Название: Камелия
Автор: Анонимный герой
Пейринг/персонажи: Бакуго Кацки/Тодороки Шото
Персонаж недели: Бакуго Кацки
Тип: слэш
Рейтинг: PG
Жанр: ангст и романтика
Размер: мини, 1286 слов
Саммари: Кацки ненавидит цветы, любые, вообще все, но больше всего его бесят камелии. Потому что именно их бело-красные лепестки он отхаркивает каждое утро, скрючившись над умывальником в приступа надрывного кашля.
Дисклеймер: Boku no Hero Academia © Kōhei Horikoshi
читать дальше
Кацки ненавидит цветы. Его бесят вид, цвет, запах, и он бы давно спалил мамашины гортензии, которые растут и воняют прямо у него под окном, но мамаша непременно подымет ор, а от него голова будет болеть ещё больше, чем от цветов. Благо, в школьной общаге никто эту вонючую дрянь не выращивает, а окружающий общагу сад в основном зелёный, и окно комнаты Кацки всё равно выходит на другую сторону, поэтому можно терпеть.
Кацки ненавидит цветы, любые, вообще все, но больше всего его бесят камелии. Потому что именно их бело-красные лепестки он отхаркивает каждое утро, скрючившись над умывальником в приступа надрывного кашля.
Камелии не пахнут, но это слабое утешение, потому что приторный солоноватый запах крови взвинчивается в нос и действует на нервы даже сильнее мамашиного цветника. А ещё это больно, это зверски больно, и Кацки старается свалить куда подальше всякий раз, как в лёгких начинают формироваться проклятые цветы.
Причина его проблем живёт этажом выше, и обычно её не видно и не слышно, но в последнее время Тодороки шумит даже посреди ночи, зачастил к Исцеляющей Деве — Кацки не раз сталкивался с ним на пороге медпункта, когда ходил туда за обезболивающим, — и кашляет так, будто пытается выблевать лёгкие. Кацки скрипит зубами, когда сердобольный недоносок Деку пляшет вокруг Тодороки, а тот бормочет что-то о систематическом переохлаждении и бронхите. Кацки не хочет о нём ничего знать, слышать, думать, он хочет вычеркнуть Тодороки из своей жизни — почти так же сильно, как вцепиться в него и не отпускать никогда.
А Тодороки смотрит на него своими разномастными глазами, смотрит молча и как будто бы с ожиданием. Чего именно — Кацки не знает и знать не хочет. В его мыслях и так слишком много Тодороки, он стоит поперёк горла в самом прямом и неприятном смысле этого слова, и Кацки не знает, кого ненавидит сильнее, его или самого себя, за то, что не может избавиться от этих мыслей.
Тодороки не идёт из головы и маячит перед глазами. Ненамеренно, но Кацки от того не легче. Их то и дело ставят в спарринги на практике, они сталкиваются в лифте, в гостиной, в коридорах. Куда бы Кацки ни пошёл — он всюду натыкается на двухцветные патлы и до белой пелены перед глазами бесящие его разномастные глаза. Тодороки смотрит на него с непонятной надеждой, и Кацки хочет избить его до потери пульса, а ещё — запустить пальцы в мягкие даже на вид волосы и осыпать поцелуями.
И подготовка к пересдаче ещё. Кацки не хочет и лишней секунды проводить в обществе Тодороки, но нужная электричка ходит только раз в час, и Кацки не собирается ни опаздывать, ни ждать под дверью тренировочного комплекса. Он абсолютно точно не собирается ни в чём себя ущемлять из-за Тодороки.
Только его мнение никого не интересует.
Дополнительные занятия превращаются в пытку — когда Тодороки рядом, приступы происходят чаще и проходят тяжелее. Кацки пропускает удары и не может сосредоточиться, к кровавому кашлю добавляются саднящие ушибы и порезы, кураторы ругаются и пытаются задвигать речёвки о долге и призвании героев, бери пример с товарища… Тодороки опережает его совсем недолго, то ли из-за этой своей болячки, то ли ещё из-за чего, и кураторы орут на них обоих, сплавляют в медпункт, а затем снова орут. Кацки молчит, стиснув зубы. Тодороки, кажется, вообще где-то далеко.
Проклятый двухцветный урод, в которого Кацки влюблён так сильно и безнадёжно, что остаётся только ненавидеть — и себя, и его.
***
Говорят, время лечит, но проходит три месяца, а Кацки становится только хуже. Он старается минимально контактировать с одноклассниками, чтобы избежать назойливого внимания — от почти постоянного кашля ему даже говорить больно, не то что кричать на чрезмерно любопытных, — запирается в своей комнате и тихо ненавидит весь мир. Любопытные не дают ему покоя и там.
В стену громко стучат.
— Бакуго, у тебя всё в порядке?
В голосе Киришимы искреннее беспокойства. Кацки сквозь кашель точно так же искренне желает ему сдохнуть и не лезть не в своё дело.
Киришима вякает что-то ещё, но быстро отстаёт. Кацки взрывает оставшиеся в ладонях бело-красные лепестки.
Кацки думает об операции, но сейчас не до того. Реабилитация — почти полтора месяца, а в марте пересдача, а в стране — полная жопа, и Кацки не может позволить себе разлёживаться в больничке только потому, что не хочет блевать цветами из-за неразделённой любви.
В этот раз стучат в дверь, и Кацки никого и ничего не хочет видеть и слышать, но стук не прекращается даже после третьего пожелания далёкого пути. Поэтому Кацки сползает с изгаженной лепестками и кровью кровати — ни дать ни взять брачное ложе, желчно усмехается Кацки и на всякий случай набрасывает на это безобразие покрывало — и ползёт к двери.
— Пошёл вон, — рявкает Кацки и давится воздухом, потому что на него вопросительно смотрят разноцветные глаза, серый и голубой.
Тодороки, заметно потрёпанный после сегодняшних дополнительных занятий, молча протягивает ему жёлтую хризантему, и Кацки хочется его убить. Даже больше, чем вжать в стену и целовать до саднящих губ.
— Убери от меня эту дрянь, — шипит Кацки, отталкивая протянутую руку. Цветок летит на пол, а на ладони Тодороки остаётся размазанное красное пятно.
— Какого чёрта, двурожий? — неожиданно сиплым голосом спрашивает Кацки, отшатнувшись на полшага.
Тодороки смотрит на него потерянно.
— Ханахаки, — говорит он очень тихо. — Ты ведь…
— Вали отсюда.
Кацки не дурак, он прекрасно всё понимает, но принимать отказывается. И отказывается смотреть на изменившееся лицо Тодороки. Потому что больно, потому что чувствует себя сволочью, потому что хочет добавить ещё один шрам, или хотя бы побольше синяков на издевательски-красивое лицо. Потому что отчаяние во взгляде почти осязаемое, вязкое и горячее, как кипящая смола, и Кацки не хочет в него вляпаться.
— Ну так делай операцию, чего ко мне припёрся? — отрезает Кацки и пытается захлопнуть дверь, но Тодороки делает шаг вперёд и оказывается в его комнате. Тварь.
— Я не хочу.
— Мне какое дело? — Кацки щерится совсем по-звериному. — Свали.
— Я не хочу терять эти чувства, — повторяет Тодороки, схватив его за запястье — некрепко, скорее прося не уходить, чем всерьёз пытаясь удержать. Кацки вырывается, смотрит на него бешеными глазами и с силой отталкивает, от нервозности искря вспотевшими ладонями. Тодороки отступает на шаг, едва не спотыкнувшись о порог, но так и остаётся в пределах комнаты. Больно. В горле клокочет подступающий кашель вперемешку с кровью и камелиями. Больно не от этого.
— Извини. Я думал… неважно. Прости. Прости…
Он уже почти отступает за порог — Кацки готов вздохнуть с облегчением, — но вздрагивает, будто от сильного удара, едва не теряет равновесие. Кацки видит, как его колотит от надвигающегося приступа, а Тодороки всё бормочет и бормочет извинения, как мантру, и за это Кацки ненавидит его ещё больше.
Кацки ненавидит его, потому что проиграл, потому что соперник, потому что Деку, потому что этот чёртов взгляд побитой собаки, потому что чувствует себя слабаком, потому что эти его попытки играть в дружелюбие, потому что не хватает сил признаться, потому что гордость…
Все эти слова, всю горечь он выплёвывает вместе с кровью и проклятыми бело-красными лепестками под ноги Тодороки.
В груди словно колючая проволока, горящие обломки и битое стекло, а с губ срываются мягкие лепестки и едкая ругань.
Щеки касается прохладная ладонь.
— Руки убери, — сипит Кацки и пытается оттолкнуть Тодороки, но вместо этого цепляется за воротник его рубашки, не то притягивая ближе, не то порываясь задушить. — Как же ты меня бесишь…
Тодороки ничего не говорит, только обнимает ещё крепче, осторожно касается забинтованной ладонью его волос, и у Кацки просто нет сил его отталкивать. От Тодороки пахнет зелёным чаем и мятой, а в груди у него клокочет боль, такая же, какая затихает в груди самого Кацки. И от этого непривычного мягкого тепла, разливающегося по телу вместо так и не ставшим привычным жидкого огня, от неуверенной робкой ласки Кацки неожиданно отчётливо осознаёт, что в его желаниях больше нет разбега. Здесь и сейчас он просто хочет нежиться в объятиях Тодороки, и никто и ничто не рискнёт ему помешать.
— Прокомментируешь — убью, — бормочет Кацки куда-то в ключицу Тодороки. И с неожиданным умиротворением чувствует как сходит на нет болезненное клокотание под его ладонью.
Автор: Анонимный герой
Пейринг/персонажи: Бакуго Кацки/Тодороки Шото
Персонаж недели: Бакуго Кацки
Тип: слэш
Рейтинг: PG
Жанр: ангст и романтика
Размер: мини, 1286 слов
Саммари: Кацки ненавидит цветы, любые, вообще все, но больше всего его бесят камелии. Потому что именно их бело-красные лепестки он отхаркивает каждое утро, скрючившись над умывальником в приступа надрывного кашля.
Дисклеймер: Boku no Hero Academia © Kōhei Horikoshi
читать дальше
Кацки ненавидит цветы. Его бесят вид, цвет, запах, и он бы давно спалил мамашины гортензии, которые растут и воняют прямо у него под окном, но мамаша непременно подымет ор, а от него голова будет болеть ещё больше, чем от цветов. Благо, в школьной общаге никто эту вонючую дрянь не выращивает, а окружающий общагу сад в основном зелёный, и окно комнаты Кацки всё равно выходит на другую сторону, поэтому можно терпеть.
Кацки ненавидит цветы, любые, вообще все, но больше всего его бесят камелии. Потому что именно их бело-красные лепестки он отхаркивает каждое утро, скрючившись над умывальником в приступа надрывного кашля.
Камелии не пахнут, но это слабое утешение, потому что приторный солоноватый запах крови взвинчивается в нос и действует на нервы даже сильнее мамашиного цветника. А ещё это больно, это зверски больно, и Кацки старается свалить куда подальше всякий раз, как в лёгких начинают формироваться проклятые цветы.
Причина его проблем живёт этажом выше, и обычно её не видно и не слышно, но в последнее время Тодороки шумит даже посреди ночи, зачастил к Исцеляющей Деве — Кацки не раз сталкивался с ним на пороге медпункта, когда ходил туда за обезболивающим, — и кашляет так, будто пытается выблевать лёгкие. Кацки скрипит зубами, когда сердобольный недоносок Деку пляшет вокруг Тодороки, а тот бормочет что-то о систематическом переохлаждении и бронхите. Кацки не хочет о нём ничего знать, слышать, думать, он хочет вычеркнуть Тодороки из своей жизни — почти так же сильно, как вцепиться в него и не отпускать никогда.
А Тодороки смотрит на него своими разномастными глазами, смотрит молча и как будто бы с ожиданием. Чего именно — Кацки не знает и знать не хочет. В его мыслях и так слишком много Тодороки, он стоит поперёк горла в самом прямом и неприятном смысле этого слова, и Кацки не знает, кого ненавидит сильнее, его или самого себя, за то, что не может избавиться от этих мыслей.
Тодороки не идёт из головы и маячит перед глазами. Ненамеренно, но Кацки от того не легче. Их то и дело ставят в спарринги на практике, они сталкиваются в лифте, в гостиной, в коридорах. Куда бы Кацки ни пошёл — он всюду натыкается на двухцветные патлы и до белой пелены перед глазами бесящие его разномастные глаза. Тодороки смотрит на него с непонятной надеждой, и Кацки хочет избить его до потери пульса, а ещё — запустить пальцы в мягкие даже на вид волосы и осыпать поцелуями.
И подготовка к пересдаче ещё. Кацки не хочет и лишней секунды проводить в обществе Тодороки, но нужная электричка ходит только раз в час, и Кацки не собирается ни опаздывать, ни ждать под дверью тренировочного комплекса. Он абсолютно точно не собирается ни в чём себя ущемлять из-за Тодороки.
Только его мнение никого не интересует.
Дополнительные занятия превращаются в пытку — когда Тодороки рядом, приступы происходят чаще и проходят тяжелее. Кацки пропускает удары и не может сосредоточиться, к кровавому кашлю добавляются саднящие ушибы и порезы, кураторы ругаются и пытаются задвигать речёвки о долге и призвании героев, бери пример с товарища… Тодороки опережает его совсем недолго, то ли из-за этой своей болячки, то ли ещё из-за чего, и кураторы орут на них обоих, сплавляют в медпункт, а затем снова орут. Кацки молчит, стиснув зубы. Тодороки, кажется, вообще где-то далеко.
Проклятый двухцветный урод, в которого Кацки влюблён так сильно и безнадёжно, что остаётся только ненавидеть — и себя, и его.
***
Говорят, время лечит, но проходит три месяца, а Кацки становится только хуже. Он старается минимально контактировать с одноклассниками, чтобы избежать назойливого внимания — от почти постоянного кашля ему даже говорить больно, не то что кричать на чрезмерно любопытных, — запирается в своей комнате и тихо ненавидит весь мир. Любопытные не дают ему покоя и там.
В стену громко стучат.
— Бакуго, у тебя всё в порядке?
В голосе Киришимы искреннее беспокойства. Кацки сквозь кашель точно так же искренне желает ему сдохнуть и не лезть не в своё дело.
Киришима вякает что-то ещё, но быстро отстаёт. Кацки взрывает оставшиеся в ладонях бело-красные лепестки.
Кацки думает об операции, но сейчас не до того. Реабилитация — почти полтора месяца, а в марте пересдача, а в стране — полная жопа, и Кацки не может позволить себе разлёживаться в больничке только потому, что не хочет блевать цветами из-за неразделённой любви.
В этот раз стучат в дверь, и Кацки никого и ничего не хочет видеть и слышать, но стук не прекращается даже после третьего пожелания далёкого пути. Поэтому Кацки сползает с изгаженной лепестками и кровью кровати — ни дать ни взять брачное ложе, желчно усмехается Кацки и на всякий случай набрасывает на это безобразие покрывало — и ползёт к двери.
— Пошёл вон, — рявкает Кацки и давится воздухом, потому что на него вопросительно смотрят разноцветные глаза, серый и голубой.
Тодороки, заметно потрёпанный после сегодняшних дополнительных занятий, молча протягивает ему жёлтую хризантему, и Кацки хочется его убить. Даже больше, чем вжать в стену и целовать до саднящих губ.
— Убери от меня эту дрянь, — шипит Кацки, отталкивая протянутую руку. Цветок летит на пол, а на ладони Тодороки остаётся размазанное красное пятно.
— Какого чёрта, двурожий? — неожиданно сиплым голосом спрашивает Кацки, отшатнувшись на полшага.
Тодороки смотрит на него потерянно.
— Ханахаки, — говорит он очень тихо. — Ты ведь…
— Вали отсюда.
Кацки не дурак, он прекрасно всё понимает, но принимать отказывается. И отказывается смотреть на изменившееся лицо Тодороки. Потому что больно, потому что чувствует себя сволочью, потому что хочет добавить ещё один шрам, или хотя бы побольше синяков на издевательски-красивое лицо. Потому что отчаяние во взгляде почти осязаемое, вязкое и горячее, как кипящая смола, и Кацки не хочет в него вляпаться.
— Ну так делай операцию, чего ко мне припёрся? — отрезает Кацки и пытается захлопнуть дверь, но Тодороки делает шаг вперёд и оказывается в его комнате. Тварь.
— Я не хочу.
— Мне какое дело? — Кацки щерится совсем по-звериному. — Свали.
— Я не хочу терять эти чувства, — повторяет Тодороки, схватив его за запястье — некрепко, скорее прося не уходить, чем всерьёз пытаясь удержать. Кацки вырывается, смотрит на него бешеными глазами и с силой отталкивает, от нервозности искря вспотевшими ладонями. Тодороки отступает на шаг, едва не спотыкнувшись о порог, но так и остаётся в пределах комнаты. Больно. В горле клокочет подступающий кашель вперемешку с кровью и камелиями. Больно не от этого.
— Извини. Я думал… неважно. Прости. Прости…
Он уже почти отступает за порог — Кацки готов вздохнуть с облегчением, — но вздрагивает, будто от сильного удара, едва не теряет равновесие. Кацки видит, как его колотит от надвигающегося приступа, а Тодороки всё бормочет и бормочет извинения, как мантру, и за это Кацки ненавидит его ещё больше.
Кацки ненавидит его, потому что проиграл, потому что соперник, потому что Деку, потому что этот чёртов взгляд побитой собаки, потому что чувствует себя слабаком, потому что эти его попытки играть в дружелюбие, потому что не хватает сил признаться, потому что гордость…
Все эти слова, всю горечь он выплёвывает вместе с кровью и проклятыми бело-красными лепестками под ноги Тодороки.
В груди словно колючая проволока, горящие обломки и битое стекло, а с губ срываются мягкие лепестки и едкая ругань.
Щеки касается прохладная ладонь.
— Руки убери, — сипит Кацки и пытается оттолкнуть Тодороки, но вместо этого цепляется за воротник его рубашки, не то притягивая ближе, не то порываясь задушить. — Как же ты меня бесишь…
Тодороки ничего не говорит, только обнимает ещё крепче, осторожно касается забинтованной ладонью его волос, и у Кацки просто нет сил его отталкивать. От Тодороки пахнет зелёным чаем и мятой, а в груди у него клокочет боль, такая же, какая затихает в груди самого Кацки. И от этого непривычного мягкого тепла, разливающегося по телу вместо так и не ставшим привычным жидкого огня, от неуверенной робкой ласки Кацки неожиданно отчётливо осознаёт, что в его желаниях больше нет разбега. Здесь и сейчас он просто хочет нежиться в объятиях Тодороки, и никто и ничто не рискнёт ему помешать.
— Прокомментируешь — убью, — бормочет Кацки куда-то в ключицу Тодороки. И с неожиданным умиротворением чувствует как сходит на нет болезненное клокотание под его ладонью.
@темы: 1 неделя: Бакуго Кацуки, Weekend fest, Текст
-
-
22.07.2017 в 23:05Спасибо большое за эту прелесть
-
-
22.07.2017 в 23:29Кацки ненавидит его, потому что проиграл, потому что соперник, потому что Деку, потому что этот чёртов взгляд побитой собаки, потому что чувствует себя слабаком, потому что эти его попытки играть в дружелюбие, потому что не хватает сил признаться, потому что гордость…
Вот до этого момента я читала и думала, ну что ж ты мудишь, Бакуго? А потом этот абзац, и все стало на свои места, и я просто
Спасибо
-
-
23.07.2017 в 00:20Отчаяние Бакуго, его злость и прорывающаяся тут и там влюблённость - это такая гремучая смесь, что уже три раза перечитала, и всё равно жадно хочется ещё.
-
-
23.07.2017 в 09:50Какие же ужасно глупые и упрямые дети, и какие же прекрасные, аж до боли в сердце
Спасибо вам!
-
-
23.07.2017 в 22:03Rita Morgan, и я страдаю! Кацки слишком принципиален для своего же собственного счастья. А ведь Шото тоже умеет быть упрямым ослом, правда, не столько из принципа, сколько в силу нежелания навязываться. Но он, хоть и наивный во многих вещах, далеко не дурак, и в том, что для него важно, бывает очень внимательным. А Кацки для него важен.
Александра Вэн, зашивайте сердце, оно должно продолжать биться! Страдаем, злимся и любим вместе с Кацки - девиз этого феста.
Наби., я раньше не знала, что ханахаки - это и для меня гилти плеже, а вот погляди-ка... Безгранично рада, что тебе так понравилась эта работа, большое спасибо за комментарий!
-
-
25.06.2018 в 00:02Огромное спасибо автору