит — обычно та уже на третьем звонке показывается в дверях, встречая Тогу тихим ворчанием о ключах. Химико недовольно кривит рот, звонит еще раз и прислушивается, замирая.

За дверью раздается всего один тихий шорох, но Очако-чан наверняка дома, просто не хочет ей открывать. Тога задумывается — разве для этого есть причина? Она не убивала никого из близких или друзей Очако-чан, не переходила границ, не попадалась и не делала гадостей. Была хорошей и приличной девочкой, прямо как сама Очако-чан. Химико прислоняется к двери и шепчет в самую щель, почти касаясь губами деревянной поверхности:

— Очако-чан, я знаю, что ты там.

В ответ слышится только тишина, ничего не происходит, Очако-чан не спешит открывать. У Тоги, конечно, есть ключи, но это ведь такой милый семейный ритуал, делающий их ближе, что его невыполнение сразу испортит весь вечер. Она усмехается и почти нараспев продолжает:

— Как думаешь, дедушка, живущий прямо под тобой, разрешит подождать тебя у него, Очако-чан? Я загляну к нему в гости, уверена, он мне не откажет.

Тога выжидает еще минуту, разворачивается и уходит — милому соседу снизу придется помочь ей справиться с расстройством и испорченным вечером. Не успевает она дойти до лестницы, как слышит шорох ключа за спиной и довольно улыбается — ее Очако-чан такая добрая, не хочет, чтобы она беспокоила пожилых людей посреди ночи.

Химико быстро разворачивается обратно и подходит к приоткрытой двери, заглядывает внутрь — в коридоре пусто, Очако-чан не хочет ее встречать, но это совсем не страшно, у Тоги есть для нее подарок, даже несколько. Они точно ей понравятся, и Очако-чан перестанет на нее дуться из-за всякой ерунды.

Она разувается, осторожно кладет сумку на пол и с любопытством проходит на кухню. Привычно домашняя Очако-чан сидит лицом ко входу, напряженно сжимая в руках кружку с чаем, и смотрит сквозь нее, поджав губы. Она бледная, замечает Химико. И уставшая, как и всегда. Тога и так терпеть не может героику и героев во всех видах, кроме избитого мяса, а вечно усталый вид Очако-чан делает все еще хуже. Она никогда не понимала, в чем смысл всех этих правил, это же так скучно, уныло и выматывающе.

— Очако-чан, — почти мурлыкает Химико, — что-то случилось?

Та поднимает на нее тяжелый взгляд и молчит. Химико любит её голос, ей нравится все: как Очако-чан кричит, как стонет, разговаривает, шепчет, даже ворчит. Она все время со всеми разговаривает, очень много улыбается, притворяется милой, но только не с ней. С ней она чаще замолкает, как сейчас, и Тога цепко ловит ее взгляд, удерживая, не позволяя больше отвести глаза. Они общаются на другом языке, в нем мало разговоров и пустых слов, но много наполненной смыслом тишины, и это кажется Химико по-настоящему особенным.

Она крадучись подходит ближе, плавно опускаясь на пол перед Очако-чан, кладет голову ей на колени и смотрит снизу вверх, прислонившись щекой к мягкой ткани домашних штанов. Та болезненно морщится, крепче вцепляясь в чашку, и Тога обнимает ее ноги, прикрывая желтые глаза.

— У меня для тебя подарок, — шепчет она, — тебе понравится.

Очако-чан вздрагивает и будто отмирает, резко вставая и стряхивая ее со своих коленей. Но Химико жмурится и улыбается, потому что видит, как она понемногу смягчается, теряет свою твердость, роняет защиту.

Очако-чан ведь любит её сильнее, чем какую-то противную девушку из телестудии, правда?

Тога поднимается следом, ловит за руку, не дает пройти. Очако-чан горячая, жесткая и напряженная, как раскаленная пружина. Химико обнимает ее за талию, тянется вперед и произносит в самое ухо:

— Ты ведь не злишься на меня, правда?

Очако-чан замирает, и Химико знает точно — не потому, что боится. Никогда не боялась, даже в первую их встречу, когда у нее за плечами еще не было нескольких лет героики. Очако-чан громко сорвано выдыхает, ее плечи опускаются и расслабляются — она сдается, и Тога мягко толкает ее обратно на стул, заставляя сесть. Уходит, оглядываясь через плечо, за обещанным подарком. Одним из.

— Я долго выбирала что-то значимое, Очако-чан, потому что так правильно, — быстро говорит она, роясь в сумке. — Что-то, что доказало бы тебе мою любовь, каждый раз напоминало…

Чашка звякает об стол, но Химико не оборачивается, потому что находит заветную длинную коробку. Под руку попадается стеклянный флакон, но она убирает его глубже — еще не время. Сначала Очако-чан должна все понять, почувствовать, как много она для нее значит. Иначе мозаика не сложится, ничего не получится, как надо. Эффекта не будет.

Тога возвращается, пряча коробку за спиной, и довольно улыбается, глядя в мрачные карие глаза, неотрывно следящие за ее движениями. Если Очако-чан хочет сегодня молчать — пусть молчит, у Химико впереди будет еще целая ночь. Она подходит почти в упор, неспешно вытаскивает чашку из чужих ладоней и вкладывает туда подарок. Тога вся дрожит от возбуждения — это очень важный момент, почти исторический. Если бы у них с Очако-чан когда-нибудь появились дети, Химико обязательно рассказывала бы им о нем.

Очако-чан удивленно хмурится, рассматривая коробку в своих руках, и проводит пальцами по каемке — Химико специально купила глухую черную упаковку, чтобы было непонятно, что внутри, чтобы не испортить сюрприз. Очако-чан с опаской поднимает крышку, словно под ней может оказаться змея, и Тога тихо хмыкает — эта внезапная предосторожность кажется ей очень милой.

Очако-чан поднимает брови и в смятении разглядывает лежащий на бархатной подушечке армейский нож. Химико долго выбирала, хотела найти что-то особенное, что-то, что связало бы их неразрывно — сильнее, чем ханахаки, чем любые известные узы. Поэтому она купила нож, такой же, как у нее самой. Тога дорожит им, он — продолжение ее самой, ее любимая кисть, она бы не подарила такой же кому-то случайному, ни за что в жизни. Очако-чан должна это понимать, ведь она точно заслуживает такого внимания, и от прикосновений ее пальцев к темной рукоятке у Химико в животе дохнут пресловутые бабочки.

Очако-чан напряженно закусывает губу и не решается вытащить подарок из коробки, будто он и правда отравлен или может укусить. Тога наклоняется, стараясь рассмотреть реакцию поближе, упирается руками в ее колени и сглатывает — Очако-чан просто очаровательна в полной растерянности. И это тоже никто больше не заслуживает видеть.

Химико перекидывает ногу через ее колени и плавно опускается сверху, вырывая тихое раздраженное шипение. Очако-чан откладывает коробку с ножом на стол, смотрит прямо на нее, продолжая нервно кусать губы — и снова молчит. Ее руки подрагивают рядом с бедрами Тоги, едва касаясь, и Химико проезжается по ее ногам, прижимаясь ближе, кладет руку на мягкую грудь, чувствуя, как быстро бьется сердце под ладонью. Слышит, как Очако-чан тяжело дышит, тщетно пытаясь контролировать сбившееся дыхание.

Очако-чан никогда не казалась ей жертвой или легкой добычей, но сейчас она ведет себя так беспомощно, не зная, что делать, не зная, как будет правильно, что Тога не удерживается — хихикает, обхватывая руками ее шею, и целует, проскальзывая языком в приоткрытые губы.

Та наконец-то отвечает, отчаянно кусаясь, крепко впивается дрожащими пальцами в ее бедра, и Химико принимает это за положительный ответ.

***
В спальне тянет прохладой из приоткрытого окна, и темно, как всегда, но это не надолго — Тога собирается это исправить позже. Сегодня она хочет увидеть все, хотя особенности зрения позволяют рассмотреть силуэты даже в кромешной тьме. Очако-чан хватается за нее, но не упирается, даже не пытаясь отобрать инициативу, когда Химико роняет ее на кровать и заводит руки наверх, оседлав верхом чужие бедра. Дома Очако-чан не носит лифчик, и Тога с удовольствием стягивает с нее домашнюю майку, ерзает, перехватывая оба запястья одной рукой у изголовья, и снова целует. Все, до чего она может дотянуться, горячее: беззащитная шея, линия челюсти, щеки, мягкие губы. Химико втягивает воздух с тихим довольным шипением и отрывается, облизываясь и впитывая чужую дрожь — Очако-чан сегодня очень жестокая, гневно тихая, но она обязательно это исправит. Заставит ее стонать в голос, кричать и плакать, вырежет внутри нее самое главное, ради чего она все это затеяла. Вручит подарок, который она заслуживает, который запомнит навсегда.

Тога прикусывает ее ухо — нарочно сильно, не позволяя раствориться в ощущениях, и Очако-чан вздрагивает от неожиданности, но еще слишком рано для всего этого, а Химико не любит несвоевременность, поэтому успокаивающе зализывает мочку, оглаживая рукой мягкий живот и ребра. Она тянется к карману своего джемпера, и наручники звякают почти незаметно, когда она вытаскивает их вместе со специальными перчатками. Очако-чан дергается от звука, напрягается и поднимает голову, пытаясь рассмотреть что-то в темноте — она слишком умная, чтобы не понимать, что происходит, но слишком вовлечена, чтобы по-настоящему сопротивляться. Химико тихо шепчет, не отпуская ее запястья:

— Ничего не бойся, Очако-чан.

Хотя и так не боится, уже давно привыкла к их играм, Тога знает. Она ведет языком по ее руке, от локтя и выше, к запястью, трепетно — по едва ощутимым полоскам шрамов на коже, легким штрихам на любимом холсте, оставленным Химико когда-то очень давно, в самом начале. Совсем еще незаметным и неглубоким меткам, давно зажившим и ставшим по-настоящему прекрасными. Нестираемыми.

Наручники щелкают, когда Тога застегивает их на тонких запястьях, перекинув цепь через тонкую металлическую балку в изголовье кровати, и Очако-чан, наконец, расслабляется — откидывает голову на подушку, почти безвольно повисая на скованных руках. Химико знает о ней все — и даже то, как ей нравится то, что она с ней делает. Просто Очако-чан любит ее так сильно, что принимает все, как есть, и именно поэтому Тога не может ее отпустить. Не может убить, убрать из своей жизни, не может оставить, да и не хочет — ее все устраивает. Почти. Интервьюера она убила, и раньше, в других случаях, это помогало. Но не в этот раз. Противное чувство, гложущее с того дня, никуда не делось, и Химико бы обязательно попробовала добраться до Деку, нашла бы способ разобраться, но не может — Очако-чан очень расстроится, если он умрет. Возможно, она даже бросит ее, а этого Тога никогда не допустит, да и Деку ей нравится — он такой забавно отчаянный, настоящий герой и отлично смотрится разбитым в хлам, Тога бы с ним даже поиграла. Поэтому она не пересечет невидимую грань, после которой не сможет вернуться. Не позволит Очако-чан сорваться и сбежать.

Но сейчас та поддается ей так просто, что Химико даже медлит с перчатками — может, они и не нужны. Не понадобились же во все те разы, когда Тога слишком увлекалась, расчерчивая ее болезненными кровавыми цветами, придавая дополнительного очарования и любя так, как умеет только она. И как Очако-чан того заслуживает.

Химико задумчиво водит руками по отзывчивому телу, невесомо гладит, чувствуя, как кожа под пальцами покрывается мурашками от сквозняка, и все-таки надевает на чужие руки тонкие плотные перчатки. Они сделаны из специального материала и не позволят Очако-чан использовать причуду, даже если она попытается. Тога просто не хочет, чтобы что-то помешало, она слишком тщательно к этому готовилась. Очако-чан хрипло шепчет:

— Зачем перчатки?

Химико улыбается и прикладывает палец к ее губам.

— Ты слишком нетерпеливая, Очако-чан, — произносит она, наклоняясь ниже, и медленно целует ее ключицы, проводя губами по выступающим косточкам. Прикусывает напряженные соски, сразу зализывая и вырывая громкие вздохи, обводит языком впадину пупка и ныряет вниз, стягивая домашние штаны.

Тога добирается до белья, подцепляет большими пальцами, снимает его, увлеченно изучая языком изгибы давно знакомого тела, и Очако-чан стонет сквозь сжатые зубы. Она не зажимается, не сводит ноги вместе, раскрываясь перед ней, и Химико несколько раз с нажимом проводит ладонями по телу, наслаждаясь каждым сантиметром, каждым совершенным несовершенством. Тога очень жадная, ей всегда будет этого мало. Если бы она могла заклеймить всю Очако-чан, каждый её кусочек снаружи и внутри, поставить несмываемую метку, очевидную для любого, кто окажется слишком близко, она бы точно это сделала. Но пока хватит и этого.

В полной темноте комнаты слышны только шорохи и шумное дыхание, принадлежащее им обеим. Химико отстраняется, быстро скидывая собственную одежду, вытаскивает из сумки захваченный флакон, раскупоривает и выпивает содержимое в несколько глотков — должно хватить, хотя и это достать оказалось очень сложно. Кровь героя номер один, даже специально не помеченную, в больницах охраняют как зеницу ока. Но не настолько хорошо, чтобы уберечь от профессионального мимика, лично заинтересованного в том, чтобы ее заполучить.

Очако-чан напрягается, это видно и слышно: несколько раз звякают, натягиваясь, наручники, исчезает звук дыхания, и Химико безумно усмехается, чувствуя, как меняется, перестраиваясь, ее тело. Кончики пальцев тянет, всю кожу покалывает, пока она превращается в Деку, и Тога искренне наслаждается привычным процессом. В животе собирается горячий комок удовольствия — она точно знает, чего хочет, но не уверена, что подарок понравится Очако-чан также сильно, как ей самой. Но та так сильно дорожит своим Деку, что готова даже выбрать его вместо Химико, и другого выхода она просто не видит.

Тога молча подходит ближе, гладит её по голой коленке — собственная рука крупная и грубая, исполосованная ощутимыми шрамами, и это неожиданно заводит, заставляя входить во вкус. Она чувствует себя настоящим насильником и мысленно настраивается. Молчит, оттягивая время, не давая себя рассмотреть, не давая понять.

Очако-чан наверняка заметила, что она теперь в другом виде, но это не первый раз, когда Химико примеряет мужской образ, и даже не первый, когда в постели. Тога видит, как она замирает, внимательно вслушивается — в движения, в дыхание, стараясь разобраться, что Химико задумала.

За все это время они играли в разные игры, иногда — по правилам Тоги, потому что она никогда не стеснялась своих желаний, иногда — по правилам Очако-чан, таким сладким, неозвученным и очевидным, что Химико искренне наслаждалась, делая вид, что все это — только ее вина. Ведь это она тут плохая девочка, а не чистенькая непорочная Очако-чан. И ей нравится ее роль.

Тога несколько раз глубоко вдыхает и совершенно чужим смущенным голосом произносит:

— П-прости, Урарака-сан…

Очако-чан перед ней дергается, сразу узнавая, судорожно поджимает ноги и вся съеживается у изголовья кровати, вцепившись руками в собственные перчатки. Но они достаточно длинные и отлично держатся, Химико хорошо их закрепила, просто так не снять. Та дергает руками почти истерично, прижав колени к груди, и шепчет себе под нос:

— Не надо, Тога…

Это звучит как самовнушение, и Очако-чан сама загоняет себя в ловушку, переставая верить своему разуму. Слух и ощущения говорят ей, что перед ней — Деку, такой безопасный и родной, подростковая первая влюбленность и вечное табу, и Химико улыбается, чувствуя запах настоящего страха и привычный азарт, разогревающий кровь. Он будит в ней желание творить. Только в этот раз ее кистью будет не нож, а целое тело, и она точно знает, какая картина должна получиться в конце.

— Урарака-сан, прости, — почти испуганно низко бормочет Тога, протягивая руки и с силой дергая на себя её лодыжки. — Я так давно этого хотел…

Химико точно знает, что звучит абсолютно правильно, почти как настоящий Деку — интонациями, тембром, мельчайшими оттенками тона. Она ведь тренировалась, слушала на повторе ролики с его участием, чтобы вжиться в роль, и теперь даже Очако-чан никак не сможет разглядеть в ней привычную Тогу. Так и должно быть — это Деку насилует ее, не Химико, она ведь не такая.

Она бы не извинялась.

Очако-чан испуганно и резко сучит ногами, пытаясь вырваться, бьется на кровати, сминая под собой простыни, но Тога держит крепко и ловит ее, пришпиливая телом к матрасу. Проскальзывает шершавой ладонью по внутренней стороне бедра, гладит, такую беззащитную и напуганную, и резко раздвигает ее ноги, настойчиво вклиниваясь между коленями.

Ей даже не надо стараться, чтобы возбудиться, чужой страх всегда действовал лучше любого афродизиака, поэтому Тога прижимается твердым членом к животу Очако-чан, давая ей время осознать. Химико почти забыла, как это правильно делается, но на то она и мимик, чтобы мгновенно перестраиваться. Она оглаживает напряженный живот, поднимаясь выше, почти грубо сжимает ладонями грудь и мысленно хмыкает — в этом теле она даже может обхватить ее целиком. Это кажется ей забавным.

— Не надо… — шепчет Очако-чан надтреснуто, и в ее голос просачивается отчаяние. Она ведь знает, что Тога не остановится. Химико незаметно улыбается — скорее, наоборот.

Она сильнее разводит ее ноги и толкается вперед, крупной головкой в узкое отверстие — Очако-чан так сильно зажимается, что у нее наверняка останутся синяки на память, на внутренней стороне бедер. Она мокрая, попросту не успела высохнуть и перестроиться, и Тога выдыхает с наслаждением, легко проскальзывая внутрь, ей очень нравится это редкое ощущение — быть внутри Очако-чан, и пусть сейчас у всего этого есть определенная цель, раньше они делали это и просто так, потому что Химико так хотелось. Она ведь может быть кем угодно для своей Очако-чан, глупо было бы не пользоваться. Просто раньше это всегда был не такой важный для Очако-чан Деку, лучший друг, близкий человек и первая любовь. Не кто-то настолько знакомый.

Тога входит глубже и глухо стонет его голосом, чувствуя, как Очако-чан сжимается вокруг нее. Кудрявые волосы падают на глаза, мешая видеть в темноте, и Химико недовольно шипит, опираясь удобнее, и тянется вперед, к выключателю рядом с кроватью. Вспыхивает свет, Очако-чан моргает несколько раз и зажмуривается, закрывая глаза и отворачивая голову в сторону — куда угодно, лишь бы спрятаться, не видеть. Но Тога не может ей этого позволить, не сегодня.

— Урарака-сан, — тихо зовет она, наклоняясь ближе, и разворачивает её лицо к себе, сжимая пальцами мягкие щеки. Начинает двигаться, медленно выходя почти до конца и резко вбиваясь обратно, скользит внутри, стараясь поймать знакомый ритм и угол. Комнату наполняют пошлые шлепки, влажное хлюпанье и сорваные вдохи Очако-чан сквозь сжатые зубы, и Химико готова кончить только от этого. Самой Очако-чан, может, и не нравится, но она настолько привыкла к собственному сопротивлению, что ее телу происходящее точно по вкусу.

— Посмотри на меня, — просит Тога, не останавливаясь, и та открывает глаза всего на секунду, бросает недоверчивый взгляд, чтобы убедить саму себя, что ей все это кажется, но этого хватает. Химико видит, ощущает по чужой дрожи — Очако-чан кусает губы так сильно, что под белой кромкой зубов выступает кровь, и не может отвести взгляд, окончательно веря в иллюзию, которую она для нее сотворила. Тога ласково улыбается — чужим лицом, чужими губами — и подхватывает правильный ритм, размеренно вколачиваясь, приоткрыв рот и глядя в карие глаза. Пусть смотрит. Пусть не отводит взгляд. Пусть принимает до конца.

— Урарака-сан, — ласково шепчет она, наклоняясь и закидывая её ноги себе на плечи, придерживая за колени, — ты такая красивая…

В глазах Очако-чан ужас сменяется мутью неприятия и отвращения, недоверие уступает место отчаянию, и Тога видит, как из уголков вытекают прозрачные капли, склеивая длинные ресницы. Очако-чан громко всхлипывает, открыв рот, и стонет так, словно ей очень, смертельно больно. Словно она умирает прямо сейчас, под ней, разрывается в клочья, и Химико чувствует удовлетворение. Она ускоряется, удерживая её взгляд, входит глубоко и рвано, слишком близко подходит к грани, и в её голове не остается больше места связным мыслям, только чистое удовольствие.

Очако-чан под ней дрожит и кричит, сильно зажмуриваясь. Подушка рядом с её лицом намокла от слез, запястья под металлом наручников стерлись до крови — слишком сильно дергала. Тога толкается под правильным углом несколько раз, заставляя её выгнуться на влажных простынях, и шепчет:

— Не отворачивайся, Урарака-сан, я хочу видеть твое лицо.

Очако-чан широко распахивает глаза, безмолвно хватая воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, и кончает — судорога проходит через ее тело, заставляя все мышцы напрячься, и она громко всхлипывает, давясь слезами и сжимая зубы.

Внутри слишком горячо и влажно, и Очако-чан сжимается так резко и сильно, что Химико не выдерживает долго, последние пару раз входит и, резко вытащив, кончает, забрызгивая её живот и грудь.

Тишина неспешно накрывает комнату, заползает с ветром через приоткрытое окно, окутывает их обеих. Очако-чан смотрит в потолок совершенно пустым, мертвым взглядом, тяжело дыша, и сначала Тоге кажется, что она переборщила. Надавила слишком сильно и сломала, не рассчитав. Она превращается, чувствуя, как клочьями сползает чужой образ, волосы становятся длиннее, уменьшается тело, и мурлыкает нежно, ложась рядом. Целует Очако-чан в щеку, успокаивающими движениями поглаживая по бедру. Собирает губами соленые слезы, крепко прижимаясь к горячему голому боку. Будто утешает после произошедшего. Будто все это — не ее рук дело. Очако-чан совсем не реагирует, и Химико поднимается, рассматривая ближе, собирает пальцем чужую сперму с её живота и задумчиво произносит:

— Как думаешь, Очако-чан, ты бы забеременела?

Она проводит по мокрой коже, размазывая белесые потеки.

— Чей это был бы ребенок? Мой, твой и Деку? — хихикает Тога, спускаясь вниз. — Разве не замечательно?

Проводит пальцем от пупка ниже, зачерпывает еще и тянется между ног, внимательно наблюдая за реакцией, ловя каждое движение, каждый вдох. Прямо у цели Очако-чан больно толкает ее коленом, и Химико криво улыбается — не сломала. Очако-чан крепкая, ее не так просто поломать, и от этого сердце Тоги рядом с ней бьется быстрее.

Химико подпирает голову ладонью и рассматривает ее. Очако-чан встречает взгляд с надрывом, привычным отчаянием и тихой ненавистью, затаившейся глубоко на дне карих глаз, молчит, но Тоге нравится и так, потому что вместе с этим в глазах Очако-чан появляется кое-что еще. Крошечная толика безумия, зеркального и прекрасного, будто Химико поместила туда часть себя, смогла пробраться совсем глубоко, в самую суть, зацепить то, что Очако-чан так ревностно оберегала от всех, даже от нее. Она тихо смеется, доставая ключ от наручников, и игриво шепчет, расстегивая их:

— Очако-чан, тебе ведь понравилось?

Как только застежка щелкает, Тога быстро оказывается лицом вниз, с вывернутой назад рукой. Она даже не успевает заметить движение и сразу расслабляется, наслаждаясь тяжестью Очако-чан на своей спине. Краснеет, чувствуя, как кровь снова превращается в кипяток — такая Очако-чан нравится ей еще сильнее. Особенно когда наваливается сверху, сдавливает локтем ее шею и душит — зло, яростно, непривычно мстительно. Химико хрипло стонет, ощущая острую нехватку воздуха, в этот момент она любит ее так сильно, что готова умереть — прямо сейчас и здесь, лишь бы Очако-чан не останавливалась. Но она еще не закончила, можно сделать все еще лучше, и Тога с усилием шепчет:

— Под подушкой…

Очако-чан вздрагивает, выпускает ее и тянется рукой под подушку, цепляет пальцами и достает длинную черную коробочку. Химико поворачивает голову, тяжело дыша, и видит, как Очако-чан неуверенно переводит взгляд с Тоги на коробку и тихо зло выдыхает.

Ее руки сильно дрожат, когда она быстро снимает крышку, откладывая в сторону, не позволяя себе передумать, и Тога широко безумно усмехается, потягиваясь, как сытая кошка.

Вот теперь Очако-чан точно приняла все ее подарки.

***
Тога напевает себе под нос случайно услышанную мелодию и широко улыбается, пока идет по улице, звонко наступая ботинками в большие лужи. В них отражаются искаженные здания и неприветливо серое осеннее небо, но у нее вот уже почти месяц прекрасное настроение, и ничто не может его испортить, даже плохая погода.

Она заглядывает в витрины магазинов, приветливо машет продавцам и хмурым прохожим, наверняка считающим ее сумасшедшей, и идет дальше. Даже не самые приятные задания Томуры, где приходится кого-то выслеживать, долго и нудно сидеть в засаде, и нельзя никого убивать, больше не выводят ее из себя. Химико абсолютно счастлива, ей хочется делиться этим счастьем со всеми.

Она уже месяц наблюдает и точно знает, что Очако-чан больше не звонит Деку и даже не пишет. Не встречается с ним, не видится, а когда случайно сталкивается, то опускает глаза, скрывая незаметное отвращение, не позволяя себя коснуться. Выключает телевизор, стоит ему появиться на экране, и избегает общения — в геройском сообществе и на мероприятиях. Уходит от разговоров и упоминаний. На экране ее ноутбука больше нет новостей с ним, когда Тога заглядывает в гости.

Очако-чан неприятно и тяжело — и так и должно быть, ведь Химико так старалась, помещая в ее голову это неприятие, самым действенным способом вырезая его оттуда. Тога умеет орудовать не только ножом и очень довольна получившимся результатом — Очако-чан еще долго не сможет смотреть на Деку без содрогания, помня, как он ее изнасиловал. Хоть она и знает, что это была Химико.

Она мечтательно прикрывает глаза, вдыхая промозглый городской воздух, и бережно прижимает ладонь к животу — там, под слоями одежды, слева под ребрами, жаром отдается затянувшийся шрам. Он не очень большой, неровный, идущий крест накрест двумя длинными линиями. Всего лишь маленькая злая насечка, проба кисти на первом холсте, первые штрихи новичка. Крошечная метка принадлежности дрожащей рукой, испуганно мстительная, отчаянно яростная и неуверенная. У Химико мало шрамов, но этот, самый важный, она точно будет помнить.

Когда Очако-чан закончила, выплеснув гнев, ее окровавленные руки сильно тряслись, и она с ужасом зашвырнула нож куда-то под тумбочку. Кровь запачкала простыни, и Химико даже сама все убрала и обработалась, пока Очако-чан сидела в ванной, заперевшись там подальше от нее. И подальше от себя. Но начало положено, и Тога продолжает приходить к ней, а Очако-чан продолжает сдаваться, впуская ее в квартиру на окраине после третьего звонка.

И понемногу, крошечными шагами уступает ей себя.

Химико уверена, что она еще войдет во вкус. Не может не войти, ведь Очако-чан так сильно ее любит. Они так сильно друг друга любят, что их любовь крепче любых связей, крепче любых чувств, у которых есть название, крепче всего романтичного, что показывают в фильмах. Потому что они уже смешиваются, объединяются, постепенно превращаясь в нечто целое.

Тога улыбается.

Однажды Очако-чан не выдержит, и они обязательно нарисуют прекрасную картину. На самом лучшем в мире холсте.

Вместе.

@темы: AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Урараки, Текст

---

Iida team, арт «Кажется, мы не туда свернули»

[Iida team]

Название: Кажется, мы не туда свернули
Тема: AU/кроссовер
Автор: Iida team
Форма: рисунок
Пейринг, персонажи: дракон!Иида Тенья, маг!Тодороки Шото
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 800 x 565 px

@темы: Визуал, AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Ииды

---

Aizawa Shota team: AU/кроссовер [2]

[Shota-chan]

Название: Русалочка
Тема: AU/кроссовер
Автор:  Shota-chan
Бета:  Shota-chan
Пейринг, персонажи: Хизаши Ямада/Айзава Шота
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, hurt/comfort, ангст, романтика, соулмейты, songfic
Размер: мини (3 425)
Краткое содержание:
Если ты слышишь меня, то, пожалуйста,
Не посмотри, что измучена и пуста,
Не превращай меня в доктора Фауста,
А дай мне света и радости просто так.
А еще я прошу, бога ради,
Не упрощай меня в голос на радио,
И где лицом на картине была не я –
Не одевай мое тело в желания.
Предупреждения: оос
Комментарий: Написано на песню группы Немного Нервно — Восхождение.

Радио в его доме почти никогда не выключалось.

Не то чтобы Шота в самом деле внимательно его слушал, просто ему казалось почему-то необходимым заполнить окружающую его тишину. И до поры радио справлялось с этим весьма неплохо.

Пока однажды на одной из постоянно играющих в его квартире волн не сменился диджей.

И тихий размеренный девичий голос не сменился вдруг громким, непомерно высоким и задорным тенором.

Шота не понимал, почему его вообще взяли работать радиоведущим.

Он не понимал, кому может понравиться такой голос, раздражающий, режущий, выводящий из себя даже самого Шоту, не слишком-то чувствительного к звукам, однако…

Однако все вопросы отпали, когда Шота вдруг понял, что ждёт этот голос сам. Каждый день ждёт этого, чёрт бы его побрал, проклятого Хизаши Ямаду, чтобы услышать его отвратительный, высокий и почти визгливый голос, который чем-то неуловимым и тонким ему всё же…

Нравился.

В который он, вот так невозможно и непонятно для самого себя, умудрился влюбиться.

Это было провалом.

В мире, где каждый человек встречал своего, ориентируясь лишь на его голос, такому как он, безголосому, не имеющему возможности произнести хоть слова, место никто не припас. И Шоте оставалось только надеяться, что ему попросту показалось. Что он ошибся, всё не так понял, поскольку этого вот громкого и какого-то чересчур назойливого, хотя и смешливого диджея ему было откровенно жаль.

По крайней мере встретиться они не могли. Не могли, а значит — всё должно было бы обойтись, значит, что он всё-таки вполне мог ошибиться, и, скорее всего, у такого, как Шота, собственного человека вовсе нет, и быть попросту не может.

Так он думал.

***

Шла весна.

Шота не очень-то любил её. Ему по душе была холодная и пушистая зима, полная снега и какой-то совсем не обычной, убаюкивающей тишины, которую ему даже хотелось слушать.

Весна была мало того, что полной ей противоположностью, так ещё и обладала отвратительным свойством пачкать все его вещи, мочить ноги, и заставлять скользить почти на любой поверхности. Мокрый снег, под которым частенько скрывался такой же мокрый лёд, представлял собой отдельный пункт в списке причин ненависти к весне у Шоты.

Конечно же, он оскользнулся.

Неловко взмахнул руками, пытаясь ухватиться пальцами за воздух, и, к своему удивлению, в самом деле ухватился. Только вот окончательно потерянное равновесие было уже не вернуть, и Шота полетел вниз вместе с чем-то, что умудрился зацепить в поисках спасения, услышал удивлённый вскрик…

И дальше не понимал уже совсем ничего.

Он не хотел открывать глаза.

Он совершенно не желал взглянуть на того, кого умудрился так некрасиво утянуть на лёд следом за собой, только вот выбора у него особенно… не было.

Этот голос он мог бы, кажется, узнать из тысяч голосов беспрестанно орущей толпы.

— Эй, ты в порядке?!

Точно такой же. Задорный, весёлый, и совершенно, как оказалось, бестактный.

— Ну же, хватайся за руку!

Ему не оставили ни малейшей возможности спрятаться.

Шота поднял веки.

Сперва он увидел глаза.

Невозможные, невероятные, почти что страшные, красные-красные глаза, смотрящие на него с лёгким удивлением и точно такой же смешливой искоркой, которая слышалась в голосе их обладателя.

Затем была улыбка.

Удивительно добрая для столь громкого, привлекающего к себе внимание голоса.

Шота твердил себе, что он не влюбился. Он говорил это себе каждый день, дожидаясь необходимой ему будто воздух передачи с дрожащими руками. Роняя очередную кружку кофе, зализывая порезанный палец, подскакивая к старенькому радио всякий раз, едва из динамиков начинала доноситься знакомая музыка.

Он твердил себе, что это всего лишь голос.

Он заставлял себя верить в собственные убеждения, даже когда начал специально записывать каждую передачу, чтобы затем, уже ночью, сходить с ума от возбуждения, сжимая себя подрагивающей ладонью, толкаясь навстречу собственным движениям, кусая губы и изгибая спину под кажущиеся теперь удивительно мелодичными звуки прекрасного тенора…

Все его убеждения осыпались пеплом на скользкий лёд.

Он.

Протянул.

Руку.

— Ну, слава Богу! Я уж думал, ты затылком ударился, приятель!

Ответить на это было нечего, да и даже если бы подыскались такие слова — Шота всё равно не смог бы этого сделать. Потому он только кивнул.

Его поставили на ноги одним рывком. Руку жгло даже сквозь перчатку. В горле вдруг жутко запершило, и он закашлялся, согнувшись.

— Может быть, тебе всё-таки помочь? — тут же тревожно поинтересовался Голос, и Шота вздохнул. Вытащил телефон из кармана и быстро напечатал несколько слов в заметках, прежде чем развернуть его экраном к незнакомцу.

«Не стоит».

Нужно было сбегать. И чем скорее, тем лучше.

Молодое лицо диджея вытянулось от удивления. Глаза его скользнули непонимающе по экрану, и он пару раз моргнул. Затем в алых радужках, наконец, отразилось понимание. Он фыркнул, пожимая плечами и внезапно совершенно нагло ухватил Шоту за локоть.

— Я ведь уронил тебя, так что просто обязан сейчас напоить самым лучшим кафе в этом городе! К тому же ты весь промок!

Это переходило уже все границы. Шота давно уже не был ребёнком и не имел привычки позволять кому-то собой руководить. Он с облегчением почувствовал, как оцепенение от звуков волшебного голоса сменилось раздражением, и ухмыльнулся, вырывая собственную руку.

Сейчас ему оставалось только уйти. И с каким-то мрачным удовольствием Шота понял, что сделать это не так уж и сложно. Да и с влюблённостью он явно поторопился. Потому что как вообще может быть возможным влюбиться в этого назойливого и напыщенного индюка?!

***

Он появился под дверью подъезда на следующий день.

У Шоты не было ни малейшего предположения о том, как этот взрослый голосистый мальчишка умудрился его найти, однако это было не так уж и важно.

Он улыбался так ярко и ослепительно, что Шота лишь тяжело вздохнул, понимая, что ему не укрыться в очередной раз. Если честно — ему не слишком-то хотелось этого делать.

— Привет! А я всё ждал, когда же ты выйдёшь!

Тот лишь свёл брови на переносице, показывая, что не желает иметь с ним дела.

Звонкий голос звучал сейчас приветливо и тепло, чуть заинтересованно и, пожалуй, самую капельку, расстроено.

Он был великолепен.

Как и всегда.

Шота не понимал, чем вдруг привлёк его. Наверняка в голос диджеев влюблялись тысячи слушателей, воображали, ловили интонации, вздыхали и мечтали, мечтали, мечтали… Это ведь вовсе не значило, что каждый из таких идиотов был предназначен ему судьбой?

Однако Мик — такое уж прозвище ему дали коллеги — явно отчего-то им заинтересовался, и Шоту это сбивало с толку и даже почти пугало.

— Кстати, чтобы нам было проще разговаривать, я выучил сурдоязык, так что постараюсь понять тебя! Теперь не обязательно вечно писать всё в телефоне.

Тому оставалось лишь поперхнуться от этих слов.

Впрочем, он быстро опомнился. Сложил наскоро «идиота» и уже было развернулся, чтобы уйти, но Мик оказался проворнее. Ухватил его за плечо, развернул к себе, почти в самые губы вдруг выдыхая, что согласен. Хоть идиотом для него быть согласен, хоть кем ещё. Только бы он подпустил, только бы позволил, только бы шанс дал, прошёлся с ним хоть один раз по тенистой улочке парка, по прохладной набережной, наполненной звонкими голосами чаек, только бы всё-таки заглянул вместе с ним в одну славную кофейню, куда вчера так отчаянно идти не хотел…

Шота дёрнулся. Отвернулся, вырваться, впрочем, почти не пытаясь и скрывая пылающие щёки.

Затем поднял руки вновь.

«Кто я, по-твоему? Семнадцатилетний юнец? С чего я должен купиться на это?»

Мик широко и самодовольно усмехнулся.

— Но ведь тебе нравится!

***

Он всегда был слишком уж веселым. Можно было бы сказать, он был откровенно и навязчиво радостным.

Шоту это пугало. Шоту это доставало просто неимоверно, злило, бесило до жути, но он совершенно ничего не мог с этим поделать.

Его смех звучал веселым горным ручьём и перезвоном тысячи июньских колокольчиков.

Шота подсел на него, словно на наркотик.

Они встречались вот уже чуть больше недели.

Словно «встречались» — было целиком и полностью выдумкой Мика, который почему-то твёрдо решил, во что бы то ни стало, сделать его своим.

Это он сказал Шоте почти в первые же дни.

Шота не знал, почему до сих пор позволяет ему почти каждый вечер встречать себя возле подъезда, почему так спокойно идёт следом за звонким и чарующим голосом даже на самые городские окраины, и откуда вдруг в нём взялась эта глупая сантиментальная радость, когда Мик внезапно осторожно цеплял его ладонь своими пальцами.

Сперва Шота дёргался. Щурил недоверчивые глаза, пытался вырваться и не давался, вызывая лишь ещё более широкую улыбку Мика, сравнивавшего его с дикой кошкой.
Это его, конечно, тоже бесило.

С каждым днём сопротивляться Мику было всё сложнее, и хотя Шота упорно убеждал себя в том, что это всего лишь голос, что он вовсе ни в кого не влюбился, собственное зеркальное отражение красных от недосыпа глаз с глубокими кругами, наглядно демонстрировало всю плачевность его положения.

Шота уже даже не старался сбежать. Смотрел хмуро и зло, но даже взгляда не отводил, понимая, что избавиться от удивительно проницательного Мика ему не позволят.

— Смотри, вон там! Это звезда падает! Знаешь, говорят, что звёзды — это люди. Почти такие же люди, как мы с тобой, только у них есть крылья, и когда они влюбляются в человека с Земли, они падают вниз, не в силах больше свободно летать, и их крылья сгорают, а на спине остаются ужасные шрамы.

Глупее он не слышал, наверное, ничего в жизни, но почему–то именно сейчас ему нестерпимо захотелось открыть рот. Спросить, узнать, что же, получается, он тоже упал с неба?

В горле запершило снова, и он скривился, стараясь откашляться, согнулся пополам, не в силах сдержать скручивающий внутренности кашель. На глаза навернулись злые слёзы.

Бессмысленно было даже пытаться открыть рот. Бессмысленно и глупо, невероятно глупо.

— Что с тобой?! — почему-то совершенно невнимательный до других людей Мик всегда был обеспокоен его состоянием. Приступы кашля случались у Шоты всё чаще, и это мешало, а порой становилось просто невыносимым, однако Мик в такие моменты являл себя обычно с той удивительной стороны, о существовании которой не под силу было бы догадаться кому-то ещё, кроме Шоты. — Я отведу тебя домой!

Тон, который не терпел пререканий. Шота и к этому уже привык, только фыркал про себя или на пальцах, объясняя проклятому Мику, что не собирается ему подчиняться.

Конечно, чаще всего его не слушали, как и сейчас.

— На звёзды мы сможем полюбоваться и завтра. А сейчас тебе стоит побыть дома!

Шота фыркнул в очередной раз.

«С чего ты взял, что я вообще хочу смотреть на звёзды с тобой?»

— О… У тебя просто всё написано на лице! — довольно ответил тот, и вдруг положил собственные ладони на чужие, уже вновь взметнувшиеся что-то ему «говорить». — Просто… Поверь мне, ладно? Хоть сейчас.

Шота взглянул в карие, практически красные глаза и почему-то впервые за долгое время вдруг… Успокоился.

Его ладони были тёплыми. И неожиданно нежными.

Им хотелось сейчас подчиняться. Не всегда, не постоянно, но вот именно сейчас Шоте как никогда хотелось этому нахальному попугаю…

Уступить.

***

Дома у него было, мягко говоря, пустовато.

Потрёпанный временем диванчик, стол с громоздким компьютером, которому по всем временным законам давно уже полагалось умереть, и такой же дряхлый стул. Одежда комом валялась на полу, смятое одеяло, чудом повисшее на подлокотнике дивана, не имело даже пододеяльника. Тёмные шторы, кажется, никто не раздвигал годами, а на подоконнике миллиметровым слоем покоилась пыль. Пыль здесь вообще обитала попросту всюду. Ею пропахла даже маленькая кухонька, имеющая в своём арсенале лишь низенький холодильник, ещё один стол, плиту и старенький магнитофон. Магнитофон имел чуть покорёженную антенну, и, судя по тому, как она задорно торчала вверх своим кривым кончиком, исполнял в последнее время лишь функцию радио.

Рядом валялись кассеты.

Именно они и привлекли внимание Мика, с некоторым смущением и растерянностью оглядывавшего столь непритязательное жилище своего больного подопечного.

Пометок на них никаких не было.

Шота окинул их чуть презрительным взглядом и задвинул ногой под стул, на который тут же упал в очередном приступе кашля, явно не желая, чтобы Мик вообще их разглядывал.

— Как ты только живёшь здесь! Конечно ты начал кашлять, тут невозможно дышать! — как всегда. Чересчур громко, слишком грубо и прямолинейно.

Шота хмыкнул, скосив на него непроницаемый взгляд чёрных глаз, и привычно поднял руки.

«Не нравится — уходи. Я тебя не звал.»

Мик только ухмыльнулся, читая слова с его ладоней уже увереннее и быстрее, чем несколько дней назад.

— Ни за что! Я столько стремился сюда попасть! К тому же — тебе нужен отдых! А сам ты отдыхать явно не собираешься.

Теперь уже Шота взглянул на него с усмешкой.

«Что-то я пока не вижу от тебя никакой пользы».

Он не успел дочертить в воздухе последний символ. Мик ухмылялся совсем рядом, прямо перед его лицом. Ухмылялся как-то… необычно.

А в следующую секунду Шота уже оказался в воздухе, удивлённо распахнув глаза, и даже раскрыл рот для вполне закономерного сейчас «Какого хрена?!».

Однако не спросил.

Нахмурился, сомкнул опять губы, ударил ребром ладони по чужому плечу, заставив Мика разве что ухмыльнуться чуть шире.

— Даже не дёргайся. Сейчас ты ляжешь и будешь лежать. А потом уснёшь. Потому что ты должен отдыхать!

Он явно был очень сильным, раз поднял на руки так легко…

И ещё он был горячим.

Шоту это совсем не радовало сейчас. Мало того, что его голос сводил с ума каждый день, так ещё и прикосновения, которых становилось всё больше, не давали ему сосредоточиться на собственных мыслях, выбивали из колеи слишком легко.

Вырываться было абсолютно бесполезно, и он сделал единственное, что было возможно в этой ситуации.

Расслабился, позволяя себе наслаждаться теплотой желанных ладоней и закрывая глаза.

Приземление на диван было мягким. Руки, укрывшие его одеялом, казались неожиданно ласковыми.

— Ты слушаешь радио, да? — вдруг вкрадчиво поинтересовался он, кладя прохладные пальцы на чужой лоб.

Отвечать Шота нужным не посчитал. Он так и не открыл немного слезящихся глаз, и сейчас попросту лежал на диване, позволяя настойчивому полузнакомцу делать с собой, что ему заблагорассудится.

Он уже почти собрался с силами, чтобы всё–таки взглянуть на своего случайного гостя, как вдруг тот…

Запел.

Тихо, легко, почти неслышно, без слов, одной лишь мелодией.

Шоту пробрала дрожь.

Голос был сейчас невероятно мягким. Лёгким, тёплым, летящим, проникающим в самое естество. Он обволакивал, успокаивал, заставлял забыть о тревогах, о беспокойных мыслях, обо всём на свете.

Казалось, что от его звучания за спиной расправлялись крылья.

Шота тут же запретил себе думать об этом. Ну какие у него могли быть крылья?

Однако сколько бы не заставлял себя Шота открыть, наконец, глаза, у него всё равно ничего не выходило. Сон смежил веки, облепил ресницы золотыми песчинками, и он, наконец, задремал.

Спокойно и легко, без изматывающего лёгкие и глотку кашля.

Мик усмехнулся, оглядев его ласковым взглядом, и коснулся пальцами осунувшегося лица.

— Дурак.

***

Когда Шота открыл глаза, на улице уже смеркалось. Шла уже середина мая, и темнело достаточно поздно, потому он резко сел на диване, пытаясь понять, сколько же времени уже прошло.

Рядом кто-то тяжело вздохнул, и он повернул голову на звук.

— Проснулся, наконец?

Мик сидел на коленях перед диваном. Его голова покоилась на скрещенных на одеяле руках, а губы его были растянуты в широкой усмешке.

— Тебе легче?

Что-то в нём было не так.

Шота чувствовал это. Буквально нутром чувствовал, как что-то изменилось во взгляде Мика, даже в голосе, но он никак не мог понять, что же именно.

Отвечать он не спешил. Напрягся, пытаясь уловить сотрясающие воздух изменения, свёл брови на переносице.

И вдруг услышал тихий и немного хрипловатый смешок.

— Ты записывал каждую передачу. Тебе она настолько нравилась, или…

Тут Шота, наконец, понял.

Взглянул на него с нескрываемым раздражением, отпихнул от диванчика и поднялся на ноги, хватая слегка растерявшегося от такого напора Мика за шиворот и практически выставляя его в коридор. Открыл входную дверь и ухмыльнулся почти злобно, кивком головы указывая ему на выход.

В горле опять нещадно запершило, и Шота даже решил, что сейчас вполне способен рычать. Мик, конечно же, противился. Ухватил его за запястья, усмехнулся в очередной раз...

— Или тебе так нравится мой голос, Шота? Если это так, то почему ты…

Шота хмыкнул.

Усмехнулся уже сам, бесцеремонно закрывая ладонью его рот, и толкнул в грудь свободной рукой, заставляя отступить назад.

Последнее, что видел Мик до того, как дверь захлопнулась у него перед носом, были тёмные и отчего-то подозрительно влажные глаза.

Шота щёлкнул замком. Послышались стремительно удаляющиеся шаги.

Возвращаться сюда больше не было никакого смысла, как и сидеть здесь всю ночь, дожидаясь, пока он вновь выйдет на улицу — Мик понял это сразу.

— Идиот!

***

Из собственной маленькой квартирки на окраине города Шота, конечно же, съехал ещё в тот злополучный день, когда Мик впервые там оказался. Найти его, однако, не составило большого труда.

Шота работал в школе для таких же людей, как он сам. Преподавал свой безмолвный язык, потихоньку спасал несчастных брошенных или просто потерявших всякую в жизни цель детей, и на удивление легко находил к ним подход, не взирая даже на собственную строгость и требовательность.

Об этой работе Мик догадался сам. Принялся обзванивать все школы, интернаты и больницы, пытаясь найти работника с именем, которое с таким трудом выманил из безголосого ворчуна в обмен на бесконечное количество сказок, улыбок и обещаний, в которые тот всё равно, кажется, не очень-то верил.

И нашёл.

Вот только когда он узнал, что по просьбе самого Шоты его переводят в другой город, и по этой причине он не появляется на работе вот уже несколько дней, тревога и беспокойство разыгрались в голове уже не на шутку.

Этот дурень сбегал.

Совершенно глупо и так нагло сбегал от него, не желая даже позволить открыться ему и самому себе, что Мика начинало потряхивать от злобы, рвавшей ему жилы и душу.

Этот безмолвный придурок так старался убедить самого себя в том, что всего лишь влюбился в дурацкий голос на глупом радио, что Мик уже даже не смеялся, только злился с каждым днём всё сильнее.

Шота так старался упростить его всего лишь в голос, так старался закрыть глаза на собственные бессильные попытки унять тянущиеся к чужому теплу руки, так старался не замечать, как сам съезжает с катушек всё больше с каждым днём, с каждой секундой, каждым словом…

Делать что-то нужно было немедленно.

Его ладонь на собственных губах горела огнём до сих пор, спустя вот уже семь дней, и Мик не мог заставить себя перестать вспоминать этот бесцветный и слегка жутковатый взгляд тёмных, обыкновенно внимательных и добрых глаз.

Мик смог узнать только день, в который Шота должен был улететь, и город, в котором ему подыскали работу.

Он провёл в аэропорту всю ночь.

Подходящих рейсов было не так много, но этот идиот совсем не так прост, и вполне мог отправиться туда с пересадками. О том, что Шота, возможно, давным-давно уже улетел, Мик предпочитал не думать. Найти его в огромном мегаполисе было бы уже вовсе не так легко.

Он едва не проспал очередной рейс, то и дело клюя носом. Не спасал уже даже проклятый горький и попросту отвратительный кофе, которым он питался вот уже сутки.

Мик проснулся только под второе объявление о посадке. Вскочил с кресла, ломанулся прямо через металлоискатели, не обращая внимания на крики охраны, побежал к серебристому самолётному трапу, по которому уже начали подниматься люди, пытаясь высмотреть, выискать взглядом всего одного из всей толпы, такого необходимого ему…

Идиота.

Идиот нашёлся почти сразу.

Он уже почти вошёл с металлическое нутро прожорливой серебристой птицы, когда до ушей его донеслись крики ругань и мат. Вскоре подключились и громкоговорители.

Очередь замерла. Люди слитным и единым движением повернули головы в сторону.

Шота смотрел на приближающегося к нему Мика во все глаза.

Смотрел ровно до тех пор, пока тот не налетел на него, валя с трапа на жёсткий асфальт, и от души не вмазал по красивому, хотя и небритому вот уже неделю лицу, уставшему и чуть осунувшемуся, украшенному тёмными кругами синяков под глазами.

— Придурок!!!

Только тогда Шота, наконец, воспротивился. Перехватил его руки, нахмурился, сплюнув брызнувшую от удара слюну, дёрнулся, пытаясь перевернуться и оседлать его бёдра.

Мысли бились о черепную коробку, голова мгновенно загудела от боли, и он скривился, ударяя Мика по ухмыляющемуся слишком нагло лицу.

Кашель скрутил его снова, но он не обращал внимания, подминая под себя приставучего диджея, какого-то чёрта решившего вторгнуться в его жизнь и продолжая лупить его по щекам. Нестерпимо хотелось ругаться. Хотелось кричать, материться, обзывать его идиотом, полнейшим кретином и спрашивать, какого же чёрта он вообще решил сюда заявиться, почему не желает оставить уже, наконец, в покое, и зачем ему вообще нужен…

Такой…

Горячие руки внезапно потянулись навстречу.

Ухмыляться Мик так и не перестал, только дёрнул его вдруг на себя, неожиданно и резко, прижал к собственной к груди, заставляя упереться носом в асфальт, и усмехнулся горячо и чуть хрипло.

— Ну же, русалочка моя... Разве ты хочешь улетать? Разве ты забыл, ангел мой, что крылья твои давно уже сгорели, пока ты падал ко мне с небес?

Шота дёрнулся.

Зарычал, двинул головой, пытаясь ударить его ещё раз, но тут Мик вдруг сверкнул глазами в жалких миллиметрах от него самого и…

Поцеловал.

— Идиот!!!

Сиплый голос пополам с кашлем и дикой болью в горле мало напоминал человеческий.

В диком хрипе вообще с трудом можно было расслышать слова.

— Долбанутый на голову придурок! — воскликнул Шота ещё раз прежде, чем до него, наконец, дошло…

Мик под ним улыбался.

Смеялся и хохотал, и голос его звенел лесными колокольчиками.

Он касался пальцами чужих губ, гладил лицо, и смеялся, смеялся, смеялся, пока, наконец, не прижал донельзя поражённого собственными словами Шоту ещё теснее.

— И ради этого ты решился заговорить?!

Тот не успел фыркнуть.

Добежавшая, наконец, охрана, вздёрнула его на ноги, выдирая из объятий ласковых рук. Мика скрутили прямо на асфальте, ткнув лбом в сухую пыль и песок. Он уже не вырывался.

Перед глазами его осыпались из тонких и красивых пальцев Русалочки смятые обрывки билета на самолёт.

@темы: AU/кроссовер, Fucking Fest '18, Команда Айзавы, Текст