Автор: Анонимный герой
Пейринг/персонажи: Мидория Изуку, Тодороки Шото и их зарождающиеся отношения
Персонаж недели: Тодороки Шото
Тип: недослэш, переджен
Рейтинг: PG
Жанр: юмор, флафф, бытовуха и прочие приятные вещи
Размер: 1381 слово
Саммари: Изуку убеждён, что лучший способ справиться с проблемами — говорить о них.
Дисклеймер: Boku no Hero Academia © Kōhei Horikoshi
Примечание: Арт-источник вдохновения
читать дальше
— Ты уверен, что мне надо с ногами забираться на диван? — с сомнением тянет Тодороки-кун. Изуку с не меньшим сомнением похлопывает ладонью по припавшей пылью обивке, но совершенно точно не собирается отступать.
— Пишут, что такое положение тела способствует расслаблению и более полному погружению в воспоминания, — с готовностью тараторит он. Он проштудировал и разве что не наизусть выучил толстенный справочник по психологии именно на случай, если Тодороки-кун, подозрительно быстро согласившийся на почти что спонтанный сеанс кустарной психотерапии, вдруг передумает. Правда, Тодороки-кун уже успел зарекомендовать себя как редкостного упрямца, но в этом плане Изуку мог составить ему достойную конкуренцию.
— Не то чтобы я боялся запачкать диван… или запачкаться о диван, — Тодороки-кун хлопает по подушке, и в воздух поднимается облачко пыли. — Но всё-таки… Как давно в эту комнату не ступала нога человека?
Изуку неопределённо мычит. Точного ответа у него нет, но по самым приблизительным подсчётам — года полтора.
Ключ от комнаты отдыха в старом корпусе ему выдала Исцеляющая Дева, вместе с наущением не шуметь, мебель не ломать, местных привидений до истерики не доводить и не совать пальцы в розетку. Изуку неловко переминался с ноги на ногу, пока бабуля читала ему добродушные нотации. В общем-то, он и не рассчитывал, что подходящее место найдётся так быстро. Непригодность для этих целей общежития была очевидна — ни личные комнаты, ни, тем более, общие гостиная и кухня не могли похвастать отсутствием оттопыренных ушей и выпученных глаз.
— Ты хорошо на него влияешь, сынок, — прокряхтела бабуля, когда Изуку, помявшись, пояснил, на что ему сдалась «какая-нибудь тихая комната, чтобы без зевак вокруг, всё-таки это личное». — Только без травм, договорились? Если опять покалечишься — лечить не буду, так и знай. Только пластыри выдам. С котятками.
Пластыри с котятками Изуку не пугают, но и не прельщают, да и калечиться он не планирует. Всё, чего он хочет в данный момент — помочь Тодороки-куну разобраться хотя бы с частью его проблем, и твёрдо нацелен добиться в этом успеха. Пусть не мгновенно — как ни крути, а с чужими небоскрёбными комплексами нужно обходиться деликатно, их не снесёшь экскаватором, их надо по кирпичику разбирать, — но неотвратимо и надёжно. Тем более, заметно поникший после экзамена Тодороки-кун действительно без возражений согласился принять его помощь, хоть и выразил сомнения, что Изуку нужно лезть в эту яму.
— В принципе, место неплохое, — наконец, нарушает пыльную тишину Тодороки-кун, снова похлопав по диванной подушке. Изуку звонко чихает и едва не роняет тетрадь. — Будь здоров. Если навести здесь порядок, будет вполне приличный кабинет психолога. Что скажете, доктор?
«Доктор» снова чихает, и снова, и снова, и с усилием открывает окно, впуская в комнату тёплый, но хотя бы не пахнущий затхлостью сентябрьский воздух.
— Поддерживаю, — хрипит Изуку и трёт глаза запястьем. — Будем считать это трудотерапией, хорошо?
Тодороки-кун уже достаёт из подсобки чистые тряпки.
Первый сеанс уходит на то, чтобы привести комнату в божеский вид. Выдохшиеся и притрушенные пылью, Изуку и Тодороки-кун уходят, оставив окно открытым, чтобы выветрился затхлый запах нежилого помещения.
***
— Диван в твоём распоряжении, — говорит Изуку, когда они заходят в куда более приемлемую и нормально пахнущую комнату несколько дней спустя, и, сгрузив сумку на стол, начинает раскопки в поисках нужной тетради. Тодороки-кун неопределённо хмыкает.
— Сомневаюсь.
— Мы же его почистили, не запачкаешься, — Изуку со вздохом оборачивается и почти утыкается носом в пятнистую кошку, которую Тодороки-кун держит на вытянутых руках у самого его лица.
Несколько секунд они молчат, все трое. А затем кошка недовольно мяукает, изворачивается в руках Тодороки-куна и перебирается ему на шею, разлёгшись пушистой горжеткой. Тодороки-кун рассеянно чешет её под подбородком, и кошка тарахтит, будто маленький трактор.
— Фелинотерапия? — неуверенно предполагает Изуку. Когда он пытается новоявленную горжетку погладить, она шипит и возвращается на облюбованный диван. Тодороки-кун озадаченно чешет шею.
— Кажется, она блохастая.
Второй сеанс уходит на то, чтобы поймать, накормить и обезблошить кошку, но Тодороки-кун выглядит исключительно довольным, хоть и немного поцарапанным, поэтому Изуку совершенно не против.
***
Кошка снова здесь. Изуку подозревает, что она никуда и не уходила, питаясь солнечным светом, как Древесный Камуи.
Кошке указывают на дверь, с дивана сметают шерсть, и Изуку с чистой совестью открывает тетрадь и готовится делать заметки… но кошка возвращается в окно, спрыгивает прямо на грудь Тодороки-куну и принимается месить его толстовку. Когда это повторяется в седьмой раз, не выдерживает уже сам Тодороки-кун, заворачивает кошку в толстовку и, оставшись в футболке со Всемогущим — Изуку с трудом сдерживает хихиканье пополам с восторженным писком — распоряжается:
— Ищем главного по кошкам.
— Коду?
— Айзаву-сенсея.
Сеанс уходит на то, чтобы найти в учительском общежитии Айзаву-сенсея, убедить его взять кошку, найти выпутавшуюся из толстовки и вернувшуюся на диван кошку, снова найти Айзаву-сенсея, представить их с кошкой друг другу и, выдохшись, уйти в кафе-мороженое.
— Эта твоя терапия — вкусная штука, — комментирует Тодороки-кун, и Изуку почти хочет возмутиться, но Тодороки-кун протягивает ему ложку своего мороженого — фисташкового с шоколадной стружкой, — и возмущение поднимает белый флаг.
***
Изуку почти молится, чтобы в комнате их не ожидали больше никакие сюрпризы. Ни кошки, ни птицы, ни призраки, ни чужие причуды… Чтобы можно было спокойно устроиться на диване и стуле соответственно, говорить и записывать, не отвлекаясь ни на какие…
— Что у тебя в блокноте? — вопрос звучит у Изуку над самым ухом. — О… Ты это всё за пару минут успел написать?
Да, что-то там про «не отвлекаясь». Изуку быстро пролистывает густо исписанные страницы.
— Я проанализировал всё то, что ты рассказывал о себе и своей семье раньше, и… Тодороки-кун, ляг на диван и вернись к размышлениям!
Увещевания не помогают, не помогают возмущённо поджатые губы, а Тодороки-кун стоит рядом и смотрит в его тетрадь, явно не собираясь никуда ложиться.
— Мне странно, когда я смотрю в стену, а ты где-то у меня над головой бормочешь. Это как голоса в голове, только ещё хуже.
Изуку идёт на попятную и поднимает руки в знак капитуляции, едва не уронив при этом тетрадь и ручку.
— Если тебе так удобнее, можем беседовать сидя.
— Удобнее, — с уверенностью кивает Тодороки-кун.
Изуку перебирается на диван, и уже через какие-то пять минут беседы у него на коленях лежит сонно моргающая голова Тодороки-куна, и приходится закрывать вспыхнувшее лицо тетрадью.
Ни в одном справочнике по психологии не приводились примеры такого воздействия, в этом Изуку уверен.
***
— Ты даже не стараешься, — вздыхает Изуку, когда очередной сеанс начинается с того, что Тодороки-кун норовит уснуть у него на коленях. На него вопросительно моргают.
— Разве?
— Совершенно, — Изуку отводит чёлку с его лица и пытается с укором посмотреть в бесстыжие разномастные глаза, но Тодороки-кун жмурится, как довольный кот.
— Ну… Какие там были наводящие вопросы?
— С чего всё началось?
— Ну, когда яйцеклетка и спе…
— Тодороки-кун!
Изуку смотрит с таким возмущением, что ему, похоже, становится совестно. Или нет.
— Это я.
— Тодороки-кун, твои проблемы — это несмешно!
— Да я понимаю, — Тодороки-кун устало проводит ладонями по лицу. — Я не знаю, как о таком вообще говорить.
— Так ты и не должен подбирать слова! Ты же не доклад по геройской этике пишешь, тут нужен поток сознания!
Тодороки-кун садится, привычно ссутулившись, озадаченно трёт шею. Шумно втягивает воздух.
— Здравствуйте, доктор, меня беспокоит мой отец, у него больные амбиции и он портит всё, к чему прикасается. А в последние четыре месяца он строит из себя заботливого папашу, и меня это вымораживает даже больше, чем когда орёт на всё, что движется, не движется или вообще неодушевлённое.
Тодороки-кун переводит дыхание после долгой тирады, пристально смотрит на слегка опешившего Изуку и добавляет уже тише:
— А ещё меня бесит то, что меня это так бесит. И то, что я даже толком не бешусь — тоже бесит. И… Мидория, ты же сам сказал, что мои проблемы — это несмешно.
— Я и не смеюсь, — возмущается Изуку, и короткий нервный смешок действительно был вовсе не от того, что он несерьёзно относится к проблемам Тодороки-куна, а потому что свершилось же, это почти невероятно, Изуку уже и надеяться почти перестал, и…
— Мидория?
Тодороки-кун снова лежит у него на коленях и смотрит озадаченно, вопросительно.
— Д-да?
— Ты бормочешь. И я не могу разобрать ни слова.
Изуку сдаётся. Не совсем капитулирует, конечно, а всего лишь на минутку, потому что ему эта минутка нужна на рефлексию и на то, чтобы за хвосты подтянуть разбежавшиеся мысли.
— Никудышный их меня психолог, — вздохнув, улыбается Изуку. Тетрадь падает на пол, невостребованная и бесполезная.
— Не скажи, — Тодороки-кун притягивает его ближе и прислоняется лбом ко лбу, закрывает глаза. Этого тоже не было ни в одном справочнике, но отчего-то Изуку уверен, что этот метод очень действенный. — Мне становится лучше после каждого сеанса.