Автор: TodoBaku team
Пейринг, персонажи: Тодороки/Бакуго
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс, ER
Размер: драббл, 686 слов
Предупреждения: ООС, пост-канон
Поезд прибывает в Мусутафу ровно в полдень. Бакуго бегло оглядывает перрон — не то чтобы хотелось, чтобы его встречали, вот еще — ни одной знакомой морды. Три недели он торчит в командировке, в гребанном лесу, наблюдая за ебанутыми на голову последователями Альянса. За три недели Бакуго получает три скупых сообщения от Тодороки — по одному каждый вторник. Тодороки спрашивает про злодеев: что планируют, где планируют и когда будут действовать. И не спрашивает про самого Бакуго. Но это не мешает Бакуго забивать болт на тупые вопросы и с удовольствием расписывать, как задрали комары, без умолку болтающие напарники, спальный мешок и еда быстрого приготовления. Хочется въебать всем и свалить. Бакуго, в принципе, насрать на сообщения, но они, блядь, встречаются или как?
Бакуго закидывает рюкзак на плечо и выходит из здания вокзала. Нужная остановка — через дорогу, светофор плавно переключается с оранжевого на красный, когда мимо Бакуго пробегают два пацана. Он успевает поймать их за шкирку. Джинс когда-то втирал ему про «профилактические речи», когда пытался уложить его волосы. Наверняка это тот самый случай. Только на языке вертится одно «блядь, жить надоело, молокососы?» Пока Бакуго думает, дети успевают побледнеть и отойти на два шага назад. «Ну и страшная рожа», — вспоминаются слова Каминари, когда видит, как они пытаются спрятаться друг за другом. «Нужны вы мне», — недовольно фыркает Бакуго и переходит на зеленый. Эта часть геройства — явно не его.
Подъехавший автобус едва полон, Бакуго продвигается в самый конец и отворачивается к окну, но и это не спасает. Боковым зрением он улавливает взбудораженного школьника, который тычет локтем соседа, слышит восторженный вздох, и если подождать пару секунд, то можно заметить, как они наводят камеры телефонов. Бакуго это не нравится — «просто позируй, детка», — в таких случаях говорит Аояма и улыбается в объектив, но он вынужден мириться и продолжать смотреть в окно. Его терпения хватает ровно на пять остановок. Ещё три Бакуго идёт пешком, думая, есть ли что пожрать дома. Он готов поставить свой аванс на то, что нормальная еда в их доме закончилась на второй день и Тодороки все три недели питался одной лишь собой. Поэтому заворачивает в комбини.
Ключ в замке проворачивается один раз — Тодороки дома. Однако в квартире тихо и воняет антисептиком. Привычно, но Бакуго хмурится и не успевает пройти дальше порога, как навстречу выползает сонный Тодороки. Правый глаз подбит и наливается фиолетовым, от скулы до подбородка тянется порез, а волосы топорщатся в разные стороны. Если бы они были ещё в школе — Бакуго бы усмехнулся и отпустил пару шпилек на тему «так себе боец». А сейчас Бакуго вырос. Влюбился. И Тодороки вошёл в небольшой список людей, на которых Бакуго было откровенно не наплевать.
Тодороки выглядит удивленным — ну да, Бакуго приехал на два дня раньше, нужно было задавать правильные вопросы, а не морозиться, — но быстро берет себя в руки.
— Что-то не так, двумордый?
— Ничего, просто не ждал.
Пиздит, думает Бакуго, тот определенно смущен — и это совсем странно. Он щурится, оценивает взглядом Тодороки и давится воздухом. Открывает рот, но тут же сжимает губы. Блядь, приехали. Точнее приехал. Раньше. Поэтому футболка Бакуго все ещё на Тодороки. Футболка любимая, черная, немного выцветшая. Что делать в таких ситуациях, Бакуго не знает. Тодороки смущен. Бакуго теперь тоже. Возникшая вдруг неловкость отчего-то бесит.
— Переоденусь и заварю лапшу, — спокойно произносит Тодороки, безмятежно смотря ему в глаза. А у Бакуго от этого спокойствия выбивает все предохранители. Три недели, ебнуться можно.
— С хрена два.
Тодороки удивленно приподнимает бровь, но продолжает стоять на месте.
— Свою лапшу сам жри, — Бакуго фыркает и тянется к Тодороки, отвлекая. — Откуда ты такой красивый, двумордый?
— Задание.
Бакуго осторожно касается щеки, чувствует, как Тодороки затаивает дыхание, качает головой и молчит. Представляет, как тот ищет эту самую футболку, ходит в ней и спит. Невысказанное вслух «насколько было одиноко» повисает между ними. У Бакуго язык не поворачивается сказать «я скучал», у Тодороки, видимо, тоже. Только действия. Бакуго ведет ладонью вниз, сжимает футболку у него на груди и ухмыляется:
— Нахуй слова.
Тодороки мгновенно расслабляется и улыбается уголками губ.
— Ты был словоохотлив.
— Это моя любимая футболка.
— Знаю, — кивает Тодороки и прижимается губами к губам Бакуго. Поцелуй выходит неспешным, ленивым. Забытое удовольствие расползается по всему телу.
— Нарываешься, — хрипло выдыхает Бакуго, когда они отрываются друг от друга, и тянет вверх за край футболки. Настало время решать, кто скучал больше.
Название: Pater noster
Автор: TodoBaku team
Пейринг, персонажи: демон!Бакуго/инквизитор!Тодороки, Старатель, мельком Мидория, Яойорозу, Иида
Категория: слеш
Рейтинг: PG
Жанр: церковная ау, драма
Размер: мини, 2150 слов
Краткое содержание: Боже, помилуй души грешников.
Предупреждение: смерть второстепенного персонажа
Когда Шото видит Бакуго впервые, у него перехватывает дыхание, а кишки скручивает от отвращения. Тот стоит посреди кучи растерзанных трупов - его, Шото, товарищей, - залитый чужой кровью, сгорбившись и низко опустив голову. Но глаза его горят алым адским пламенем и жаждой крови. Эта ярость окатывает Шото как кипяток, обжигает нервы и отзывается звонкой злостью металла. Его кожа горит, его кровь кипит, но Шото лишь хмурится, стискивает зубы и удобнее перехватывает меч.И делает шаг навстречу демону.
Мидория - экзорцист, он читает святые тексты, и вера в его сердце заставляет их быть больше, чем пустыми словами. В Шото нет веры, поэтому он орудует мечом и святой водой, а любая вода становится святой, если подержать в ней серебро. Врачи говорят, что серебро очищает от микробов, а значит все демоны - просто кучка паразитов, которых нужно продезинфицировать. Если бы кто-то придумал спрей от нечисти, Шото бы первым делом брызнул им в лицо своему старику.
— Что-то случилось? — начинает Мидория нейтрально, перебирая четки в руке. Жест нервный, как и всегда, когда они спускаются в подвалы. Только крысам хорошо в этих каменных норах.
— С чего ты взял? — Шото предпочитает уйти от ответа, и с кем-то менее наблюдательным, это бы сработало. Но не с Мидорией.
— Ты слишком… как бы сказать? Эффективный. Ты так делаешь, только когда очень злишься.
Никогда это не работало с Мидорией.
— Старик сказал, что они поймали демона, — голос Шото сухой, как шелест песков Сахары. Он был в Каире, он рыскал в ночи в поисках песчаных дэвов, он может сравнить.
— И они держат его здесь, — Мидория не спрашивает, а просто кивает, словно в подтверждение своих догадок. Не верьте большим и наивным глазам, не верьте в захлёбывающийся восторгом тон, каким он поёт молитвы. Мидория умеет безоглядно верить, и Мидория умеет скептично оценивать, и одно другому у него не мешает. Этот парень порой по-настоящему пугает.
Шото не видит причин что-то добавлять. Они в молчании доходят до клетки и заходят в карцер, где в центре круга света сидит демон.
У Бакуго витые рога, тяжелый взгляд и улыбка безумца.
Шото потерял покой. Он каждый день ходит на мессу, преклоняет колени перед ликом божьим и произносит слова молитвы, что вбили в него за годы ученичества, но мысли его совсем не благие. В бога Шото не верит, но зато знает, что прямо под ним на три подземных этажа находится карцер, где в круге белого света сидит и, задрав голову к потолку, ухмыляется Бакуго.
— Тодороки, ты очень бледный. Может, попросишь выходной? — Яойорозу выглядит слегка обеспокоенной. Она чуть хмурится, чуть наклоняет голову, чуть подается вперёд, опуская голос до шепота. Яойорозу вся в этих маленьких жестах заботы и внимания, которые учишься замечать и ценить.
— Нет, наоборот. Мне нужно уехать и подышать свежим воздухом подальше от этих пыльных каземат. — Шото говорит, больше чтобы убедить себя. Ему душно в стенах церкви, он тянет высокий воротничок, но расстегнуть не смеет. Не хватает ещё, чтобы его старику донесли на его неподобающий вид.
Порой Шото думает, что ему нужно откашляться, чтобы дышать свободнее. Или выскрести вековую пыль из лёгких жёсткой щёткой. Он слишком часто спускается в подвал, слишком часто встречается со взглядом огненных глаз, и ему кажется, что их тлеющий жар поселился у него под кожей.
В ответ на расспросы Бакуго либо молчит, либо поливает бранью Шото и всю его родню до десятого колена. Обещает, что выпотрошит их, что вырвет их сердца, что бросит их головы к ногам Шото, чтобы посмотреть, как тот ревёт.
Шото отвечает, что Бакуго никогда не выберется, и уходит ни с чем. Но во сне его преследует алый цвет, и он просыпается в поту, слезах и задыхаясь, не в силах вспомнить, что же ему снилось. Но чудится, что там были кишки и головы.
— Я слышала, ты в последнее время плохо спишь, — мягко начинает Яойорозу. Этот тон она приберегает для самых упрямых пациентов, и Шото давит волну раздражения. Ему нет нужды уточнять, кто ей рассказал. Ему даже не нужно что-то отвечать, потому что Яойорозу достаёт склянку из этажерки и вручает ему. — Это успокоительное. Не снотворное, я знаю, ты их не любишь.
Шото послушно берёт лекарство и кладёт его в карман, в твёрдой уверенности не пить ни капли.
Уже два дня они с Иидой идут сквозь хмурые серые леса Карпат, и агония беспокойства в груди болит, как открытая рана. Не раз и не два Шото кладёт ладонь на сердце под крестом и с удивлением понимает, что крови нет, и ему это лишь чудится.
Алая мантия инквизитора сама как кровь.
Алая кровь на коже полуголого Бакуго, когда он стоял среди поверженных врагов и хохотал, была похожа на мантию инквизитора.
Даже будучи за тысячи километров, это чудовище целиком и полностью владеет мыслями Шото.
Сначала он думает, что беспокоится за Мидорию и Яойорозу, но ему ни разу не приходит в голову позвонить и спросить, как у них дела. Иида считает, что это обычное нервное напряжение от работы в поле. Он начинает рассказывать про непривычное окружение, стресс и общую усталость. И Шото даже с ним соглашается. Но даже когда работа окончена, и они вырезают и выжигают весь клан вампиров, он не чувствует успокоения. Он пьёт лекарство Яойорозу, он молится истово, в отчаянии шепча бессвязные просьбы, потому что никогда прежде не обращал к богу ничего, кроме заученных гимнов. Даже в какой-то момент пытается торговаться и шантажировать, как бы глупо это не казалось. Неудивительно, что небеса глухи к его мольбам.
Но беспокойство не проходит и тянет вязким комом в животе до тех пор, пока все дела не закончены. И, о чудо, впервые Шото вздыхает с облегчением, когда они садятся на обратный поезд.
— Ты выглядишь заметно лучше, — говорит Иида, устраиваясь напротив. Если уж даже он заметил, то разница должно быть кардинальная, и губы Шото чуть приподнимаются в улыбке. Он кивает и соглашается:
— Спасибо. Мы хорошо потрудились.
— Именно, — кивает Иида, и у него лицо человека, который гордится своей работой. Иида честный и прямолинейный, ответственный и надёжный. Хочешь, чтобы всё было сделано в лучшем виде - попроси Ииду. Но при этом он очень практичный человек, он рыцарь-инквизитор, как и Шото, и когда он воспевает бога в церкви это больше похоже на то, как продают корову на базаре.
— Но должен признать, какой бы успешной не была миссия, я с нетерпением жду возвращения домой.
И неожиданно зуд под кожей, что сводил его с ума неделями, обретает имя — нетерпение. Шото не терпится вернуться, и это чувство для него новое и непривычное. В отличии от Ииды, сам он не считает церковь домом и про себя называет её не иначе как змеиным гнездом.
А нынче там в подвале держат настоящего дракона.
С каждым шагом по узкому коридору возбуждение нарастает, поёт в груди, бьётся пульсом. Шото практически бежит, и желтый болезненный свет ламп мигает и бросает неверные тени у него за спиной. Он распахивает двери карцера, и его нервы взведены до предела от мук ожидания.
Бакуго поднимает голову и скалится:
— Соскучился?
У Шото нет слов, чтобы ему ответить. Он делает шаг к кругу, и демон по-звериному на четвереньках идёт ему навстречу. Шаг за шагом, Шото проходит через невидимую границу, ближе которой никогда прежде не подходил, и останавливается у самого края белого круга. Он опускается на колени и его лицо вровень с лицом Бакуго.
У него витые рога растущие назад, как у антилопы, но всего лишь в ладонь длинной. У него острые черты лица, острый разрез глаз и острый взгляд навылет. Его радужки взрываются живым пламенем вокруг чёрного вертикального зрачка. Он облизывает губы и улыбается. Шото забывает, как дышать.
— Я знаю, чего ты хочешь, — голос Бакуго непривычно тихий, практически интимный. Так шепчут на ухо любовнику слова обожания. Ему не нужно просить, не нужно предлагать, и когда Бакуго подаётся вперёд, то Шото повторяет его жест и замирает, когда их лица разделяют считанные сантиметры и граница света. Их дыхание смешивается. От Бакуго исходит влажный подземный жар, а в груди Шото живёт сухой раскалённый зной.
— В обмен я тебя отпущу и не буду преследовать. Так будет честно. — Это признание. Это сделка с дьяволом. Это точка невозврата. Может, Шото боялся бы чуть больше того, что творит, если бы сердце его не трепетало от восторга и предвкушения.
— Договорились, — и Бакуго хищно скалится, и они оба знают, что честных сделок с демонами не бывает.
Плевать. Шото наклоняется ещё и на границе защитного круга его губы касаются губ демона. Это больно. Его лёгкие и внутренности жжёт огнём, словно в его животе поднимается яростное белое солнце. Его кожа светится изнутри, жилы поют что струны ангельских арф, гул в ушах сливается с небесными горнами. По щекам его текут горячие слёзы радости. Захлёбываясь, Шото переживает истый экстаз верующего, к которому явился сам ангел господень, чтобы вознести его душу.
Ангелы и демоны твари одной породы, в конце концов.
Тревоги никто не поднимает, потому что ещё никто не знает, что случилось в карцере. Стража пропускает его без проверок, потому что Шото врёт, что у него срочное дело. В его словах не сомневаются, ему даже ничего не говорят про меч на поясе.
Старик — хотя в свои шестьдесят с хвостиком, он мощный, властный и гордый, даже седины в волосах почти не видать, — выходит к нему в ночном халате и наброшенной поверх него мантии патриарха. На его груди висит крест, и Шото становится смешно, и он не сдерживает улыбки. Крест огромный, украшенный рубинами и алмазами, с острыми золотыми завитками, с таким не поспишь ночью, а значит старик специально его надел. Зачем? Зачем, глупый человечишка, жаждешь ты лишний раз показать свою власть тому, кого ты с самого рождения душил, и давил, и терзал?
“Ну же”, — подначивает голос Бакуго в голове, и от него по крови бегут весёлые злые искорки. — “Время пришло. Бей!”
И Шото бьёт. Бросается вперёд с места и плавным движением выхватывает меч из ножен с намерением выпустить кишки из отцовского живота. Тот что-то почувствовал по улыбке, ощутил, догадался своим змеиным чутьём и успел отклониться назад, и меч оставил лишь разрез на халате. Старик бросает в него подвернувшимся под руку стулом, но для Шото движения его слишком медленные, он уворачивается без труда, даже не сбавляя скорости. Но даже этого промедления достаточно, его старик успевает выхватить кочергу из камина, и металл звенит о металл.
— Что ты творишь?! — кричит он, и в голосе его нет страха, лишь ярость.
— Давно хотел это сделать, — признаётся Шото. Так легко быть честным, так легко отпустить контроль. Почему он раньше себе это запрещал? Где-то в его черепе эхом звучит смех Бакуго, его присутствие обволакивает, мягко направляет, переполняет силой руки Шото, когда он теснит старика и заставляет его отступать.
— Тварь! Поганое отродье, как ты посмел пасть так низко! — рычит тот, и на лице его понимание. И снова злость. А Шото смеётся, кажется, он впервые в жизни смеётся от души. Которая ему больше не принадлежит.
“Не сдерживайся”, — жадный до крови голос вторит его желаниям, и Шото чувствует прилив вдохновения. В ответ на очередной выпад старика, вместо того, чтобы отбить его мечом или уклониться, он просто хватает кочергу ладонью. И вырывает из чужих рук, отбрасывает в сторону и наотмашь бьёт по раскрытой и незащищённой груди. Брызжет кровь, и внутри раздаётся “Наконец-то!”.
— Стра-, — старик наконец вспоминает, что можно позвать на помощь, но крик его прерывает удар эфесом в челюсть.
Шото нависает над ним, перехватывает меч и сверху вниз колит в плечо, вырывает лезвие из тугой плоти мышц и колит снова. И снова и снова и снова… Он рубит по рукам, которые тянутся вверх, режет живот и грудь, вспарывает горло, захлёбывающееся криками боли и проклятиями.
Смех Бакуго клокочет в его груди, страсть Бакуго плещется в его крови, ярость Бакуго выжигает его изнутри. Алое не видать на алой мантии инквизитора, не видать на алых волосах Шото. Но видно на белой половине и на болезненно бледной коже. И он понимает, что рыдает взахлёб и истерически шепчет:
— За мать, ублюдок. За Тойю и за Нацуо. За Фуюми. За меня…
Когда он наносит последний удар в уже небьющееся сердце, у Шото чувство, будто он сейчас пронзил мечом самого себя.
Демон вырывается из него клубами дыма через искажённый болью рот, так же как и попал внутрь, сбегая из тюрьмы. На глазах Бакуго обретает плоть и цвет, и его злой лающий смех теперь не только в голове Шото.
Он выбивает из его ослабевших рук меч и подходит вплотную. Нет сил отстранится, нет сил сражаться или бежать, нет сил злиться или жалеть себя. А в следующий миг, вместо того, чтобы убить, Бакуго обнимает его за шею, притягивает к себе и целует властно и жадно, как припадают к источнику в пустыне. Его кожа под прикосновениями Шото обжигающая, его светлые волосы колят кожу ладоней, снова рождая зуд. Пламя, которое едва тлело, разгорается в груди с новой силой. Шото чувствует солоноватый вкус крови, чёрт его знает чей, но ему плевать. Он отвечает на поцелуй, упивается им так же ненасытно и отстраняется, лишь когда горящие огнём лёгкие требуют глотка воздуха. И Бакуго дышит так же часто и тяжело, а в глазах его триумф победителя. Переводя дух, Шото может лишь слабо прошептать:
— У нас была сделка.
— Ага, — соглашается тот легко. — Но я хочу больше. Я возьму тебя с собой.
И у Шото так легко на душе, словно у него выросли крылья.
Название: Make love not war
Автор: TodoBaku team
Пейринг, персонажи: Тодороки/Бакуго
Категория: слэш
Рейтинг: PG
Жанр: юмор, slice of life
Размер: миди, 4558 слов
Краткое содержание: Идея была идиотская с самого начала.
Предупреждения: оос, нецензурная лексика, по мотивам заявкиВ предверии второго спортивного фестиваля Бакуго решает заранее подвыбесить Тодороки, чтобы уж тот гарантированно не сдерживался против него. Ну, а Тодороки воспринимает все эти пляски вокруг себя несколько иначе. и твиттерского фанона о Бакуго, кадрящем Тодороки с помощью "Искусства войны" Сунь-Цзы.
В войне самое главное – быстрота: надо овладевать тем, до чего враг не успел дойти; идти по тому пути, о котором он и не помышляет; нападать там, где он не остерегается.
- Эй ты!
Засранец Тодороки будто не слышит, спокойно идет дальше. Кацки приходится почти бегом догонять его. Догнав, он с силой вцепляется ему в плечо. У обернувшегося Тодороки удивленное лицо - на деле всего лишь слегка приподняты брови, но с живостью чужой мимики и этого достаточно, чтобы понять: Кацки застал его врасплох.
- Какого хрена ты меня игнорируешь?
- Я не думал, что ты это мне.
- А кому еще?
- Ну... тут много людей, - жмет плечами Тодороки.
Кацки оглядывается и наконец замечает пялящихся на них Киришиму, Урараку и черноглазку. Все трое пьют чай. Киришима даже застыл с поднесенным ко рту печеньем. Придурки.
- Есть дело.
Тодороки косится на горячий чай в своих руках.
- Сейчас?
Кацки начинает чувствовать себя глупо, но давит это чувство почти с остервенением. До фестиваля всего несколько дней, и действовать нужно уже прямо сейчас.
Кацки резко выхватывает у него кружку, пара горячих капель выплескивается ему на руку, но он не обращает на это внимания и подносит ее ко рту. Зеленый чай гадко обжигает глотку - Кацки всегда его ненавидел - но выражение лица Тодороки вполне стоит того. Не разозленное, но странное, будто он в замешательстве и еще не решил, как на это реагировать. Сзади что-то громко хрустит - кажется, Киришима с его дурацким печеньем.
Кацки не допивает до конца, пихает кружку обратно в чужую руку, выплевывая:
- Ты меня, блядь, бесишь.
Чувство идиотизма происходящего не покидает его даже когда он выходит из комнаты. Так же, как и ощущение буравящего спину взгляда Тодороки.
***
Идея была идиотская с самого начала. Но ничего другого в голову не пришло - почему-то так происходит каждый раз, когда дело касается чертового Тодороки.
До второго спортивного фестиваля остается всего пара недель, когда на очередной тренировке слюнявчик спрашивает Тодороки, рассчитывает ли тот на победу в этот раз. Вопрос, кажется, шуточный. Но чертов Тодороки сначала молчит с минуту, а затем выдает задумчивое "не знаю". И это "не знаю" впивается Кацки в мозг, словно надоедливая заноза, и бесит не меньше. Мысль о том, что Тодороки - итак в последнее время слишком уж спокойно реагирующий на любой его поступок - и в этот раз не выложится на полную оказывается невыносимой, выбешивая до белых пятен перед глазами.
И, наверное, белого шума в голове, раз Кацки до сих цепляется за случайно подвернувшуюся в общей гостиной под руку книгу - "Искусство войны", мать его.
***
Если полководец разговаривает с солдатами ласково и учтиво, значит, он потерял свое войско.
- Каччан, ты не можешь просто так нас бросить!
- Сдохни!
Кацки стряхивает с плеча надоедливые руки, но Каминари вцепляется в край его футболки и выглядит так, будто готов продолжать хоть до самого утра. Маячащий у него за спиной Киришима, кажется, настроен не менее решительно.
- Попроси хвостатую.
- Контрольная завтра утром! Не могу же я попросить девушку сидеть с нами всю ночь!
- Ты можешь пойти нахрен! - Кацки небольшим взрывом заставляет обоих отскочить назад и поворачивает к выходу из гостиной. Он на такое не подписывался. Эти идиоты сами виноваты, что не умеют брать себя в руки и готовиться, когда нужно, а не когда время уже поджимает вовсю.
У самого выхода за него цепляется уже Киришима.
- Настоящие мужики не бросают друзей!
- Мы не друзья, придурки.
- Ты разбиваешь нам сердце.
- Идите к черту.
- Ну бро-о-о!
В голосе Киришимы прорезается небольшая паника и Кацки хмурится. Придурок точно заслуживает отказа, в конце концов, он мог бы попросить о помощи и пораньше. Но почему-то Кацки все равно колеблется - на долю секунды - перед тем как снова послать их. Но прежде, чем он успевает все-таки сделать это, Каминари неожиданно успокаивается.
- Ладно, Киришима. Давай отстанем от него. Можем попросить кого-нибудь другого, - Каминари мотает головой. К несчастью для него в комнате есть только с меланхоличным видом перелистывающий учебники Токоями и Тодороки. Кацки с удивлением замечает, что тот смотрит - практически пялится - прямо на него. - Тодороки! Тодороки, друг, ты же нас выручишь? Наверняка ты справишься даже лучше, чем Бакуго.
- Э...
Тодороки удивленно переводит взгляд с Кацки на Каминари, словно не сразу поняв, что обращаются к нему. Или как будто он вообще не слушал, о чем Каминари говорил.
- Э, ладно, но...
- Отлично, мать вашу! Валите в комнату Киришимы. Оба!
Каминари тут же разворачивается обратно к нему. Лицо у него такое довольное, что у Кацки всерьез зажумывается о том, чтобы сначала взорвать его к чертям.
- Продолжишь делать такое лицо, и я буду учить только Киришиму.
- В таком случае мне придется воспользоваться согласием Тодороки.
Тодороки пожимает плечами, словно говоря, что он не против. Сраный слюнявчик.
- Материал, который я заставлю тебя выучить, будет преследовать тебя в кошмарах до конца жизни, придурок.
- Примерно так он и заботится о близких, трудный ребенок, да? - вздыхает идиот, обращаясь то ли в пустоту, то ли к Тодороки.
Кацки рычит, пинками выгоняя обоих - Киришиме не стоило начинать смеяться - идиотов из комнаты. Что-то заставляет его обернуться у самого выхода и увидеть Тодороки, все еще смотрящего им вслед. Он выглядит странно задумчиво, но у Кацки нет времени размышлять об этом - идиоты в коридоре снова начинаются ржать, явно над ним.
***
Пользуйся шпионами.
- Ты дружишь с Тодороки?
Вопрос падает между ними, как камень. Урарака выпучивает глаза и даже немного приоткрывает рот. С секунду Кацки страшно хочется ей врезать, но он все же сосредотачивается на главной проблеме.
- Чего рот раскрыла?
Урарака пару раз глупо хлопает глазами и ухмыляется.
- Прости, не знала, что ты знаешь слово "друг" и даже умеешь его произносить.
На этот раз желание врезать ей длится не секунду. Кацки закатывает глаза.
- Заткнись, мать твою, и просто расскажи мне об этом придурке все, что знаешь.
Ее ухмылка становится еще шире.
- Так мне заткнуться или рассказывать?
Вот же сучка.
Кацки уходит - почти убегает, если честно - минут через двадцать. Кроме вороха тупой и абсолютно бесполезной информации вроде наличия у Тодороки кошачьего языка, у него остается еще и смутное ощущение того, что он совершил большую ошибку, обратившись именно к Урараке. Ее глаза горели с каким-то очевидно нездоровым энтузиазмом, когда она выливала на него всю эту бесполезную херню. А еще он сильно сомневается, что несмотря на угрозы подорвать к чертям, она удержит язык за зубами и не расскажет никому о том, как он копал под Тодороки.
***
Познай своего врага и слабости его.
- Тодороки.
Пожалуй, из всех пунктов, этот Кацки нравится больше всего. Тодороки лишь мельком оглядывается на подходившего было к ним Деку - Кацки успел раньше задрота - и тут же поворачивается обратно. Он определенно выглядит заинтересованным, и от этого в вены словно вливается живое пламя. Они черт его знает сколько раз дрались на спаррингах в академии, и еще больше на курсах в прошлом году. В общем-то, они уже знают о тактике друг друга все, что только можно. Но Кацки никогда не устает пробовать снова, а Тодороки удивлять его.
В последнее время он перехватывает Тодороки на каждой тренировке, иногда почти вырывая его из-под носа у других. На чужое ворчание Кацки плевать, а сам Тодороки еще ни разу не отказывался - Кацки тоже не стоит на месте и умеет удивлять.
Кацки начинает с сокращения дистанции - чертов Тодороки мощный противник, но вблизи действует самую малость медленнее. Лицо и вытянутые ладони тут же обжигает холод, но Кацки успевает взорвать еще не застывший пот. Ледяная шрапнель больно впивается в предплечье, которым он успевает закрыть лицо, и тут же тает - Тодороки бьет огнем наискось, но волна жара действует не хуже реального пламени. Впрочем, Кацки это только на руку. Он вскидывает руки, взрывами разрывая потоки огня. Те все равно обжигают кожу, но вместо боли Кацки чувствует только злое веселье. У Тодороки напряженное лицо и цепкий, пронизывающий взгляд. Он явно читает Кацки в ответ, но так только интереснее.
Кацки азартно скалится и, рывком подлетая еще ближе, видит огонь в чужих глазах.
***
Отсекай его от ресурсов.
- Каччан?!
Деку в ужасе подскакивает на своем месте, когда Кацки садится за их столик. Тодороки, напротив которого и из-за которого он это сделал, только заинтересованно хлюпает собой. Наверное, то, что Кацки научился различать оттенки того, как он это делает - верный признак дна. Кацки предпочитает думать, что это тоже входит в понятие изучения противника. Он итак слишком часто чувствует себя идиотом в последнее время.
- Сдохни.
- Каччан...
- И тебе приятного аппетита, - прохладно говорит Тодороки.
Тянется палочками за остатками лапши - и когда только прикончить успел, Кацки точно знает, что с Деку и очкариком он зашел в столовую всего несколько минут назад. Губы Тодороки влажно поблескивают от соуса и почему-то это вызывает смутное не то раздражение, не то беспокойство - как перед дракой. Кацки давит его, наматывая остатки чужой лапши на собственную вилку и отправляя ее к себе в рот. Где-то под кожей расползается злорадное удовлетворение, и оно нравится Кацки гораздо больше. Так привычнее.
По бокам от него панически взвизгивает Деку и возмущенно кричит очкарик. Тодороки невозмутимо откладывает палочки в сторону.
- Бакуго, тебе нравится соба?
- Что?
Все удовлетворение испаряется в одно мгновение. Кацки хмурится, но Тодороки, кажется, не издевается.
- Нет.
Ответ - максимально короткий. Нельзя, чтобы хитрожопый засранец Тодороки мог прицепиться к его словам. Он это прекрасно умеет.
Тодороки кивает так, будто что-то для себя прояснил.
- Ты недоедаешь? Возле Академии есть кафе, там вполне неплохое меню даже без собы. Хочешь?
Или он все-таки издевается или Кацки просто что-то в нем упускает. Логику, например.
- Чего?
- Пойдешь?
- Куда? - вопрос вырывается сам собой, и звучит настолько растерянно, что лицо само по себе начинает гореть от жара. Злости, конечно.
- В кафе. Вместе.
Тодороки говорит спокойно и терпеливо, будто объясняя что-то кому-то не слишком сообразительному. Несколько секунд Кацки пялится на него словно завороженный - нет, не издевается. Затем Деку сбоку от него громко ахает и это срабатывает не хуже щелчка детонатора.
Кацки вскакивает с места. Грохот от перевернувшегося из-за него стула заглушает рокот крови в ушах. Ладони жжет от подступающих взрывов, но он насилу сжимает руки в кулаки.
Из столовой он выходит на деревянных ногах. Произошедшее кажется каким-то нелепым сном.
***
По этой причине по утрам духом бодры, днем вялы, вечером помышляют о возвращении домой. Поэтому тот, кто умеет вести войну, избегает противника, когда его дух бодр, и ударяет на него, когда его дух вял, или когда он помышляет о возвращении; это и есть управление духом."
Естественно, пересечься ночью на кухне Кацки мог только с Тодороки. На появление Кацки он реагирует слабо, чуть кивает в знак приветствия. Кацки в ответ только скрипит зубами и идет к холодильнику. После случая в столовой прошло всего пара дней, и все это время они как-то не пересекались друг с другом. Кацки не избегает его - да черта с два он будет бежать от кого-то вроде Тодороки - но и не стремится снова сокращать дистанцию. Сейчас все слишком странно и запутанно, чтобы что-то предпринимать. В конце концов, в этой дурацкой книженции были советы и про выжидание.
Он убеждает себя в этом, и почти уходит обратно с бутылкой воды, за которой и приходил, но не удерживается, замирает у порога и оглядывается. Тодороки сидит в той же позе, что и до этого. Почему-то это бесит. Кацки не успевает сообразить, что происходит, прежде чем грохочет бутылкой о столешницу прямо перед Тодороки. Тот вздрагивает и поднимает голову - в его взгляде Кацки чудится укоризна. Кацки плевать.
- Какого хрена ты здесь расселся в час ночи?
- А ты...
- За водой пришел, - рычит Кацки, и трясет бутылкой, едва не задевая чужой нос.
До фестиваля всего ничего, и смурной Тодороки ему точно не нужен. В прошлый раз это закончилось до отвратительного унизительно. Поэтому Кацки не видит ничего плохого в небольшой провокации - пусть засранец лучше позлится.
И Тодороки злится - Кацки замечает раздражение, мелькнувшее в его глазах, и побелевшие пальцы, вдавленные в столешницу.
- Это семейное.
Кацки поджимает губы. Бить по чему-то настолько больному было бы просто жалко. Поэтому он не бьет - спрашивает.
- Твой папаша?
- Что? - Тодороки удивленно округляет глаза, выглядя чертовски нелепо. - Нет, не он.
А вот это уже странно. Кацки становится любопытно.
- Тогда какого черта?
- Послушай, мне кажется, тебе стоит...
- Какого. Хрена. Ты тогда тут сидишь, играя в страдальца?
- Я не играю в страдальца, - ответ Тодороки практически выплевывает, запальчиво и хлестко.
- Что-то не похоже, - это начинает становится интересным.
- Это... Это моя сестра, - вдруг выдает Тодороки и выглядит почти растерянно.
Он явно проговорился случайно. Кацки чуть щурится, выдавая свой интерес, и этого неожиданно оказывается достаточно. Тодороки прикрывает устало глаза и медленно, будто сам не до конца понимая - или принимая - свои слова, говорит:
- Она выходит замуж.
Кацки ждет продолжения секунд двадцать. Но Тодороки молчит. И Кацки фыркает, громко и насмешливо. А потом и вовсе начинает ржать. Тодороки недоуменно пялится на него все это время, но Кацки ничего не может поделать - смех так и продолжает раздирать глотку, а чужой видок только усиливает его. Он кусает костяшки пальцев, чтобы успокоиться, и почти лениво спрашивает:
- И это все?
- Почему ты смеялся? - Тодороки пропускает вопрос мимо ушей, и смотрит уже по-настоящему зло.
- А ты чего ждал? Сидишь с видом, будто хоронят кого-то - может, даже тебя - а потом говоришь, что твоя сестра выходит замуж. Это же просто бред.
- В этом нет ничего смешного.
- Ты прав, - веселье стухает как-то до нелепого быстро, сменяется раздражением. Кислая морда Тодороки его просто выбешивает. - Это тупо. Какого хрена, Тодороки? Ее жених тебя бесит?
Тодороки от вопроса теряется, отводит взгляд и чуть сжимает кулаки.
- Он хороший человек.
- Тогда в чем твоя проблема, мать твою?
- Я не знаю!
Крик - почти крик - от Тодороки звучит немного сюрреалистично. Кацки по себе знает, что тот может злиться и кричать во время драки, но слышать его повышающим голос на кухне школьного общежития посреди ночи как минимум странно. Но не так странно, как смотреть на то, как он расслабляется и устало говорит:
- Он хороший человек, и я рад за нее. Просто... Я привык, что она всегда рядом, и это немного... Мне просто надо привыкнуть. И все.
Тодороки прикрывает глаза. Он выглядит немного устало и расстроенно. Видеть его таким неприятно - не раздражающе, просто паршиво. Кацки прикусывает губу, не зная, что сказать. Он чувствует себя лишним в этой ситуации и разговоре. Тот же чертов Деку был бы куда больше к месту. Забавно, учитывая, что это первый раз, когда он узнает о семейных проблемах Тодороки от него самого, без случайных подслушиваний.
- Кончай страдать херней и вали спать, придурок ревнивый.
- Что?
Тодороки пялится на него как на умалишенного. Кажется, у Кацки сегодня просто джекпот на его эмоции и новые выражения лица.
- Что слышал. На самом деле ты ведь ссышься, что она больше не будет сюсюкать с тобой.
- Ты неправ.
Тодороки хмурится. Кацки смотрит, как сужаются его зрачки, и думает, что очень даже прав. А еще у него определенного получилось разозлить придурка.
- Сам знаешь, что нет. Похер. Я иду спать.
Кацки встает и идет на выход, не оглядываясь. Как ни странно, он не чувствует никакого злорадства. Их недоразговор больше ощущается как какой-то странный сон, и поэтому он почти не удивляется, когда Тодороки догоняет его у лестницы и хватает за запястье. В конце концов, во сне можно и подраться посреди ночи.
Но Кацки не успевает ткнуть в чужую рожу свободной рукой - Тодороки сует ему в нее бутылку воды.
- Ты забыл на кухне.
Кацки удивленно смотрит на нее. И правда забыл. Чертов Тодороки с его семейными драмами. Кацки косится на обхватившую его запястье руку Тодороки. Не похоже, что тот собирается его отпускать.
Улегшееся было раздражение в который раз за вечер вскипает заново. Кацки выдергивает руку из его захвата, и поднимается по лестнице, напоследок бросая:
- Сдохни.
- Бакуго.
Оклик бьет в спину, заставляя застыть на вершине пролета. Кацки нехотя оборачивается.
Тодороки смотрит на него снизу вверх и, может быть, от этого Кацки чудится неуверенность на его лице.
- Спокойной ночи.
Пожелание звучит с заминкой, больше походя на отмазку. Кацки раздраженно кривится, орать на Тодороки посреди лестницы идея еще хуже, чем делать это на кухне. Ему не улыбается получить отработку от Айзавы, поэтому он только скрипит зубами и отворачивается.
- Да пошел ты.
Наилучшее – сохранить армию противника в целости, на втором месте – разбить её .
***
Вот дело полководца: он должен сам быть всегда спокоен и этим непроницаем для других; он должен быть сам дисциплинирован и этим держать в порядке других. Он должен уметь вводить в заблуждение глаза и уши своих офицеров и солдат и не допускать, чтобы они что-либо знали. Он должен менять свои замыслы и изменять свои планы и не допускать, чтобы другие о них догадывались. Он должен менять свое местопребывание, выбирать себе окружные пути и не допускать, чтобы другие могли что-либо сообразить.
Кацки решает: нахер все. Ему нужно честное сражение с Тодороки. Желательно, достаточно разъяренным, чтобы на полную использовать огонь, который он до сих пор частенько сдерживает - Кацки не уверен, виной ли тому трусость или никак не проходящие заскоки. Ему плевать, честно говоря. Кацки хочет честной драки на пределе. А не стремных ночных разговоров, после которых остаток ночи ворочаешься не в силах понять, что за херня скребется у тебя под ложечкой, мешая уснуть. Идея была идиотская с самого начала, и сейчас самый подходящий момент, чтобы забить на нее и дурацкую книгу - все равно большинство тезисов оттуда вызывало у него только брезгливую скуку.
Если Тодороки не полный идиот - а он, теоретически, не должен им быть - проделанной работы уже должно хватить на то, чтобы выбесить его и заставить наконец выложиться по полной. И его пристальный взгляд на уроках и в общей гостиной после них даже заставляет Кацки в это поверить. Вообще-то, это серьезно выбешивает, но Кацки не торопится набивать его морду по двум причинам. Первая, до фестиваля всего ничего, и если его отстранят - а Айзава может - все эта поебень пройдет впустую. Вторая, ему действительно не хочется ввязываться в новый разговор с Тодороки. И черт его подери, если он знает, почему.
Конечно, все рушится к хренам.
- Команда номер 2: Тодороки, Бакуго. Отвечаете за вывод гражданского из опасной зоны, - безразлично зевает Айзава и устраивается в своем мешке поудобнее.
Кацки хочется взорвать его, придумавшего проводить идиотские задания на улучшение командной работы учеников прямо перед фестивалем, на котором они будут соперниками. А потом компьютер, определивший их с Тодороки в одну команду. И, наконец, самого Тодороки, уставившегося на него с нечитаемым, но чертовски раздражающим выражением лица.
Вместо этого Кацки стискивает зубы и приступает к работе. Пара-тройка взрывов в пустоту для того чтобы выпустить пар - разминка, это разминка - в счет не идут.
Гражданским оказывается робот, отдаленно напоминающий ребенка и издающий звуки, больше всего похожие на китовьи. Причем кит явно ранен. Защищать его следует от других роботов, имитирующих не то массовые беспорядки, не то всеобщую войну. Кацки без зазрения совести скидывает первого робота на Тодороки и отправляется уничтожать оставшихся. Первую пару минут все проходит просто идеально: тишину на полигоне разрушает только дикий скрежет взрываемых железяк, и он почти успевает войти в раж. Почти, потому что затем спину неприятно обжигает холод и к грохоту взрывов примазывается треск льда.
- Какого хрена ты делаешь?
Тодороки отвечает не сразу, замораживает еще парочку роботов вдали и внимательно осматривает округу.
- Чисто. Ты спер у меня последних ублюдков, - зло цедит Кацки. Игры в молчанку его раздражают.
- Ты меня избегаешь?
За прошлый год Кацки как-то привык к тому, что придурок Тодороки с его совершенно нечеловеческим образом мышления пиздит то, что думает, и никогда не думает, перед тем как начать пиздеть. Но этот вопрос все равно выбивает его из коллеи - на долю секунды.
- Ты охренел?
- Так да или нет?
Он вообще его слышит? Или себя?
- Что ты, блядь, вообще несешь?
Кацки взрывом подлетает ближе и рывком хватает его за ворот жилетки. Засранец Тодороки, как и всегда, реагирует абсолютно спокойно - лишь щурится немного, и смотрит напряженно. От этого у Кацки искрят ладони и смазываются любые мысли в голове, хочется только вмазать со всей силы. В лицо, по бледной полоске поджатых губ. Вмазать или...
Что "или" додумать он не успевает.
- Бакуго, это задание на командную работу. В нем не убивают своего партнера.
Недовольный и усталый голос Айзавы срабатывает не хуже груды льда за шиворот. Кацки замирает, а затем медленно, почти через силу, расцепляет пальцы, убирая руки от чужой одежды. Засранец Тодороки не отстраняется - даже на шаг - смотря все так же напряженно. Выжидающе.
- Тогда, на кухне...
- Следи за куклой, мать твою.
Кацки пихает его в грудь и, развернувшись, в пару взрывов залетает на крышу ближайшего поддельного комбини. С округи к ним уже подтягивается несколько новых роботов, и он с радостью принимается за их уничтожение.
Выражение лица чертового Тодороки не выходит из головы даже когда Кацки уничтожает последнего робота, расчищая проход для их бегства.
Чего он, блядь, вообще от него хочет?
Вслушиваться в замечания Айзавы раздражающе тяжело, а в конце Кацки и вовсе не удерживается - оглядывается на стоящего за спиной Тодороки. Чужой взгляд почти обжигает.
Кацки не разбирает, злость это или просто недовольство, но все равно напрягается. Тодороки просто всем своим видом кричит о том, что хочет драки, и Кацки более чем готов ответить ему тем же.
В конце урока засранец кладет ему на плечо прохладную ладонь, и шепчет едва слышно:
- В девять, у меня.
Кацки вскидывается, стряхивая с себя чужую руку. Кожу отчего-то жжет так, будто эта была левая. Тодороки смотрит с замешательством и будто бы сомнением - сейчас оно выглядит почти насмешкой. Словно Кацки испугается прийти к Тодороки. "Избегает" его. Вот же самоуверенный придурок.
- Отлично.
Кацки вкладывает в голос как можно больше раздражения, но Тодороки только неуловимо расслабляется и отстраненно кивает, эхом отзываясь:
- Отлично.
***
Непобедимость заключена в себе самом, возможность победы заключена в противнике.
Кацки заходит в комнату Тодороки, ожидая встретить его полностью одетым и с хотя бы примерным планом, где они могут подраться.
Засранец находится сидящим за низким столиком, разутый и почти апатично спокойный.
- Какого хрена ты тут расселся?
Собственное шипение выходит раздражающе растерянным. Кацки прикидывает, который это уже раз за неделю, и чувствует себя до ужаса тупо. Это, кстати, тоже до отвращения знакомое чувство.
- Нам нужно поговорить.
В чужом тоне сквозит неприкрытое давление, и Кацки просто не может не разозлиться в ответ.
- Нахрен иди со своими разговорами. Какого черта тебе от меня нужно?
- Я хочу поговорить.
Те же интонации на этот раз вызывают усталость. Кацки с шумом выдыхает, и валится на подушки у столика, садясь напротив. Тодороки тут же впивается в его лицо осточертевшим уже пронзительным взглядом, и Кацки отвечает тем же. Если ублюдок хочет поиграть в гляделки, он их получит. И свой чертов разговор тоже.
- Что. Тебе. Надо.
Взгляд Тодороки вдруг разом смягчается, и это так неожиданно, что Кацки почти упускает его ответ.
- Тогда, на кухне. Спасибо за поддержку. Ты был прав.
Кацки не уверен, сходит ли с ума он, или уже сошел Тодороки. Ответ выходит бездумным.
- Это была не поддержка.
- Мне помогло, - пожимает плечами Тодороки. Кацки снова хочется ему врезать.
- Значит, ты идиот.
- Ты избегаешь меня? После того раза мы почти не пересекались.
Идиот, пропускающий чужие слова мимо ушей.
- Хочешь сказать, что я трус?
Кацки с силой сжимает край столика, но быстро убирает руку - он достаточно зол, чтобы случайно прожечь древесину. Возмещать потом что-либо Тодороки ему хочется меньше всего.
- Смотри на меня.
Злость жидким пламенем плещется по венам, будя под ребрами неясное чувство азарта - Кацки перегибается через столик так, чтобы их лица оказались прямо напротив друг друга. Между ними всего несколько сантиметров, и он с жадностью улавливает всплеск волнения в чужих глазах. Зрачки Тодороки расширяются, словно тот тоже чувствует прилив адреналина.
- Я тебя размажу, придурок.
Кацки едва успевает договорить последнее слово перед тем, как мир смазывается, схлопываясь в одно единственное мгновение. Мгновение, в котором Тодороки, мать его, Шото, грубо хватает Кацки за затылок и, подтянув к себе, впивается в губы.
Кацки отшатывается почти мгновенно, по бокам что-то грохочет и вспыхивает, и он не сразу понимает, что это его собственные руки. Тодороки удивленно замирает с протянутой рукой - Кацки все еще чувствует ее касание, волосы будто горят - и приоткрытым ртом. Прикосновение которого Кацки почти не успел ощутить, но какая-то дикая, захлебывающаяся в слепой ярости и панике часть его мозга кричит о том, что запомнит он его навсегда.
- Ты... - собственный голос подводит его, срываясь на откровенно жалкий шепот, и он замолкает на несколько бесконечно долгих секунд, - какого хуя ты делаешь?
Тодороки отмерзает не сразу, опускает руку на столик и садится обратно на подушки сам. Делает он это со странной неловкостью человека, которому только что переломали все кости. На мгновение Кацки даже не уверен, хочет ли он сейчас переломать ему все кости - настолько это зрелище чужеродное. Неправильное.
- Я думал, - Тодороки сглатывает, быстро облизываясь. Кацки почему-то зависает и повторяет за ним, вздрагивая, когда понимает, что творит. - Я думал, что ты хочешь этого.
- Чтобы ты меня... - "поцеловал" застревает где-то в глотке, и Кацки не находит в себе сил вытолкнуть слово наружу. - Ты ебанулся?
Тодороки неожиданно вскидывается, и Кацки стоит нечеловеческих усилий не отшатнуться от него.
- Я думал, ты этого добивался. Ты почти месяц ходил за мной по пятам, нарывался на драку каждые пять минут, постоянно подходил на тренировках. Ты расспрашивал обо мне Урараку и говорил со мной на кухне! Это ты ебанулся!
Тодороки говорит быстро, одним сплошным потоком, словно боясь, что Кацки прервет его. Под конец его голос становится высоким и ломким, а сам он нависает над Кацки, почти полностью поднявшись со своего места. Глаза Тодороки лихорадочно блестят, и, когда он снова облизывает губы, Кацки атакует в ответ.
- Я, блядь, провоциировал тебя, идиот! Ты должен был взбеситься и выложиться по полной на гребаном фестивале, а не решить, что я тебя клею! Ты.. блядь!
Кацки вскакивает, сгребая ворот чужой футболки, и рывком подтягивает Тодороки к себе. Тодороки ответно вцепляется в его запястья, сжимая их до боли - тут же тонущей в клокочущей где-то под грудиной ярости. Кацки хрипит, почти задыхаясь от нее, когда они пересекаются взглядами. В глазах Тодороки гремучая смесь злости и обиды, зрачки сужены до размеров спичечной головки, а радужки будто что-то выжигает изнутри. У Кацки уходит секунда на то, чтобы понять, что это. Жажда.
- Ну просто охуеть.
Собственный шепот буквально тонет в тяжелой взвеси напряжённого воздуха между ними, но Тодороки все равно вздрагивает, будто от удара.
- Все совсем безнадежно?
Кацки едва удается расслышать чужой вопрос. Тодороки выдыхает его так тихо, будто и не спрашивает вовсе. Как будто боится услышать ответ. Его взгляд становится таким открытым и уязвимым, что Кацки не выдерживает - зажмуривается. В голове беснуется целый ураган мыслей, и Кацки лихорадочно цепляется за каждую, путанно анализируя все, что делал в последнее время. Вспомнить получается только выражения лица Тодороки, его всратые идиотские привычки и чертовски удачно прятавшееся за злостью тяжелое, неясное чувство в грудине где-то под ребрами. Последним воспоминанием вспыхивает лицо Тодороки на сегодняшней тренировке, и то, как он хотел разбить ему губы. Кацки понимает: он определенно проебался.
- Я хотел тебя поцеловать.
Кацки выплевывает это резко и открывает глаза. Тодороки смотрит настороженно, но в глазах у него гребаным пожарищем расцветает что-то яркое до боли.
- Это значит - нет?
- Иногда я и убить тебя хочу.
- Бакуго.
Кацки трясет, когда он целует - кусает, если точнее - губы Тодороки. Теперь он точно запоминает это ощущение.
- Вот твой сраный ответ. И только попробуй, блядь, решить, что теперь я не размажу тебя на фестивале.
Когда Тодороки отпускает его руки и притягивает к себе для нового поцелуя, в голове у него мелькает мысль, что идея все же была не такой уж и идиотской - своего он все-таки добился. Кацки весь будто горит.
@темы: Свой пейринг, Mini Ship Wars, Тодороки/Бакуго, Текст
-
-
08.10.2018 в 16:08Очень верибельные Бакуго с Тодороки получилось. В контексте ER приходится принимать отношения как свершившийся факт и порой этого оказывается недостаточно, чтобы поверить персонажам. А вашим я верю :-) Какой-то совершенно волшебный текст. И эта футболка на Тодороки, и беспокойство Бакуго, и то, что они разговаривают действиями, а не словами - все вместе бьет в самое сердце. Спасибо
Pater noster
Самый противоречивый для меня текст. Вообще, тематику такую уважаю, и в фике с бекграундом все прекрасно: огонь горячий, кровь красная, темница сырая и мрачная, напряжение между героями можно резать ножом. Но Старатель, старатель -
Make love not war
Миди. Нет, не так. МИДИ по тодобаку
Спасибо! *потискал анончика*
-
-
08.10.2018 в 20:53Спасибо! *потискал анончика*
Вам спасибо за такую заявку!
Страшно рад, что исполнение не подкачало
а.
-
-
13.10.2018 в 14:12Очень верибельные Бакуго с Тодороки получилось.
приятно слышать, особенно когда писал и боялся проехать совсем мимо характеров
Рад, что вам зашло
а.